Наше время
Катя открыла дверь бабушкиной квартиры собственным ключом. Она не хотела тревожить бабу Дуню звонком, все-таки старушке было уже за восемьдесят. Здоровье у неё, конечно, было уже не то. По крайней мере, так говорила сама Евдокия Сергеевна, подкрепляя свои слова кряхтением и стонами.
- Ох, спина моя, спина! – завывала бабуля и сгибалась, будто бы под тяжестью десятка кирпичей. – А как же тут со здоровой спиной ходить будешь, при бесстыжих-то родственничках!
У бабы Дуни все были виноваты – особенно дочь Галина и внучка Катя. И если Галя, унаследовав материнский характер, резко и порой грубо, давала старушке отпор, то Катерина была куда более терпеливой. Когда приходила она к бабуле, чтобы помочь ей по хозяйству или просто проведать, получала от вредной бабки «на орехи» - и за себя, и за матушку.
Войдя в квартиру, девушка сразу поняла, что хозяйка не спит. Катя подавила в себе легкий смешок, увидев, как Евдокия Сергеевна, зацепив ноги за батарею, качает пресс. Седые волосы пожилой женщины собраны в аккуратный пучок, взгляд сосредоточен, колени согнуты. И вот она довольно резво поднимает корпус вверх, затем плавно и без рывков возвращается в исходное положение.
"Надо же, какое дыхание ровное, - подумала Катя, наблюдая за пожилой женщиной - и движения отточенные, лёгкие".
Девушка залюбовалась бабулей. Ну у кого ещё есть такая бабушка, которая в восемьдесят лет качает пресс лучше своей двадцатипятилетней внучки? И все же Катя понимала, что застала старуху врасплох. Евдокия явно не хотела быть замеченной за активным физическим занятием. Девушка вернулась в коридор и громко хлопнула дверью.
- Бабуль, это я! – громко закричала Катя. – Ты не спишь?
Из комнаты раздался стон, да такой жалобный, что внучка бы изрядно напугалась, не знай она, чем занималась её бабуля минуту назад. Евдокия Сергеевна звала на помощь.
- Катька, ты что ли? – голос бабы Дуни был одновременно громкий и болезненно-слабый. – Иди, сюда скорее, что ты там капаешься? Помру ведь, пока помощи от вас с матерью дождусь!
- Что случилось, бабуль? – изобразив тревогу на лице, спросила Катя. Она подбежала к лежащей на полу старушке и принялась её поднимать.
- Да вот решила прибраться, мебель передвинуть, из углов пыль вымести, - причитала старая обманщица, - но ведь ноги больные, не удержалась я, упала!
Катя старательно изображала вину и сочувствие. Она аккуратно поднимала бабулю, придерживала её, обнимала, мягко упрекала за то, что не дождалась внучку и принялась сама за уборку.
- Да вас пока допросишься, в грязи погрязнуть можно, - стонала Евдокия Сергеевна, закатывая глаза и хватаясь то за один бок, то за другой, - вот и приходится самой корячиться. В гроб вгоняете меня, родственнички!
Катя продолжала сочувственно кивать и извиняться. Первые минуты это давалось ей легко, затем стало раздражать. Впрочем, ситуация не удивляла девушку – все шло по обычному сценарию.
"Завидую своей матери, - думала Катя, - умеет же она ставить бабулю на место!".
Впрочем, в глубине души девушка немного осуждала мать. Галина была слишком уж жесткой и бесчувственной по отношению к своей родительнице. Да, баба Дуня вредничала и костерила их на чем свет стоит, но она все-таки пожилой человек, да еще с тяжёлой судьбой.
- Бабуль, ты полежи, я тебе чайку с лимоном сделаю, - участливо сказала Катя, уложив старушку на диван.
- Так нет лимона ведь, - вздохнула Евдокия Сергеевна грустно и глубоко, - кто ж купит мне лимончик-то? Сама на рынок не хожу, ноги больные совсем. Упаду же, машина меня и переедет. Ох, помру ведь так, никто и не вспомнит.
- Бабуль, - теряя терпение, произнесла внучка, - купила я лимон, не нужно тебе на рынок ходить. Я же всегда ношу тебе продукты, сама отказываешься.
- И верно делаю, что отказываюсь! – с вызовом воскликнула Евдокия Сергеевна, на мгновение забыв, что она слабая старая женщина, и голос следует делать соответствующий. – Вы же с матерью две голодранки! Денег вечно нет, всё с бабки своей тянете! Так что нечего по рынкам ходить, да транжирить!
Катя вздохнула. Кое в чём бабуля, конечно, была права, хотя и, как всегда, преувеличивала. Да, девушка жила от зарплаты до зарплаты. Но деньги с бабушки постоянно не тянула, хотя всё же в сложных ситуациях шла именно к ней. Откуда у пенсионерки имелись финансы, Катя понятия не имела. Однако Евдокия Сергеевна выручала внучку достаточно крупными суммами.
Она дала девушке деньги на первоначальный взнос по ипотеке. Конечно, это были не шикарные апартаменты, а всего лишь крохотная студия. А всё же первоначальная сумма оказалась неподъемной для начинающего специалиста.
- Бабуль, я буду отдавать с зарплаты часть денег банку, и часть тебе, - пообещала внучка, - так и рассчитаемся.
- Отдавать-то ты с чего собралась, миллионерша? – проворчала Евдокия Сергеевна. – Банку она заплатит, мне отдаст. Считать, что ли разучилась, или голова совсем пустая, а?
- Бабуль, ну зачем ты так, - смутилась Катя, - зарплата у меня, конечно, невысокая, но кое-какие деньги будут оставаться даже после выплаты по долгам. И на питание хватит, и на дорогу.
- Вот недотёпа, - покачала головой старуха, - про деньги, что я дала, вообще забудь. А если посмеешь мне что-то там возвращать, за космы оттаскаю, еще и выпорю! Не посмотрю, что дылда взрослая!
Вспыхнули щеки Катерины румянцем, подумала она рассердиться на бабулю, но тут же передумала. Это ж баба Дуня о ней печётся, потому что любит свою внучку, помочь хочет. А что грубо так выражается – ну что ж, такая у неё манера.
Обняла тогда Катя бабушку, поцеловала ее и поблагодарила. Но Евдокия Сергееевна высвободилась от объятий и по обыкновению что-то там пробурчала себе под нос.
Когда девушка готовила чай для больной, она думала о том, какой же необычный человек её бабуля. Как причудливо соединялось в ней все это - доброта, готовность к самопожертвованию, щедрость, и вот эта грубость, бестактность, желание уколоть и задеть побольнее.
Впрочем, знала Катерина ответ на этот вопрос. Много раз баба Дуня рассказывала ей о своей жизни. Когда внучка спрашивала о прошлом, старуха отвечала грубо. Не нравилось ей вспоминать о горестях войны и тяготах того времени. Но и молчать старуха не умела. Стоило ей начать, как погружалась она в воспоминания о своей жизни. И говорила, говорила, говорила…
***
Дуня Карташова родилась в 1930 году. Она была старшим ребёнком в семье – не доставалось ей ни материнской нежности, ни отцовской любви. Тяжёлым бременем на плечи юной девочки легла забота о хозяйстве и младших братьях.
В 1941 году отец ушёл на фронт. Мать сгубили немцы, которые захватили село и жгли дома. Агафья Карташова выгнала детей со двора, сама же встала в проходе дома.
- Не уйду, - заявила отважная женщина, - хоть со мной спалите, а всё равно не покину родных стен.
Никто не знал, о чём думала Агафья. То ли надеялась на то, что они не станут жечь дом, а может быть, хотела показать своим упрямством пример мужества и отваги. Но не пожалели немцы женщину, сожгли дом дотла, невзирая на её вопли и плач детей.
Дуню и трех её младших братьев определили в детские дома. Детей разделили, так как двенадцатилетняя девочка по возрасту должна была ехать в дом-интернат.
Дуне здесь было несладко, бойкую на язык девчонку недолюбливали другие ребята. Не нравилась она и педагогам. Дуня отличалась обостренным чувством справедливости и отвагой. У неё была простая, грубоватая, но на удивление четкая, грамотная речь. На девчонку лишний раз было не прикрикнуть – отвечала она резко, не боясь осуждения и наказаний.
Школьное обучение в интернате было слабым, Дуня легко усваивала программу, опережая других учеников. Она бегло читала, легко и уверенно выражала мысли, писала сильные сочинения. Девчонка перечитала все книги, что были в интернате, даже те, что предназначались для старшего возраста.
Последние школьные годы девочки пришлись на послевоенный период. После школы Дуня пошла в институт и выучилась на учителя русского языка и литературы.
Твёрдо встав на ноги, она решила разыскать своих братьев. К своему ужасу, девушка узнала, что в детском доме, куда были отправлены мальчики, была вспышка кори, которая унесла жизни многих ребят. Ни один из её братьев не выжил.
Дуня была красивой, бойкой на язык девицей. Парни за ней толпами ходили. Вот только характер у молодой учительницы был вздорный, редко кто выдерживал её острословие, а порой и откровенную грубость. Это было удивительно, как почитательница русского языка и родной литературы, выражалась то красиво и высокопарно, то по-деревенски просто, а порой и с крепким словцом, от которого краснели уши.
Замуж Дуня вышла поздно. Уже на четвертом десятке у неё случился роман с хирургом Михаилом Серёдкиным. Любовь у них была настоящей, как любила потом вспоминать баба Дуня, презрительно отзываясь о личной жизни дочери, затем внучки. Уважение между супругами было, трепетное к друг другу отношение, забота. Вот только недолго длился счастливый брак Евдокии Серёдкиной, в девичестве Карташовой. Через два года его не стало.
Вне себя от горя была Евдокия. Очень тосковала она по мужу, а через несколько дней после его гибели выяснила, что беременна. Так родилась Галина.
В тяжелые времена растила Дуня свою дочь. Одна воспитывала девчонку, помощи неоткуда ждать было. Потому строгой была матерью, порой даже жесткой и грубой. Очень походила Галя на мать по характеру. Потому воевала с родительницей всё свое детство и юность.
Казалось порой Гале, что у матери вообще ничего человеческого нет. Жила Евдокия Сергеевна своей работой, в школе лучшим педагогом считалась. Ученики в ней души не чаяли, домой толпами ходили. Всех привечала учительница, чаем поила, выпечкой домашней угощала. А вот с родной дочерью так и не нашла общий язык.
Когда Галя забеременела, на третьем курсе института, матери не спешила говорить. Будущий отец и знать не хотел о ребенке, сразу попрощался со своей «возлюбленной». Ясное ж дело, что Евдокия не поддержит, а только лишь осудит свою дочь.
- Галка, ты с пузом что ли? – воскликнула однажды Дуня, взглянув на дочь.
- Да, четвертый месяц, - опустив голову произнесла Галина. Смысл врать, если на худееньком теле живот становится заметен. Она бы нагрубила матери по обыкновению, привыкла девушка в нападение кидаться, зная, что защищаться придется. Только усталой она себя чувствовала последнее время. Сил совсем не было.
- И молчишь, пустоголовая, - вздохнула мать, - небось, замуж будущий папаша знать не желает?
- Нет, - тихо ответила Галя и расплакалась. Это было не в её характере, но в последнее время много бед навалилось на девушку. Не смогла она держаться молодцом.
- А чего ревешь-то, глупая? – с легким презрением, но вроде как ласково спросила Дуня. – И не нужен нам такой папашка-то, сами вырастим Катюшу.
- А ты, мам, с чего взяла, что девчонка родится? – удивилась Галя, немного успокоившись. Как же было приятно получить поддержку от всегда грубой и жесткой матери.
- А вот угодно мне так, - заявила Евдокия, - хочу, чтоб внучка родилась, и никто мне не против ничего не скажет.
Беременность у Галины протекала легко. Мать поддерживала её, была внимательна и заботлива. А как родилась девчушка, Дуня очень к ней потянулась.
- Ты, Галка, доучивайся давай, - по обыкновению ворчливо сказала мать, - останешься неучем, кто ж тебя кормить будет?
- А ребенка-то мне куда девать? – удивилась Галина.
- А Катюшу я воспитаю, - кивнула Дуня, - с тобой не получилось, так из малой человека сделаю.
Поняла Галя, что больше не полагается ей материнской теплоты и заботы, которой и так немного было. Родила, а дальше живи как знаешь. Пошла она учиться, затем на работу устроилась. Катюшка всё больше с бабушкой время проводила.
Продолжение. Глава 2