Лариса открыла дверь квартиры, и её обнял запах тёплого теста и кофе. Свекровь, Анна Петровна, как всегда, хлопотала на кухне, напевая что-то из старых песен, которые Лариса слышала ещё в детстве по радио. Трёхкомнатная квартира в центре Москвы была как островок уюта: старый паркет поскрипывал, на подоконниках цвели фиалки, а в гостиной лежала стопка выглаженных рубашек Ильи. Лариса работала на удалёнке, утопая в таблицах и письмах, но каждое утро Анна Петровна приносила ей блинчики с мёдом, а вечером они вместе готовили ужин — резали овощи, болтали о пустяках, смеялись над соседской кошкой, которая воровала сосиски. Илья приходил с работы, сбрасывал пиджак и садился за стол, где всё уже было готово. Их жизнь текла ровно, как река в тихий день, и Лариса, глядя на свекровь, думала, что ей повезло. Анна Петровна не лезла в их с Ильёй дела, не учила, как жить, а просто была — как тёплый свет в окне.
Но в последние месяцы Илья стал чужим. Он возвращался с работы хмурый, смотрел на Ларису, как на загадку, которую не мог разгадать, и заводил разговоры о переезде. То съёмная квартира, то ипотека на тридцать лет — слова сыпались, как осенние листья, и каждый раз звучали всё настойчивее. Лариса сидела за ужином, где пахло жареной курицей, и пыталась понять, что с ним творится.
— Илья, — она отложила вилку, глядя ему в глаза, — скажи честно, что не так? Мы живём в прекрасной квартире, Анна Петровна нас любит, я её люблю. Почему ты хочешь всё сломать?
Он откинулся на стуле, его пальцы нервно теребили край скатерти.
— Ларис, это не жизнь, — сказал он, понизив голос, чтобы свекровь не услышала из соседней комнаты. — Жить с мамой — это неправильно. Мы молодая семья, нам надо своё.
— Неправильно? — Лариса прищурилась, чувствуя, как внутри всё напрягается. — Кто тебе это сказал? Твои друзья из офиса? Или этот твой Серёга, который вечно про свободу талдычит?
— Не в друзьях дело, — он нахмурился, глядя в тарелку. — Я хочу, чтобы у нас была своя жизнь. Без мамы. Без её блинчиков.
— Без блинчиков? — Она рассмеялась, но смех был горьким, как недопитый чай. — Илья, ты приходишь в чистый дом, где всё готово. Твоя мама нас обожает, она не лезет в нашу жизнь. Что тебя не устраивает?
Он молчал, как будто слова застряли у него в горле. Лариса смотрела на него и вспоминала, как всё начиналось. Три года назад, когда они только начали встречаться, Илья был другим — лёгким, смешным, с глазами, которые горели, когда он смотрел на неё. Он рассказывал про свою маму, как она растила его одна после смерти отца, как работала ночами, чтобы у него были модные кроссовки и компьютер. Лариса тогда думала, что он благодарен матери, что ценит её. Но теперь? Теперь он смотрел на этот дом, как на клетку.
Она пыталась понять, в чём дело. Может, его в детстве обижали? Но нет — Илья рос в любви, его баловали, окружали заботой. Когда отца не стало, Анна Петровна одна тянула семью, и Илья никогда не жаловался. Так почему теперь он хочет всё бросить? Кто-то промыл ему мозги, но кто? Коллеги? Друзья? Или просто Москва, с её вечным шумом и гонкой за «своим»?
На следующий день Лариса не выдержала и поехала к своей подруге Кате. Та жила в маленькой однушке на ВДНХ, где пахло свежим кофе и её любимыми духами с ноткой лаванды. Катя открыла дверь, посмотрела на Ларису и сразу всё поняла.
— Ну, выкладывай, — сказала она, ставя чайник. — Что у вас с Ильёй? Ты как с работы, так будто мир рухнул.
Лариса плюхнулась на диван, теребя край своего шарфа.
— Он хочет, чтобы мы съехали, — начала она, голос дрожал от усталости. — Говорит, что жить с его мамой — стыдно. То съём предлагает, то ипотеку. А я... я не понимаю, Катя. У нас всё хорошо. Анна Петровна — золото, дом как картинка. Почему он так?
— Стыдно? — Катя присвистнула, садясь напротив. — Это кто ему в голову вбил? Его коллеги? Или он сам начитался каких-то форумов про «настоящих мужиков»?
— Не знаю, — Лариса пожала плечами, глядя в чашку. — Я спрашивала, может, его мама чем-то обидела в детстве? Но нет, он рос как принц. Его любили, баловали. А теперь он говорит, что это «неправильно». Как будто мы в грехе живём.
Катя молчала, помешивая чай. Потом посмотрела на Ларису, её глаза были серьёзными, но тёплыми.
— Ларис, — сказала она, — это не про маму. Это про него. Он боится, что он не мужик, если живёт с мамой. Кто-то ему сказал, что настоящий мужик должен сам, без подпорок. И он поверил. Но знаешь, это не твоя проблема.
— Не моя? — Лариса вскинула голову, в глазах мелькнули слёзы. — Катя, я его люблю. Я хочу, чтобы у нас всё было хорошо. Но он меня пилит, как будто я виновата, что не хочу влезать в долги.
— Он не тебя пилит, — Катя покачала головой. — Он себя пилит. Но, Ларис, ты не должна за это платить. Ты не обязана бежать за ипотекой, чтобы он чувствовал себя лучше. Поговори с ним. Прямо. Спроси, чего он хочет. Не квартиры, а в жизни.
Лариса молчала, глядя в окно, где Москва сверкала огнями. Она вспоминала, как Илья смотрел на неё, когда они только начали встречаться — с восхищением, как будто она была единственной. Как он рассказывал о своей маме, о том, как она всегда была для него опорой. А теперь? Теперь он видел в этой опоре стыд. И это жгло, как старая рана.
Она вернулась домой поздно. Анна Петровна была в своей комнате, смотрела старый фильм, а Илья сидел на кухне, глядя в телефон. Он поднял глаза, и в них была смесь усталости и упрямства.
— Ларис, — начал он, — я серьёзно. Нам надо съехать. Это не дело, жить с мамой.
— Илья, — она села напротив, голос её был спокойным, но твёрдым. — Скажи мне честно. Почему? Тебя мама обижает? Или я? Что не так?
— Не в этом дело, — он отвёл взгляд, теребя край скатерти. — Просто... я хочу, чтобы у нас была своя жизнь. Без неё.
— Своя жизнь? — Она наклонилась ближе. — У нас есть своя жизнь. Мы вместе, мы любим друг друга. Твоя мама нам только помогает. Почему ты этого стыдишься?
Он молчал, глядя в пол. Лариса смотрела на него, на его усталое лицо, и понимала, что он запутался. Не в ней, не в их жизни, а в себе. Кто-то — может, коллеги, может, друзья — сказал ему, что он не мужчина, если живёт с мамой. И он поверил.
— Я не хочу ипотеку, — сказала она тихо. — И съём не хочу. Я хочу жить здесь, с тобой, с твоей мамой. Если ты этого не хочешь, скажи. Но я не буду ломать то, что работает, только потому, что кто-то тебе что-то вбил в голову.
Илья посмотрел на неё, и в его глазах мелькнула тень сомнения. Лариса встала, взяла свою чашку и ушла в спальню. Она не знала, что будет дальше — уговорит ли она его, уйдёт ли он. Но знала, что не позволит никому разрушить её дом. Даже если это Илья. Даже если это его страхи.
Москва сверкала за окном, как будто шептала, что всё возможно. Лариса думала о Анне Петровне, о её блинчиках, о её тёплой улыбке. О том, как они с Ильёй могли бы быть счастливы, если бы он перестал слушать чужие голоса. Взрослость, подумала она, это не про то, чтобы доказывать всем, что ты сам. Это про то, чтобы выбрать, что делает тебя счастливым. И она выбрала. Теперь очередь была за ним.