оглавление канала, часть 1-я
До рассвета ещё оставалось достаточно времени. Туман, ползущий от реки, стелился понизу молочной кисеей, словно пытался вязать ноги. Они ещё раз обошли весь лагерь тёмных по кругу, снимая кольцо морока, прочерченного острием стрелы. Теперь, даже если кто из знающих глянет, то не заметит и следа заклятия.
Мать подошла к пещере и положила руку на камень свода, за которым был вход. Глаза её были закрыты, а лицо сосредоточено. Шершень тоже хотел попробовать и приложил ладонь к холодной, шершавой поверхности сурового гранита. Несколько мгновений ничего не происходило, а потом… Перед ним развернулась бездна, в которой клубилась тьма! Там, внизу, стало разгораться багровое зарево, от которого было невозможно оторвать взгляд. Оно притягивало, манило, звало…
Резкий толчок — и он кубарем покатился по земле, обдираясь об острые камни. Открыл глаза и увидел над собой разъярённую мать. Она шипела на него, как рассерженная кошка:
— Ты куда полез?! Ты что, захотел, чтобы тебя поглотила чёрная сила? Чтобы она выпила твою душу?! Почто лезешь, не зная броду?!
Он хлопал на неё растерянно ресницами, силясь осознать, где он и что с ним. А мать, уже чуть успокоившись, но всё ещё жёстким голосом проговорила, протягивая ему руку:
— Подымайся… И… прости меня. Моя вина — не доглядела.
Шершень и не думал обижаться. Поднявшись, испуганно спросил, глядя на тёмный провал:
— Что это было?
Варна сокрушённо проговорила:
— Это тёмная энергия… Злые дела творятся там, внизу. Я знала это, и я была к этому готова, в отличие от тебя. Пойдём отсюда. Всё, что надобно, я углядела. А тебе не мешало бы передохнуть перед сражением.
Шершень тут же забыл о случившемся, с азартным блеском в глазах, возбуждённым шёпотом спросил:
— Будет битва?
Мать усмехнулась, лаская сына взглядом, и проговорила, стараясь не утратить серьёзного тона:
— Обязательно будет. Вся наша жизнь — это битва. Битва Света с Тьмою. Даже когда ты просто строишь дом, рожаешь детей, пашешь землю, засевая её зерном — это тоже битва. Битва за жизнь, за Свет, а значит, против Тьмы. Всё в твоём сердце, — она постучала ему по груди. — Вот здесь.
Они стали подниматься, минуя водопад, и говорить стало трудно: грохот воды и камней заглушал слова. А когда они, поднявшись, отошли чуть подальше в лес, Варна, оглядевшись, проговорила:
— Здесь хорошее место, не испоганенное тьмой. Тут и отдохнём. Время пока ещё есть…
Шершень, укладываясь на мягкой траве, заглянул матери, усевшейся рядом, в лицо и спросил:
— И всё же… Что ТАМ произошло? Почему на меня ЭТО так подействовало, а на тебя — нет?
Варна вздохнула:
— На меня не подействовало, потому что я знала, что увижу там. И была к этому готова.
Помолчав, добавила грустно:
— Я ведь не первый раз вижу эту пещеру. В ней, там, в другом времени, мы бились вместе с твоим отцом против подменыша Мормагона, который разрушил Грань. И я думаю, тайна её восстановления лежит в тёмных глубинах этой пещеры. Только вот хода туда нам пока нет.
Шершень слушал мать, затаив дыхание. В кои-то веки она приоткрывала — пусть только щёлочку, но приоткрывала — завесу тайны, которая скрывала всё, что происходило с ней там, в другом мире, где остался его отец. И он сейчас слушал её, боясь не только вспугнуть ненужным вопросом, но даже лишний раз вздохнуть. А голос матери посуровел, когда она продолжила:
— Запомни, сын… Когда имеешь дело с тьмой, в любое мгновение будь готов отразить её удар. Она коварна, злопамятна и мстительна. Её энергия разрушает всё, к чему прикасается. Она может извратить любую истину и выдать её за правду. Это будет не ложь. Потому что люди, в ком есть хоть капля крови одного из четырёх Родов, умеют распознавать ложь. Это будет кривда — извращённая правда, и многие пойдут за этой кривдой, думая, что идут за Светом. И тебе потребно помнить об этом, и быть готовым распознать кривду и защитить себя. Учись. Учись быстрее, сын мой. В тебе скрыты великие силы — умей их правильно использовать…
Это были последние слова, которые услышал Шершень, засыпая. Ему снилось что-то очень хорошее, приятное, но, пробудившись, он уже не мог вспомнить, что именно. Проснулся он полным сил, совершенно отдохнувшим. Матери рядом не было, но её мешок лежал рядом. Звёздное небо над лесом было высоко и ясно. Шершень прислушался к ночному миру, легко распознавая знакомые звуки. Он поднялся, с хрустом потянулся, расправляя затёкшие мышцы, и направился к реке. На берегу разделся донага и резко, с разбегу, погрузился в ледяной поток. Холодная вода освежила его тело и обострила все чувства.
Полностью одетый, он уже застёгивал ремень на поясе, когда откуда-то издалека вдруг послышался протяжный волчий вой. Он звучал, как сигнал, или боевая труба, зовущая воинов в бой.
Шершень, схватив своё оружие, помчался обратно к тому месту, где оставались их с матерью заплечные мешки. Мать уже была там, торопливо укладывая остатки еды в его мешок. Не оборачиваясь к сыну, коротко бросила:
— Они идут…
Шершень всё понял без объяснений. Лютый. Это он был на страже и предупреждал их о приближении тёмных. Варна, покончив с мешком, обернулась к нему.
— Поторопись. Мы должны быть на месте до их прихода. На сей раз лучшим прикрытием послужит личина камня. Там много камней — и их твари нас не учуют. Но личина камня требует навыков и времени. Так что, отправляемся прямо сейчас.
Шершень молча кивнул, заткнул чекан за пояс, а лук закинул за плечо. Проверил ход стрел, чтобы в случае нужды их легко можно было бы достать из колчана. Надел лямки своего мешка на плечи и поспешил за матерью. Пока они не подошли близко к водопаду, и можно было ещё говорить, он спросил:
— Почему мы не можем просто уничтожить эту пещеру? Вдвоём нам с тобой это вполне по силам…
Мать отрицательно покачала головой:
— Не можем. Во-первых, это не так-то просто сделать, как кажется на первый взгляд, а во-вторых… Тёмные что-то затеяли. И думаю, именно в этой пещере и скрыта тайна порушенной Грани. В этом надо разобраться. Порушенная Грань — это нарушение всех законов Вселенной. Нельзя безнаказанно играть с силами того, кто создал весь этот мир. Этот мир существует только до тех пор, пока живёт по КОНАМ. Стоит только перейти эту границу — и начнётся обратный отсчёт. Поэтому, эта пещера может оказаться единственным местом, где этот отсчёт возможно остановить и повернуть вспять.
Они спустились мимо водопада и подошли к лагерю со стороны пещеры. Тёмные всё ещё спали, костёр погас, и только в глубине кучки серого пепла кое-где ещё рдели остывающие угли. Обойдя пещеру, они спрятались в развале камней, грудой наваленных над самым входом. Обзор здесь был великолепным, но близость к лазу в эту тьму немного беспокоила Шершня. Мать посмотрела на сына и тихо проговорила:
— Помни, что их оружие — страх. Если в сердце горит Ярилин Огонь — никто не будет властен над тобой. А сейчас положи руку на камень, услышь его голос, почувствуй колебание его волн — и стань частью этого.
Личина камня никак не хотела ему даваться, он всё время отвлекался на пульсацию тьмы, которая была совсем рядом, он помнил её взгляд и почти слышал её зов. Но чувство долга и дисциплина, привитые ему с самого раннего отрочества, сделали своё дело. Наконец, он уловил движение волн камня и влился в них, став частью этого потока. Мать, которая не надевала личину до тех пор, пока с этой задачей не справится Шершень, внимательно оглядела его и, удовлетворённо кивнув, приложила ладони к гранитной шершавой поверхности.
А вскоре они услыхали голоса. К пещере кто-то приближался. В самый последний момент юноша вспомнил про волка. Он прошептал еле слышно:
— Лютый…?
Мать, не глядя на него, так же едва слышно ответила:
— Велено ждать нас в верховьях Ёрзы, чтобы лютозвери его не учуяли.
Сначала он почувствовал вонь. Он уже хорошо знал этот запах. Так пахли эти четвероногие твари. В предрассветном сумраке белели их тела на высоких лапах. Узкие головы с хищно оскаленными пастями водили из стороны в сторону, будто высматривая добычу. Красные глаза посверкивали, словно рдеющие угли потухшего костра. Вновь прибывших было всего четверо, и четверо тварей сопровождали их. Приученные к присутствию лютозверей, кони шли смирно, и только подрагивающая шкура, да косившие на тварей глаза выдавали несколько лихорадочное состояние животных.
Все четверо верховых были знающими. Шершень это сразу увидел. Личина камня позволяла без труда различать в темноте их энергию. Двое из знающих владели стихией огня, один — стихией земли, а последнего… Последнего он не увидел. Его энергия была тёмной и такой же бурлящей, словно та, которую он увидел в бездне, куда на мгновение заглянул, прикоснувшись к каменной стене пещеры. И, судя по всему, он был самым опасным из них.
Когда приехавшие увидели спящих тёмных, в первый момент они растерялись. Осадили коней и замерли, тараща в изумлении глаза. Потом тот, что владел стихией земли, взмахнул рукой — и земля заходила слабыми волнами. Кони заплясали на месте, переступая нервно копытами, а лютозвери захрюкали, зачихали, выражая своё неудовольствие происходящим. Спящие начали пробуждаться, таращась непонимающими пустыми взглядами на вновь прибывших. Первым очнулся самый старший из тёмных, тот, что подходил к пленным. Сначала он принялся метаться возле потухшего костра, хватая обрывки пут, коими были связаны руки пленных, а поняв, что произошло, тут же повалился в ноги спешившихся знающих. Затараторил, путаясь в словах, прикрывая голову трясущимися руками:
— Господин… Они сбежали… Не укараулили… Не погуби, господин…
Вид он имел жалкий и ничтожный, словно раздавленный сапогом червь. Остальные пробудившиеся сбились в кучу, с застывшим в глазах ужасом глядя на происходящее. Двое тех, что владели огненной стихией, уже перекатывали из рук в руку огненные шары, готовясь метнуть их в головы виновных. Третий, державший на поводах четырёх лютозверей, неторопливо, с мерзкой улыбочкой достал из-за ремня плётку-трёхвостку, которой, как уже знал Шершень, они укорачивают своих тварей.
Но тут вдруг тот четвёртый, силу которого Шершень так и не смог определить, поднял руку, останавливая своих спутников. Спешившись с лошади, он подошёл ко всё ещё валяющемуся в ногах старшому из тёмных и, толкнув его сапогом так, что тот откинулся навзничь, распластавшись на земле, словно жаба, придавленная камнем, спросил тихим вкрадчивым голосом:
— Как же это так сталось, что и караульщики уснули?
От этого голоса у Шершня кожа по всему телу пошла гусиными пупырками. Обрадованный тем, что казнить его сразу на месте, вроде бы, уже и не собираются, тёмный вскочил на ноги и, бесперечь кланяясь в пояс, забормотал униженно:
— Не знаю, батюшка… Не ведаю… Сон сморил враз всех… — и, приподняв голову, перешёл на доверительный шёпот: — Может, колдовской тот сон, а? Может, морок кто наслал? Пленные-то из Родов… Мы слыхали, они и не на такое способны…
Старшой брезгливо оттолкнул тёмного ногой, гневно прошипев:
— Чего мелешь?! Нет тут никакого морока!!! Я бы это сразу почуял! Да и не было среди них никого, кто бы сумел навести морок!
К разгневанному тёмному подскочил один из тех, кто владел огненной стихией. Перекатывая в руках огненный шар, деловито спросил:
— Прикажешь послать погоню, Суморок? А опосля этих, — он презрительно кивнул на сбившихся в кучу, будто перепуганное стадо баранов, тёмных, — опосля в огонь? Али зверям отдать?
Тот, кого назвали Сумороком, поморщился. Поглядел на небо, на котором алыми перьями, будто выдранными из хвоста Жар-Птицы, пламенели облака, отражая первые лучи солнца, и проговорил досадливо:
— Вечно ты торопишься, Невзор! Нету у нас уже времени на погоню! А этих… — он, размышляя, глянул на тёмных, а потом задумчиво протянул: — Нет, погодь… Коли уж тех нет, придётся использовать этих. Кровь у них, конечно, поганая, не то, что у тех, из Родов, зато её будет больше. Думаю, такая замена вполне сгодится… — и рассмеялся хриплым, икающим смехом.