Накануне Крымской войны положение Российской империи выглядело удручающе. Об этом свидетельствовали даже люди из ближайшего окружения Николая I, которые втайне ужасались перспективе конфликта, понимая, что он может вспыхнуть искрами народного недовольства. Так, кавказский наместник М.С. Воронцов в январе 1854 года писал императору из Тифлиса предостережение:
«Нужно, если только возможно, избежать разрыва с западными державами. Они, не рискуя ничем, способны нанести нам страшный ущерб, последствия которого невозможно предугадать ни по масштабам, ни по длительности. Осмелюсь также полагать, что победа нашего флота у Синопа и славные успехи близ Ахалциха и за Арпачаем уже вполне возвысили нашу честь и доказали Европе, да и самим туркам, что нас к уступкам вынуждает не страх их оружия, а лишь желание прекратить войну, столь пагубную для обеих сторон и чреватую сильным подъёмом революционных настроений, которые питаются этим конфликтом, ожидая от него всеобщего смятения и бед».
На полях донесения Николай холодно отметил: «неутешительно».
Но беда России крылась не только в страхах перед возможными мятежами. Гораздо глубже проблему вскрывала общая отсталость империи в важнейших сферах: слабая горнодобыча и обрабатывающая промышленность, убогая система технического образования, ужасное состояние дорог — всё это тянуло страну вниз.
Особого разговора заслуживает металлургия, развивавшаяся крайне странно. Государство опасалось, что рост фабрик и заводов увеличит число вольных рабочих, считавшихся с точки зрения полиции подозрительными элементами. Поэтому нередко промышленность душили сознательно. Доходило до откровенной деиндустриализации.
За три года до войны московский генерал-губернатор доносил царю:
«Я счёл необходимым воспрепятствовать скоплению в столице бездомных и большей частью порочных людей, готовых присоединиться к любому движению, угрожающему общественному порядку. Осмелился ходатайствовать перед вашим величеством о запрете открытия в Москве новых заводов и фабрик...»
Вместо этого предлагали строить предприятия в 40–60 верстах от города. Однако статистика показала: даже на периферии металлургия развивалась вяло. К окончанию войны в стране насчитывалось всего 38 механических и литейных заводов, где трудились чуть более 4,8 тысячи рабочих — мизер для такой огромной державы.
Причём проблема крылась не только в строительстве предприятий. Доставка сырья часто оказывалась непомерно дорогой.
Показателен случай начала 1854 года. Тогда великого князя Константина Николаевича осенила мысль: если у России мало каменного угля, а отношения с Англией близки к разрыву, стоит искать замену. Он распорядился поручить Оболенскому заняться вопросом добычи донецкого антрацита.
Оболенский ухватился за поручение, но быстро выяснилось: никто в России серьёзно этим не занимался. К кому бы он ни обращался за советом, никто не мог предложить ни плана, ни опыта. Но добычу антрацита всё равно нужно было начинать, пусть даже ценой огромных расходов.
Оболенский отправился в Новочеркасск и обратился к донскому атаману генералу Хомутову. Тот, ошарашенный визитом столичного чиновника, сразу принялся оправдываться: дескать, сам уже не раз требовал заняться антрацитом, но в Петербурге все бумаги зарыли в папки. Тем не менее он пообещал Оболенскому, что теперь займётся делом сам. Впрочем, Оболенский этому не слишком поверил.
В письме после поездки он горько заметил:
«Препятствий к успешному завершению этого дела — пропасть. И неизвестно, сумеем ли мы их преодолеть».
Так Россия вступала в Крымскую войну: с устаревшей экономикой, запуганной властью, не желавшей множить рабочих, и промышленностью, которую гнали от городов, словно проказу. А впереди были Севастополь, Балаклава и горькие уроки, за которые пришлось платить кровью и унижением на глазах у всей Европы.
Если понравилась статья, поддержите канал лайком и подпиской, а также делитесь своим мнением в комментариях.