Найти в Дзене

Невинных лилий белый цвет. Повесть. Часть первая.

Свидетельство о публикации №225072000172 И все-таки для девочек это были золотые времена, как вспоминала их, эти годы, позже Лиля. Они с Викой уходили на холм, откуда было видно широкую Юру, усаживались на вершине и Лиля читала Вике книжки, или они разговаривали о девушке из легенды, о которой рассказывала им бабушка. Глядя на белые бутоны нежных лепестков, придумывали разные сказки о том, что девушка эта превратилась в белую птицу и улетела далеко-далеко, осыпав землю своим опереньем, и на этом месте и выросли белые лилии. Как-то раз отец вернулся из города в необычайно приподнятом настроении. – Анфиса! – позвал он, вбежав в дом – Анфиска! Кинулся к матери, приподнял ее обеими руками и закружил. Мать смеялась, волосы ее развевались в такт движениям отца, потом сказала: – Отпусти! Ну, пусти же! Чего такой довольный? Суровая и беспощадная зима опускалась на землю тяжелым, мрачным покрывалом и казалось, вокруг властвует царство вечного холода и мрачного свинцового неба. Из крошечных окон

Свидетельство о публикации №225072000172

И все-таки для девочек это были золотые времена, как вспоминала их, эти годы, позже Лиля. Они с Викой уходили на холм, откуда было видно широкую Юру, усаживались на вершине и Лиля читала Вике книжки, или они разговаривали о девушке из легенды, о которой рассказывала им бабушка. Глядя на белые бутоны нежных лепестков, придумывали разные сказки о том, что девушка эта превратилась в белую птицу и улетела далеко-далеко, осыпав землю своим опереньем, и на этом месте и выросли белые лилии.

Как-то раз отец вернулся из города в необычайно приподнятом настроении.

– Анфиса! – позвал он, вбежав в дом – Анфиска!

Кинулся к матери, приподнял ее обеими руками и закружил. Мать смеялась, волосы ее развевались в такт движениям отца, потом сказала:

– Отпусти! Ну, пусти же! Чего такой довольный?

Фото автора.
Фото автора.

Часть первая

Суровая и беспощадная зима опускалась на землю тяжелым, мрачным покрывалом и казалось, вокруг властвует царство вечного холода и мрачного свинцового неба.

Из крошечных окон автозака можно было видеть бесконечные поля, укрытые толстым слоем ровного снега и казалось, что поля эти похожи на бескрайнее море уныния. Ветер завывал над пустошью, гоняя редкие снежинки, голые деревья застыли, скованные морозом, словно в ожидании конца этой бесконечной зимней истории.

Зимний воздух казался тяжелым и густым, неподвижным, словно сама природа погрузилась в сон, полный горьких воспоминаний и тяжелых дум. Чувство тревоги и безысходности навевала такая зима, заставляя задуматься о тщетности всех надежд и чаяний, что остались позади.

Ничто не радовало глаз – не было ярких красок, оживленных улиц, пения природы, кругом лишь затянутые сумраком и серостью поля, погруженные в тишину и меланхолию.

Лиля смотрела в узкое оконце и в голове ее не было никаких мыслей. Она даже испугалась этой пустоты – неужели кто-то или что-то вот так легко и просто стер у нее из мозга всю информацию, словно с карты памяти? А собственно, почему бы и нет? Ведь это так удобно! Взял, нажал на какую-нибудь там кнопочку – и нет ничего! Ни горестных воспоминаний, ни радостных, ни проблем, ни хлопот, ни стыда, ни поступков, от которых хочется плакать и биться головой в холодную стену автозака – и жизнь начать с чистого листа!

Нет... невозможно это. Если бы было возможно, то не было бы сейчас этих тоскливых зимних полей за узким оконцем, этого серого неба с кудрявыми тучами, из которых вот-вот готово посыпаться колючее снежное крошево, ни тихих разговоров зэчек рядом с ней.

Лиля попыталась вспомнить что-то хорошее из своей прошлой жизни, которая после вынесения приговора поделилась на «до» и «после», но на ум приходили только воспоминания о холме белых лилий в их Подпечинках, и добрые глаза бабушки, которые с тревогой наблюдали за ней, тогда еще девчонкой... Выходит, неспроста тревожилась бабуля, словно чуяла непростую судьбу внучки, да жалела не раз, что назвала ее, словно цветок – символ невинности и чистоты.

Углубившись в воспоминания о родном человеке, Лиля не заметила, как автозак сбавил скорость, а потом раздался неприятный скрежет – открывались железные ворота женской колонии, впуская в свою ненасытную утробу тех, кто совсем еще недавно мог бы назвать себя свободной. Но что-то сломалось в налаженной формуле – и вот: прощай старая жизнь, вольная, и здравствуй та, что несет с собой заточение.

Шумно хлопнули двери автозака и грубый женский голос крикнул в глубину:

– По одному выходим! Руки за спину, встаем в ряд, лицом к машине!

Вереница женщин начала спускаться по гулкой железной лестнице, серой цепочкой выстраиваясь вдоль автозака со сложенными за спиной руками. Морозный воздух шел паром изо рта, находившиеся неподалеку надзирательницы поеживались от холода в теплых полушубках и поправляли шапки.

Лиля успела окинуть взглядом металлические ворота, за ними - еще одни, высокий забор, а за ним, где-то вдалеке - плотную пелену зеленых сосен с огромными лапами-ветками. Сосны, наверное, были вековыми... Но почему она сейчас думает об этом? Наверное, потому что нет смысла думать о своей судьбе - в ее жизни все кончено. Осталась только жалкая оболочка, и больше ничего. Именно поэтому и думать не хочется о том, как сложится жизнь... И есть ли она - эта дальнейшая жизнь, или впереди только серое безликое существование? По крайней мере, на ближайшие восемь лет...

После того, как их осмотрела врач, после оформления и определения на те или иные виды работ, после того, как распределили их по баракам, предоставив места, Лиля смогла наконец передохнуть. Она так устала за сегодняшний день, что казалось, заснет сразу, как только голова коснется подушки. Но засыпать почему-то было страшно - она слышала истории о том, как все бывает... в таких местах... Набросятся толпой, устроят «темную», или еще чего похуже... Это сейчас к ней полнейшее равнодушие и безразличие от тех, кто здесь сидит, а потом, когда она, потеряв бдительность, уснет... Неизвестно, что и будет.

После того, как был объявлен отбой, к Лиле на кровать вдруг порхнула одна из здешних обитательниц - хрупкая, маленькая женщина в сером платочке на голове. Такие же были и на всех остальных женщинах... Все правильно - никакой индивидуальности, никто не должен ярко выделяться из серой массы... Да и нельзя. Станешь выделяться - покалечат, затравят, лишь бы была похожей на всех... Тонкое лицо женщины с сероватой, от скудного питания, кожей, приблизилось к лицу Лили, и она спросила шепотом, усмехнувшись:

– Боишься, что ли? Не бойся... У нас тут народ миролюбивый...

Лиля кивнула и села на кровати, опершись о подушку. Шерстяное покрывало неприятно кололо голые ноги, и Лиле казалось, что она и сама сейчас, как на иголках... Новая знакомая протянула ей руку:

– Лариса. Можно просто Лорка.

– Лиля. Очень приятно...

– Да ладно тебе! - рассмеялась Лариса - ты прям аристократка... Ты не боись, тебя тут не тронут, у нас бабы все, как одна, так что повезло, что ты к нам попала, в тех бараках гораздо хуже. Ты за что сидишь-то? Я вот - она вздохнула грустно - мужа того... Порешила гада... Бил, как не в себя, а полиции и пофиг, у нас же, сама знаешь - пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Не выдержала я, да и идти мне было некуда.

– Он выжил? - спросила Лиля испуганно, на что Лариса рассмеялась:

– Да ты что? После пяти ножевых? Конечно, нет! Но я не жалею ни о чем - освободила мир от очередного дерьма, который только и мог, что руку на женщину поднимать. Богатый, правда, был, но садюга еще тот... А ты за что села? Тоже из-за мужика поди? Тут многие из-за мужиков сидят...

– Я не из-за мужика - вздохнула Лиля...

– Да ты не тушуйся! - новая знакомая явно была оптимисткой - и тут жить можно! И тут тоже люди.

Лиля осмотрела обстановку, которая ее окружала и произнесла:

– Жить? Да разве ж это жизнь?

Она странно посмотрела на свою собеседницу, а та вдруг предложила:

– Так может это... расскажешь, чего случилось-то? Вижу же – на сердце у тебя небраво... Давай, поделись! Сразу легче станет!

– Может, и поделюсь – пробормотала Лиля...

... Имя ей дала бабушка – мать отца, которая жила в поселке недалеко от них, и которая в любое время года выращивала у себя в доме ли, в саду ли белые лилии. Любила она цветы и все живое, а потому и внучку свою первую назвала названием прекрасного цветка, нежного и такого одинокого в своей красоте.

– Ох, неначинно я это выдумала – бормотала она потом, намного позже, жалея о своем решении – чересчур мягкая девка будет, все, кто не лень, будут ею командовать да распоряжаться, будет на горбушке всех возить... Лилька – мягко сильно, назвала бы лучше Варькой или Галкой, было бы нормально.

Бабушка ошиблась немного – внучка действительно по характеру была тихая и спокойная, шумных игр сверстников избегала, но и постоять за себя вполне могла. Полюбила она со временем читать, а еще пришлись ей по душе бабушкины цветы, а когда узнала, что и на холме прямо напротив поселка они растут – стала и туда убегать с книжкой.

– Бабуля – спрашивала она бабушку – а почему поселок наш Подпечинками зовется?

– А потому как печки все в доме с пространством под печкой сделаны – печник-то был один на весь поселок, печки на века мастерил, теперь в этом подпечном пространстве, почитай, в каждой семье, кот спит.

– Баба, а как на холме белые лилии появились?

– Да кто же его знает, внучка? Посадил кто-то, а они вот... прижились. Хотя есть и легенда одна, будто с того самого холма девушка в нашу полноводную Юру шуганула, после того, как парень ейный обманул ее. Надела она платье белое, что для свадьбы готовила, да прямо в ем и упала, и унесли ее тело быстрые воды так, что и найти потом ее не смогли. Да только вот на месте том, откуда она прыгнула, и расцвели белые лилии.

После этого бабушкиного рассказа Лиле всю ночь снилась прекрасная девушка в белом, летящая, словно птица, в быстрые воды Юры, а на том месте, откуда она прыгнула, да взлетела, расцвели прекрасные лилии...

С Викой, младшей своей сестренкой, у Лили было всего два года разницы, но девочка гордилась тем, что она старшая и всячески сестру опекала и баловала. Будучи сама неказистой на внешность, – мать говорила, что она в отца пошла – Лиля считала Вику очень красивой и сравнивала ее с куклой, которую ей однажды подарил папа. У той тоже была румяная фарфоровая кожа, длинные черные ресницы и губки, сложенные «бантиком». Лиля же – невзрачная, остроносенькая, глаза светлые, единственное, что выделялось на лице девочки. Неяркая внешность – говорила про нее мать...

А Лиля радовалась тому, что у них настоящая семья – большая, хорошая... В поселке она насмотрелась, как отцы уходят от жен и детей, уезжают в город, оставляют тех, кого любили раньше... Разве можно вот так оставить, если любишь? И куда потом эта любовь девается, куда исчезает? На эти вопросы Лиля сама ответов не знала, а спрашивать у мамы было неудобно – та посоветовала бы глупых вопросов не задавать и в жизнь взрослых не лезть, а пойти лучше делать уроки.

Мама у Лили и Вики очень красивая – Вика на нее и была похожа, и Лиля немного завидовала сестре, ее кукольной внешности, и часто называла девочку «моя принцесса».

И папа их маму очень любит – это девочки видели невооруженным глазом. Даже когда пришли по непонятной для них причине трудные времена, – в магазинах вдруг стало резко пусто, а маму сократили на работе – они все равно поддерживали друг друга и старались изо всех сил не показать, как трудно им сейчас зарабатывать деньги и содержать семью. В поселке находился молокозавод, на котором мама работала бухгалтером. С наступлением тяжелых времен завод развалился, финансирования не было, работников сократили, мощности так и остались ржаветь в помещениях за исключением того, что уже вывезли, и осталось здание зиять пустыми глазницами выбитых окон. Сколько таких зданий было в то время по всей стране – и не перечесть! В иных городах и поселках они так и остались стоять по сей день неосвоенные, как свидетельство людских метаний и беспомощности тех лет.

Но мама, бабушка и отец не сдавались – худо-бедно отец их продолжал работать на стареньком ПАЗике, возившем люд из поселка в город, мать и бабушка всегда находили, чем бы торговать на городском рынке – летом собирали грибы, ягоды, излишки с огородов, возили на продажу свежее молоко – у бабушки была старенькая коровенка - а к зиме вязали пушистые носки и варежки, да мать ходила мыть полы в администрацию поселка. Платили копейки, а иногда вообще даже и не деньгами, а синими курами, да уксусом и подсолнечным маслом в бутылках.

И все-таки для девочек это были золотые времена, как вспоминала их, эти годы, позже Лиля. Они с Викой уходили на холм, откуда было видно широкую Юру, усаживались на вершине и Лиля читала Вике книжки, или они разговаривали о девушке из легенды, о которой рассказывала им бабушка. Глядя на белые бутоны нежных лепестков, придумывали разные сказки о том, что девушка эта превратилась в белую птицу и улетела далеко-далеко, осыпав землю своим опереньем, и на этом месте и выросли белые лилии.

Как-то раз отец вернулся из города в необычайно приподнятом настроении.

– Анфиса! – позвал он, вбежав в дом – Анфиска!

Кинулся к матери, приподнял ее обеими руками и закружил. Мать смеялась, волосы ее развевались в такт движениям отца, потом сказала:

– Отпусти! Ну, пусти же! Чего такой довольный?

– Мне в городе работу предлагают! – сверкая глазами, заявил счастливый отец – а знаешь, какая зарплата?

И он назвал удивленной Анфисе сумму, которая была просто неимоверно большой по тем временам.

– Да ты что? – удивилась она – Паша, это что – правда? Ты не шутишь?

– Разве такими вещами шутят? – рассмеялся отец – эх, с первой зарплаты куплю тебе цветы в городе и красивое платье! Там столько магазинов открывается – как грибы растут после дождя!

Так девочки впервые услышали незнакомое еще тогда слово «бизнес», которое в дальнейшем прочно вошло в жизнь людей.

– А кем берут-то тебя? – спросила Анфиса мужа – и какой график?

– Да это Колька подсобил, мой друг, ты же слышала, он в город уехал тоже работать. Он водителем, хозяин у него – денег куры не клюют! И откуда они только берутся у таких?! Так вот, у этого хозяина знакомая – тоже бизнесом занята, и ей тоже нужен водитель. И саму чтобы возил, и по поручениям там всяким. Пять дней работать – на выходные отдыхаешь.

– Ой! – вздохнула мать – Паш, в город же не накатаешься!

– Так все пять дней в городе быть придется – ответил отец – при хозяйке. Она и по вечерам мотается туда-сюда. Фис, ну, ты не переживай, я на выходные буду приезжать!

– Как же так, Паш? – забеспокоилась мать – пять дней в неделю в городе... А как же девочки? Они без тебя скучать будут, Паша!

– Милая, любимая моя, так я ради девочек и стараюсь, чтобы у них все было! Ради девочек и тебя! Чтобы ты меньше уставала, чтобы не ездила с торговлей с этой, руки не натружала свои мытьем полов! Фис, ты только подумай, что мы сможем позволить себе с такой зарплатой!

Он обнял жену и крепко прижал к себе.

А Лиля, вдруг словно почувствовав что-то недоброе, кинулась к отцу и обняла его горячими худыми руками.

– Папочка! – из горла девочки вырвался надрывный всхлип – папочка, не уезжай, пожалуйста, не надо! Не оставляй нас!

Продолжение здесь

Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.

Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.