Отец и сын неохотно выпустили друг друга из объятий.
- Дай, я посмотрю на тебя, сынок, - произнёс Альваро и отступил на шаг, держа за руку Армандо. - О, Господи! Так это ты! Ты тот молодой человек, который благодарил меня за спасение несчастных девочек! Я очень хорошо запомнил тебя! Тогда я подумал, что моему сыну, наверное, столько же лет, сколько тебе, и он такой же красивый! Если бы я только знал! Почему я не спросил у тебя, как твоё имя? - с сокрушённым видом промолвил он.
- Отец! А я ведь тоже запомнил тебя. Совсем недавно я вспоминал образ честного служителя церкви, который спас мою любимую девушку, и этим священником, оказывается, был ты. Я встречал разных людей, слышал разные истории, но твой образ, размытый и далёкий, всегда оставался где-то в глубине моего сознания. Но, видимо, не время нам тогда было познакомиться с тобой, - огорчённо пожал плечами Армандо.
- Ты прав, сынок, Господь знает, когда развести и свести дороги. Пусть в конце земного пути, но он сделал мне щедрый подарок - позволил прижать тебя к моему сердцу, - из глаз Альваро, не прекращая, бежали слёзы, он смахивал их со щёк и счастливо улыбался сыну.
- Папа, посмотри, может быть, и эту девочку ты узнаешь? - между тем, спросил Армандо, развернувшись к Морелле.
Альваро глянул в сторону, куда указывал сын, и прищурился.
- Прости, сынок, а там кто-то есть? Темно…да и зрение у меня уже не то, - проговорил он.
- Морелла, подойди к нам, - крепко держа отца за руку, мягко произнёс Армандо. - Это моя любимая женщина, я сделал ей предложение, и мы скоро поженимся. Именно её ты спас от инквизиции.
- Столько счастья в один день! О, Господи! Пошли мне сил и здоровья! Я не хочу теперь ум_ирать, - воскликнул Альваро, - добро пожаловать в нашу семью, дитя моё! - Он протянул дрожащую руку к Морелле, и она, не колеблясь, взяла её в свою. Затем священник обнял обоих молодых людей, прижал к себе и поднял взор к небесному своду. - Бьянка! Ты видишь нас? Ты слышишь? Порадуйся вместе с нами! Вы не думайте, я не сошёл с ума, просто я привык делиться с женщиной, любовь к которой пронёс через всю жизнь! С твоей матерью, сынок!
- Ты расскажешь, какой она была? Похож ли я на неё? – тихо спросил Армандо.
- Она… она была как солнце, понимаешь? Когда она входила в комнату, всё вокруг будто светлело. Не знаю, огорчу ли я тебя, но похож ты больше на меня, хотя этот взгляд… Ты унаследовал от неё взгляд, сынок. Такой же умный и проницательный. Да ты и сам увидишь, - с нежностью промолвил старец.
- Увижу сам? - Армандо с сомнением посмотрел на отца.
- Пусть это не удивляет тебя, сынок. У меня есть портрет твоей матушки, его писал сам Леонардо, сходство невероятное, - оживился тот.
- О-о! Это невозможно… - промолвил Армандо, ошеломлённый словами отца, и на мгновение замер.
- Возможно, сынок! - улыбнулся Альваро, - Великий Леонардо служил герцогу Людовико Моро, дяде твоей матушки. А ещё я сохранил её письма и дневник. Сейчас мы пойдём ко мне, и я всё покажу. Постойте, я же не спросил, где вы остановились? И как оказались в лесу в такой час? И вообще как вы нашли меня?
- Падре Энрике нам подсказал, - лукаво улыбнулся Армандо, и Альваро радостно закивал.
- Да, да, именно так и должно было случиться. А ему поведал обо мне отец Франциск. О, Господи, благодарю тебя! Ты всё устроил наилучшим образом!
- Остановились мы в одном доме, недалеко отсюда. С нами наш кучер, мы должны предупредить его, да и хозяина дома, чтобы не волновались. Как нам лучше поступить? - спросил Армандо, обводя взглядом отца и Мореллу.
- Вы пойдите, а я подожду вас здесь, потом все вместе отправимся в мою келью. Правда, я не могу предложить вам ночлег, но, думаю, спать в эту ночь нам не придётся. Ты захочешь прочитать матушкины записи, так ведь? - Альваро вопросительно посмотрел на сына.
- Да, конечно, отец, безусловно, ты прав, - согласно кивнул тот, - идём, Морелла.
Прошло не многим более четверти часа, когда молодые люди возвратились, и Альваро Рокколини повёл их к восточной стене святой обители. Во внутреннем дворе он взял лопату, подошёл к старому ясеню и воткнул штык в землю.
- Что ты собираешься делать, отец? - с некоторым замешательством спросил Армандо.
- Я зарыл здесь ларец со своими архивами, на всякий случай, - ответил тот, и Армандо тотчас подошёл к нему.
- Давай, я, - предложил он и взялся за черенок.
- Хорошо, сынок, копай здесь, он зарыт не глубоко, - похлопал его по плечу отец.
Вскоре Армандо взял внушительной формы ларец в руки, и все вместе они направились в жилище Альваро Рокколини.
Армандо и Морелла уселись на лавку, застеленную мягким покрывалом, Альваро расположился напротив, открыл сундучок и в первую очередь достал из него миниатюру с изображением Бьянки Марии Сфорца.
- Вот, сынок, твоя матушка, - благоговейно произнёс он и стал всматриваться в портрет.
Армандо замер в нетерпеливом ожидании, и Морелла успокаивающе погладила его по спине.
Наконец, Альваро оторвал взгляд от портрета и передал сыну.
Армандо, заметно волнуясь, взял его в руки и медленно провёл пальцами по филигранной золотой рамке, не решаясь взглянуть на изображение.
Собравшись с духом, он, наконец, направил на него взгляд. Красивая молодая женщина с тонкими чертами лица смотрела на него. В её глазах читалась невысказанная печаль, смешанная с надеждой, будто она ждала какого-то решения, какого-то откровения. Словно живой, портрет источал незримый ореол благородства и утончённости, присущих лишь избранным.
Армандо пристально рассматривал миниатюру, и в его душе бушевал ураган эмоций, трепет перед тайной прошлого, восхищение мастерством великого Мастера, а, самое главное, нежность к матери, которую он видел живой лишь несколько дней от роду.
Пытаясь разглядеть родные очертания, он задержался на губах матери, её волосах, убранных в красивую причёску, глазах…
- У матушки были зелёные глаза? – с нежностью промолвил он, и Альваро, проглотив комок, молча кивнул.
Морелла склонилась к плечу любимого и тоже устремила взгляд на крошечное изображение.
- Она была очень красива, - тихо сказала женщина, однако Армандо ничего не ответил, он был погружён в свои мысли.
- Ты можешь рассказать, как она жила? Всё, с самой юности, с самого детства? Ты знаешь? - прерывающимся голосом спросил отца Армандо, и тот горестно покачал головой.
- Да, сынок, знаю. Но это будет печальный рассказ, - с тяжёлым вздохом промолвил он.
- Пусть…я хочу знать…
В полумраке комнаты лицо Армандо казалось бледным и решительным.
- Твоя мать, Бьянка Мария Сфорца была старшей законной дочерью герцога Галеаццо Марии Сфорца из Милана и его жены Боны Савойской, - начал Альваро, и голос его дрогнул, - а также у неё был младший брат Джан Галеаццо, наследник герцогства Миланского.
Знаешь ли ты, что основал династию кондотьер Муцио Аттендоло? За огромную физическую силу его прозвали “сфорца” - по-итальянски значит “напрягаться”.
Его сын Франческо тоже был кондотьером и состоял на службе у герцога Висконти, их династия тогда правила Миланом. Герцог Висконти в целях добиться от Франческо преданности, отдал ему в жёны свою дочь. Вскоре у молодых родился сын, Галеаццо Мария, который в свою очередь стал герцогом миланским после сме_рти отца. Потом, кстати, против него сложился заговор, и его зак_ололи кинжалом прямо в церкви во время мессы.
Наследнику Галеаццо, Джану, на момент см_ерти отца было всего восемь лет, и регентство принял его дядя Людовико Моро, брат уб_итого Галеаццо.
Получив власть, Моро стал также распоряжаться рукой Бьянки, старшей сестры Джана. Он-то и выдал её замуж за императора Максимилиана. Императору нужно было богатое приданое невесты, а Людовико в ответ получил от короля титул герцога. Отличная сделка.
- Разве у Сфорца не было такого титула? – удивлённо вскинул брови Армандо.
- Титул был, но тонкость в том, что получен он был не от императора Священной Римской империи, а от сената города Милана, что по сути делало его, скорее, символическим, нежели реальным. Поэтому Людовико Моро и мечтал породниться с императором Максимилианом, это был своего рода дипломатический жест, хотя я бы назвал это формальностью. Настоящая власть Сфорца держалась на другом.
- На чём же? На силе его армии? Или, может быть, на хитросплетениях миланской политики? – с искренним интересом спросил Армандо, и Рокколини улыбнулся.
- Да, сынок, ты правильно понимаешь, и то, и другое. Но, прежде всего, на умении лавировать между интересами могущественных соседей, на даре предвидения и, конечно, на безусловной поддержке народа Милана, который видел в нем защитника и покровителя. Сфорца были не просто династией, они были… явлением, сумевшим выковать сильное герцогство из хаоса. И это, поверь мне, намного ценнее любого императорского указа.
- А я боролся против этого явления, - с болью во взгляде промолвил Армандо и посмотрел на пламя свечи, отразившееся в его глазах, словно напоминая о жестоком прошлом.
- Ты не знал. Ты был предан тому, кого считал своей семьёй, - отец с сочувствием коснулся плеча сына. – Сынок, я понимаю, что это непросто, но не позволяй былому поглотить себя, у тебя есть настоящее, это я, это твоя мама, твои великие корни, твоя любимая женщина, а каким стать будущему – ты теперь решишь сам.
Он замолчал, давая Армандо время осмыслить его слова.
То ли от ночной прохлады, проникающей сквозь окно в комнату, то ли от чего-то другого Армандо зябко поёжился, и Альваро тотчас снял с вешалки и заботливо накинул на плечи сына свой тёплый плащ.
Молодой человек с нежностью посмотрел на отца и попросил продолжить рассказ.
- Итак, польстившись на солидное приданое, император, не задумываясь, заключил брак с Бьянкой Марией Сфорца, - кивнув, возобновил повествование Альваро, - Свадьбу отпраздновали с невероятной пышностью, однако жених не счёл нужным приехать на церемонию, а прислал своего представителя.
Позже он назначал встречи невесте то в одном городе, то в другом, и она вынуждена была отправляться в дорогу, порой, долгую и опасную. Однажды, к примеру, ей пришлось идти через Альпы, до ближайшего населенного пункта было почти две недели пути.
Где-то ей приходилось жить по три-четыре месяца, но Максимилиан никак не удосуживался выкроить время для знакомства с женой, закручивая, между тем, многочисленные романы.
Пусть тебя не удивляет, сын, что я так подробно знаю эту историю. Во-первых, я был духовным наставником твоей матушки, а во-вторых, жизнь императора была на виду, о ней знали все подданные и многие осуждали, но, конечно, за глаза. Узнав Бьянку поближе на мессах и благотворительных выездах, народ полюбил свою приветливую, добрую и сострадательную королеву. Максимилиан же вызывал всеобщий гнев своим жестоким отношением к ней.
Он быстро растратил приданое жены. Он велел ей приезжать к нему в разные города, сам исчезал, оставляя долги, за которые вынуждена была расплачиваться она. Когда средств ей стало не хватать, в ход пошли украшения дяди Людовико. А император, как ни в чём не бывало, продолжал вести разгульный образ жизни.
Однажды на исповеди она не выдержала и горько расплакалась. Что тогда творилось в моей душе, я не могу описать словами. Если бы Максимилиан был рядом, я, не раздумывая, уб_ил бы его! – сверкнул глазами Альваро, стараясь сдержать гнев, который волной поднялся в его груди. Он тяжело задышал, словно после тяжелой битвы. Его взгляд заметался по комнате, не находя себе места. Было видно, что его разум захлестнули боль и негодование.
Морелла с тревогой взглянула на растерявшегося Армандо, поднялась с места, подошла к святому отцу и опустилась перед ним на колени.
- Прошу Вас, не волнуйтесь так, это плохо скажется на Вашем здоровье. Сейчас Вам нужно беречь себя, как никогда ранее, ведь Вы нужны Вашему сыну, - взяв его за руку, промолвила она, и тот быстро успокоился.
- Ты права, дочка, - благодарно улыбнулся он ей, - спасибо тебе!
В комнате повисла минутная тишина, во время которой Армандо пристально смотрел на Мореллу, думая, что она его опора, его сила, его свет во тьме.
- Вот такая нелёгкая судьба досталась этой славной женщине, - между тем продолжил Альваро, открыл ларец и достал стопку перевязанных шёлковой лентой писем и тонкую тетрадь в старом кожаном переплёте. – Вот всё, что от неё осталось, - тихо промолвил он, протягивая дневник сыну. – Ты можешь прочитать его прямо сейчас. Вы можете прочитать его вместе. Мне много лет, я видел глаза людей, по которым научился читать их души. Ваши глаза говорят мне, что у вас одна большая душа на двоих, запечатанная любовью. У вас не должно быть друг от друга секретов. А я не буду вам мешать, у меня время молитвы, - взялся он за святое распятие и пошёл в угол, где мерцала лампада перед иконой Богоматери. Вскоре он преклонил колени, и его едва слышный шёпот растворился в тишине кельи.
Приняв из рук отца драгоценную реликвию, Армандо прижал её к груди. Слезы навернулись на его глаза. Он знал, что теперь, когда у него есть эта тетрадь, он сможет лучше узнать и понять свою мать, а, значит, разобраться в себе. Это нужно было ему для начала новой жизни.
С замиранием сердца он открыл обложку тетради. Первая страница встретила его ровными рядами каллиграфического почерка. Слова, выведенные чернилами, слегка поблёкли, но сохранили свою чёткость.
Первые строки гласили: "Я начинаю эту запись, чтобы сохранить воспоминания о тех событиях, которые навсегда изменили мою жизнь…"
Сердце Армандо гулко забилось. Он начал читать. Слова складывались в предложения, предложения – в абзацы, а абзацы – в целую историю, в которую он стал погружаться с каждой прочитанной страницей.
“…В моём сердце бушует ураган. С одной стороны – нерушимые обеты и долг перед Богом, с другой – это запретное, но такое сильное чувство, которое, кажется, выжигает душу. Я знала, что падре всегда был для меня больше, чем просто духовный наставник. Его мудрость, доброта и неизменная поддержка помогают мне в самые трудные моменты жизни. Но никогда я не предполагала, что связь может перерасти в нечто подобное…”
“…Пишу, и слёзы катятся по моим щекам. Он сказал, что тоже любит меня, любит давно…Я понимаю, что признание падре – это не только грех, но и крах всего нашего мира. Мира, где нет места любви между священником и супругой императора, хотя таковой я являюсь лишь формально. Одному Господу ведомо, сколько унижений я испытала от своего ненавистно мужа. Я знаю, что моя любовь погубит меня, но я ни о чём не сожалею…”
Армандо перелистнул страницу и судорожно сглотнул, прочитав следующие строки:
“…Сегодня самый счастливый день для меня! Я беременна! У нас с Альваро будет ребёнок! Могла ли я мечтать о таком?! Мне уже немало лет, смогу ли я выносить моё дитя? Плод нашей великой любви! И мне совсем не страшно, что я совершила грех. Разве грешно любить того, кто избавил от страданий, чашу которых я испила до дна? Пятнадцать лет из семнадцати прожитых в браке с императором, я терпела этого изв_ерга, подчинялась ему и хранила верность. За что он так изд_евается надо мной? Даже его родные дети сочувствуют мне: его дочь Маргарита дарит мне дорогие подарки, а сын Филипп позволил мне долгое время гостить при его дворе в Кастилии и оплачивал моё содержание.
Единственное, о чём я прошу Господа в своих молитвах, чтобы уберёг моё дитя, которое живёт у меня под сердцем! Господи, прошу, дай мне хотя бы увидеть его, узнать, кто это - мальчик или девочка? Приложить к груди! Я уже люблю его! Люблю горячо, как только может мать любить своё дитя!...”
- Армандо, тебе плохо? – спросила Морелла, увидев, что тот побелел и закрыл глаза. – Подать тебе воды?
- Нет, нет, не беспокойся, я справлюсь, - ответил он и вновь погрузился в чтение дневника матери.
“…Мальчик! Это мальчик! У меня родился сын! Наш с Альваро сын! О, Господи, благодарю тебя за это чудо! Физическая б_оль, которую я испытала, ничто в сравнении с ощущением счастья материнства! Я не могу насмотреться на моего мальчика!” – Армандо вновь и вновь перечитывал неровные строки, говорившие о сильных эмоциях Бьянки.
“…Альваро прислал с Мартой записку. Он счастлив! Он благодарит меня за бесценный дар! Но я боюсь за него. Он пишет, что должен забрать сына, пока не вернулся император. Но как? Ко мне сейчас никому нельзя заходить, кроме императора…Я что-нибудь придумаю…А у моего сыночка длинные тонкие пальчики, наверное, он будет чудно играть на рояли…Ой, а ещё у него за ушком большая родинка! Она есть у всех Сфорца! Это невероятно!!! ”
Армандо внезапно перестал читать.
- Морелла, посмотри, у меня есть за ухом родинка? – повернулся он к женщине.
- Да, есть, я итак знаю, но если ты хочешь, я посмотрю, - едва сдерживая слёзы, промолвила та и убрала в сторону его волосы. – Да, вот она, - подтвердила она и закусила губу, чтобы не расплакаться.
Армандо отшатнулся от Мореллы, словно его обожгли. Он коснулся пальцами родинки за ухом.
“Неужели это правда? Неужели я действительно Сфорца? Да, я Сфорца!” – в который раз пронеслось у него в голове, и он посмотрел в глаза Мореллы, словно ища в них ответ.
- Ты Сфорца, потомок великого рода! – будто прочитав его мысли, произнесла она.
- Почему же император не уб_ил меня, ведь, как я понимаю, он не поверил, что ребёнок мог быть его, а матушка не успела придумать выход, - Армандо собрался с духом и перевернул очередную страницу, чтобы узнать ответ на свой вопрос.
Дальнейшая судьба Бьянки Марии Сфорца сложилась трагично.
...Итак, в туманное утро, когда тучи, словно стая чёрных воронов, нависли над Миланом, в замке императора Максимилиана тишину пронзили крики новорожденного. Ребёнок, наследник древнего рода, лежал в колыбели, обитой бархатом цвета кр_ови. Его крошечные пальчики сжимались в кулачки, будто пытаясь дать отпор судьбе, которая уже готовила ему коварный поворот.
Бьянка Сфорца, одетая в ночные шелка, с нежностью смотрела на младенца, чьи черты так явно выдавали отца, коим был высокий строгий священник, чьи проповеди сводили её с ума. Его пальцы, обычно сложенные в молитве, знали её тело лучше, чем священные тексты.
Император сообщил, что задерживается на неопределённое время и приказал ей через месяц приехать в один из городов Италии, где он намерен остановиться на некоторое время, при этом также велел привезти энную сумму денег.
Бьянка давно привыкла к такому поведению супруга и уже не расстраивалась, особенно теперь, когда его отсутствие было ей на руку. За это время она должна была придумать, как спрятать новорожденного сына. О том, что слухи дойдут до Максимилиана, её не очень беспокоило, всегда можно было сказать, что это происки врагов, а, главное, оплатить его долги, другие проблемы его не интересовали.
Всё произошло тёмной ночью, когда даже луна спряталась за тучами, словно боялась стать свидетельницей происходящего.
Бьянка проснулась от крика ребёнка, но слишком поздно. В дверях уже стоял неожиданно возвратившийся император Максимилиан во главе с двумя стражниками.
Его приказ прозвучал холодно, как уд_ар кинжала:
- Уберите это!
Один из охраны, высокий, с шрамом через губу, вырвал ребёнка из рук кормилицы.
Бьянка бросилась вперёд, но сильная рука Максимилиана схватила её за волосы, отбросив на ковёр.
- Ваш сын теперь принадлежит империи, - прошипел он, - он станет габсбургом и уничтожит всё, что связано с династией Сфорца. Таково будет моё наказание.
Бьянка впилась ногтями в пушистый ворс, чувствуя, как в ней закипает ярость.
- Я проклинаю тебя и весь твой род! – тихо сказала она, открыто глядя ему в глаза.
Максимилиан вздрогнул и отшатнулся словно от удара. В этих словах, произнесённых едва слышно, звучала такая всепоглощающая ненависть, такая леденящая душу уверенность, что он невольно поверил в их силу.
Он развернулся и выскочил из спальни супруги.
А где-то за стенами дворца молился священник, не зная, что его сын уже стал призраком при жизни.
Прошло время. Как-то император без стука вошёл в покои Бьянки. Она стояла у окна, и его глаза скользнули по её фигуре, замершей в лунном свете.
- Ты скорбишь? — спросил он, и в его голосе было что-то издевательски нежное.
Её губы задрожали не от страха, а от ярости.
Она повернулась, улыбнувшись так, как умела только она, одна из великой и гордой династии Сфорца.
— Я жду, — ответила Бьянка, - и я знаю, что дождусь. И ты это знаешь.
- Ведьма, - воскликнул он и выбежал из её покоев.
…Армандо прочитал последнюю страницу дневника и закрыл его. Маленькое окошко кельи освещали предрассветные сумерки. Слова, написанные его матерью, всё ещё стояли перед глазами. Дневник открыл ему правду о его рождении и о несчастной судьбе его матери.
Альваро неслышно подошёл к сыну и положил руку ему на плечо.
- Твоя матушка ум_ерла тридцати восьми лет от роду, спустя менее года после твоего рождения. Её пох_оронами руководил гофмаршал. Максимилиан не приехал, не стал портить себе новогодние праздники, для него Бьянка перестала существовать, когда закончились деньги от её приданого и не стало её драгоценностей, - тихо промолвил он. – Однако со дня её кончины тень проклятия преследовала Максимилиана. Неудачи, болезни, предательства – казалось, злой рок неотступно следовал за ним по пятам. Когда Максимилиан стал возить с собой собственный гр_об и часто примерять его на себя, в кулуарах стали шептаться, что император сошёл с ума. А ум_ер он, объевшись дынями. Вот всё, что я могу добавить. Знаешь, возьми себе портрет твоей матушки. Он твой по праву. Посмотри, что написано на обратной стороне, - с грустной улыбкой сказал сыну Альваро, и тот, охваченный любопытством, перевернул миниатюру и прочитал выведенные изящным почерком фразы:
“Любимый мой Альваро, смотри на меня и вспоминай наши счастливые мгновения! А когда ты воссоединишься с нашим сыном, прошу тебя, отдай ему этот портрет. Не обижайся. С любовью к тебе, твоя Бьянка.”
- Спасибо, отец, - промолвил Армандо, - он станет мне напоминанием о любви матери, которой я был лишён, но которую обрёл спустя годы. Однако и ты не расстанешься с ним, ведь ты поедешь с нами. Отныне мы будем жить вместе, мы одна семья.
Отец с сыном крепко обнялись, а Морелла почувствовала, как волна облегчения захлестнула ее. Сердце, до этого бешено колотившееся в груди, успокоилось. Улыбка тронула её губы.
Вскоре все вместе они покинули стены старого монастыря.