оглавленеи канала, часть 1-я
Шершень брёл по пояс в воде вдоль берега реки. Он кого-то выслеживал, только вот никак не мог вспомнить, кого именно, но знал, что это было очень важно. Вода была почти ледяной, и у него стало сводить ноги судорогой. Пора было выбираться на берег, иначе он просто не сможет дальше идти. Он попытался повернуть в сторону прибрежных зарослей высокой буроватой осоки, но вода, словно тяжёлые вериги, висевшие на ногах, не пускала его. Он рванулся изо всех сил и, поскользнувшись на круглых камнях, усыпавших речное дно, упал ничком в бурлящий у его ног поток. Холодные волны захлестнули его с головой, быстрое бурлящее течение подхватило одеревеневшее от холода тело и понесло куда-то вперёд. Он принялся суматошно молотить руками, стараясь высунуть на поверхность голову, чтобы сделать хотя бы небольшой глоток воздуха. И внутри себя услыхал укоризненный голос матери: «Ты забыл про перемещение… Тебе нужно только захотеть и сделать шаг. В тебе скрыта большая сила, помни об этом…»
Он открыл глаза, хватая открытым ртом воздух, будто и впрямь только что вынырнул из ледяной пучины. Вокруг царила глубокая ночь. Звёзды, будто головки лохматых осенних цветов, мерцали холодно и отстранённо в вышине. Ветерок едва шелестел в кронах деревьев над головой, словно напевая заунывную колыбельную. Ему даже показалось, что он различает слова этой песни:
— В зы́бку сон Веле́с кладёт, с ко́робом к тебе идёт…
Он мог поклясться, что никогда раньше не слышал этой песни, и в то же время она ему казалась такой знакомой, такой родной, близкой и почти узнаваемой. От усиленных попыток вспомнить что-то, что навевала ему эта колыбельная, у него даже заболела голова. Шершень вдруг опомнился, тряхнул головой, будто пытаясь скинуть с себя ветряной морок, нашёптывающий ему эти слова. И тут же рассердился на самого себя. Почему ему так было это важно?! Что такого в этих словах, что он должен их вспомнить?! Эх, спросить бы у матери! Он огляделся по сторонам. Варна спала, свернувшись по-девчоночьи калачиком на зелёной траве. Губы её немного улыбались, будто она видела во сне что-то очень приятное. Разумеется, по такому пустяку мать он будить не стал.
Сделав пару глотков воды из своей баклажки, Шершень поднялся на ноги, решив немного пройтись, чтобы размять задеревеневшие от лежания мышцы. И тут же почувствовал, что вокруг них что-то неуловимо изменилось. Он не мог пока понять, что именно. Какая-то тревожность или настороженность, будто мир замер в ожидании чего-то, пока неведомо, плохого или хорошего. Словно гладкая, холодная гада в блестящей серой чешуе, пробирающаяся меж густой травы, отяжелённой ночной росой, шуршала под ногами, и было мудрено разобрать, чего ждать от неё: укусит ли или проползёт мимо.
Сзади неслышно к нему подошёл Лютый и ткнул его в ладонь влажным холодным носом, привлекая к себе внимание. От неожиданности Шершень чуть не подпрыгнул на месте. Присел на корточки рядом с волком, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и тихо буркнул:
— Почто пугаешь, серый брат? Так ведь и заикой на веки вечные можно остаться…
Волк тихонько заскулил, выразительно глядя ему в глаза. И внутри своей головы Шершень услышал короткое: «Спешить надо…»
Юноша растерянно сморгнул и послал волку мысль: «Куда спешить?» Ответа не последовало. Лютый опять заскулил, развернулся и потрусил в сторону шумящего водопада, оглядываясь на ходу, проверяя, идёт ли Шершень за ним? Юноша немного растерялся. Может, стоит разбудить мать? Ну… Коли так надо спешить, значит, опасность? Или не значит? Спешить, положим, можно и на выручку. А на выручку к кому? Вот же где заноза, а не Лютый! Нет бы толком всё обсказать как есть! Так мол, и так, случилось то-то и то-то… Дак нет! Загадки все! Шершень ещё раз кинул сомневающийся взгляд на спящую Варну. Нет, пожалуй, будить он её не станет. Она и так умаялась, столько энергии выплеснула. Битва-то была нешуточной, так что пускай уж лучше отдохнёт. И, опять же… Ежели было бы что по-настоящему опасное, то Лютый совсем бы себя вёл по-другому. А так… Что ж, сходит он, поглядит, что волка так обеспокоило, а там уж и решение примет, будить или не будить мать.
Подумав несколько мгновений, он всё же заткнул за пояс чекан. Мало ли… А так оно надёжнее будет. Осторожно ступая, стараясь не потревожить Варну, он вышел из обережного круга и замкнул его сызнова, прочертив остриём стрелы место своего выхода. Прошептал тихо, добавив в слова капельку своей силы: «Всё, что нарушилось, стань прежним…» Почувствовав лёгкое дрожание воздуха, удовлетворённо кивнул. Ну вот, теперь спокойно можно идти, не опасаясь, что сон Варны кто-то потревожит.
Лютый успел уже скрыться из его глаз, и чтобы быстрее его догнать, он быстро накинул на себя волчью личину (опять же, мало ли…) и поспешил догонять своего серого друга.
Волка он уже нагнал у самого водопада. Лютый стоял чуть поодаль, стараясь, чтобы на него не попадали холодные брызги, и напряжённо всматривался вниз, туда, где в темноте скрывалась треклятая пещера. Шершень тоже остановился, внимательно вглядываясь в темноту. Благодаря волчьей личине он хорошо видел контуры разбросанных камней возле самого входа. Мать говорила, что пещеру надобно завалить и запечатать до поры до времени, пока она не посоветуется со старцем, что с эдакой напастью им делать. Юноша не увидел ничего особо настораживающего. Всё было, как они и оставили после битвы и сокрытия тел темных. Но вот волчье чутьё говорило ему, что что-то неладно. Что-то происходит, или только собирается произойти там, внизу.
Лютый оглянулся на него и тихо заскулил. Рев падающей воды скрадывал все звуки, но Шершень услышал и стал ещё напряжённее всматриваться во тьму, стараясь уловить все сторонние запахи. Будь он в человеческом облике, он бы не смог учуять знакомого запаха. Где он его чуял раньше? Ничего в голову не приходило, как он ни старался напрягать свою память. Может быть, будь он всё время в волчьем обличье, то, может, и вспомнил, а так постоянная смена личин одна на другую перемешала, перепутала все образы, звуки и запахи. То он дерево, то камень, а то волк. Поди тут разберись!
Постояв ещё немного, поразмыслил и принял решение: надо спускаться. Опасности он не чувствовал, да и Лютый вел себя весьма странно. Чувство тревоги у волка явно присутствовало, а вот ощущения близких врагов вроде бы и не было. По крайней мере, волк не рычал, не дыбил шерсть, не скалил клыки, предупреждая его тем самым об опасности. Стало быть, прямой угрозы он не чуял. Но всё равно личину волка Шершень решил пока не сбрасывать, а всё как следует разведать.
Уже спустившись вниз, когда до открытого лаза оставалось всего несколько десятков саженей, ему показалось, что внутри он увидел отблески огня. Остановился, почти не дыша, прислушиваясь к малейшим шорохам и до рези в глазах всматриваясь в темноту. Точно! Не показалось! В пещере каким-то пульсирующим красновато-оранжевым светом время от времени вспыхивал огонь. Шершень почувствовал тугой сгусток силы, который, словно начинающийся ураган, берущий начало глубоко под землей, воронкой раскручивался там, внутри этого темного лаза, будто в пасти проснувшегося голодного и свирепого зверя. Безо всякого промедления он помчался ко входу в пещеру, на ходу выхватывая из-за пояса боевой чекан. Но врываться с диким криком внутрь он не торопился. Нужно было увидеть, что же там творится, а самое главное — кто там всё это творит.
Он неслышно подкрался к боковому камню, поддерживающему свод лаза, и замер, прислушиваясь. Услышал тихое бормотание. Напрягая до предела волчий слух, он сумел разобрать слова. Безликий голос, который мог принадлежать как мужчине, так и женщине, с однообразной монотонностью шептал:
— Слыши, мрак древний, клич мой сокровен,
Откликнись из бездны, где Время спит,
Да растекется ныне стена часовая,
Да падет предел меж Былым и Будущим!
Век к веку не связан, доколе я не воззову:
— Отворися, пути невидимыя!
Ведай глас Рода ночнаго,
Снеми печать Перемен,
Да потечет ход временной, яко вода меж каменья.
Заклинаю тенями забытых,
Имянем несказанным,
Да свернется круг, да пронзится ось,
Да ныне и присно путь откроется мне —
Через Час, через Брег, через Тень!
От ритма этих слов у него застучало в висках, будто кто-то у него внутри головы ковал на наковальне железные гвозди. Глаза застилала мутная пелена, и он принялся усиленно моргать и тереть глаза кулаком, но это не помогло. Тёмная энергия, поднимающаяся откуда-то из самых глубин земли, накрыла его, обездвиживая совершенно. Чекан выпал из ослабевших вмиг рук и со звоном ударился о камни у самых ног. Пульсация света стала ярче, слепя взор, а ритм её убыстрился, будто сердцебиение у человека, взбегающего на гору. Сквозь пелену, застилающую взор, он увидел на фоне багрово-оранжевого пламени смутную фигуру человека. Но разглядеть её у него не было никаких возможностей. И тут, посреди этого огненного сияния, вдруг завертелась чёрная точка. Она увеличивалась, крутясь вихрем, и поглощая всё вокруг, всасывая, втягивая его в свою утробу. Неведомая, неукротимая мощь вдруг потащила его в самый центр этого вихря, и сопротивляться этой энергии у него уже не оставалось сил. Последнее, что он услышал, был протяжный волчий вой. И тут, раздавленный могучим громогласным, внезапно возникшим ревом, расплющенный и растерзанный вертящимся вихрем, он потерял сознание, и тьма поглотила его.