Зоя Николаевна сидела в своей старой квартире, где пахло борщом и лавандой от её духов. За окном Екатеринбург гудел, как потревоженный улей, а она, теребя край вышитой салфетки, смотрела на фотографию сына Сергея и его невесты Алины. Свадьба должна была быть через неделю, но теперь всё рушилось, как карточный домик. Сергей, её мальчик, её гордость, узнал правду — ту, что Алина выболтала на девичнике, пьяная, с глазами, полными слёз и смеха. Два года назад они с Зоей Николаевной ходили к «ведьме» — старухе с окраины, которая шептала над свечами и обещала отворот от Лизы, тогдашней девушки Сергея. Зоя Николаевна не то чтобы верила в эти ритуалы, но Алина, с её школьной влюблённостью в Сергея, умоляла попробовать. А Зое Николаевне Алина всегда нравилась — хозяйственная, добрая, с улыбкой, как утреннее солнце. Не то что Лиза, с её капризами и вечными истериками.
Теперь Сергей, узнав про их тайну, отменил свадьбу, проклинал мать и кричал, что она сломала ему жизнь. Он звонил только пьяный, слова его были как ножи, а потом бросал трубку. Зоя Николаевна сидела, слушая гудки, и чувствовала, как сердце сжимается от тоски. Алина, беременная, с уже округлившимся животом, плакала по телефону, говоря, что боится за ребёнка — нервы, стресс, вдруг родится с отклонениями? А Сергей, её Сергей, словно ослеплённый, твердил, что пойдёт вымаливать прощение у Лизы, которая теперь была замужем.
В тот вечер Зоя Николаевна сидела на кухне, глядя на пустую чашку. Она вспоминала, как два года назад Алина пришла к ней, с глазами, полными надежды.
— Зоя Николаевна, — сказала тогда Алина, теребя край своей кофты, — я знаю, что Лиза Сергея не любит. Она им вертит, а он слепой. Может, есть какой-то способ?
— Способ? — Зоя Николаевна тогда усмехнулась, но в душе что-то дрогнуло. — Ты про что, про бабок каких-то?
— Ну... говорят, есть одна, на Сортировке, — Алина покраснела. — Отворот делает. Я не верю, но... вдруг?
Зоя Николаевна тогда согласилась, больше из любопытства. Они поехали к старухе, пахнущей травами и воском, заплатили ей тысячу рублей, послушали её бормотание. Зоя Николаевна не верила, что это сработает, но через пару месяцев Сергей с Лизой расстались. Он тогда пришёл домой, хмурый, сказал: «Она не та, мама». И всё. А потом начал встречаться с Алиной, и Зоя Николаевна радовалась — вот она, настоящая, порядочная, будет хорошей женой. Но теперь всё обернулось против неё.
Сергей ворвался в квартиру поздно ночью, глаза красные, от него пахло виски. Он остановился в дверях кухни, глядя на мать, как на врага.
— Ты довольна? — Его голос был хриплым, злым. — Сломала мне жизнь, да? Это ты с Алинкой всё устроила!
— Серёжа, — Зоя Николаевна встала, её руки дрожали, — я не ломала ничего. Я хотела, чтобы ты был счастлив. Лиза тебя мучила, ты сам говорил!
— Сам говорил? — Он шагнул ближе, сжал кулаки. — А ты решила за меня, да? Пошла к какой-то ведьме, с Алиной за моей спиной! Теперь я без Лизы, а Алина... она мне не нужна!
— Не нужна? — Зоя Николаевна почувствовала, как слёзы жгут глаза. — Она ребёнка твоего носит, Серёжа! Ты о чём вообще?
— Мне плевать! — Он ударил кулаком по стене, и Зоя Николаевна вздрогнула. — Я Лизу люблю! А ты... ты всё испортила!
Он ушёл, хлопнув дверью, а Зоя Николаевна осталась одна, слушая, как тикают часы. Она думала об Алине, которая теперь сидела в своей комнате, плакала и боялась за ребёнка. Думала о Сергее, который, пьяный, звонил ей и кричал, что пойдёт к Лизе, будет вымаливать прощение, даже если она замужем. И о себе — о том, как её желание помочь сыну обернулось против всех.
На следующий день она поехала к своей подруге Галине. Та жила в панельке на Вторчермете, где пахло свежесваренным борщом и её духами с ноткой розы. Галина открыла дверь, посмотрела на Зою Николаевну и сразу всё поняла.
— Зой, ты чего как тень? — сказала она, ставя чайник. — Что у вас с Серёжей? Опять поссорились?
Зоя Николаевна рухнула на стул, теребя край своей сумки.
— Он свадьбу отменил, — начала она, голос дрожал. — Узнал, что мы с Алиной к «ведьме» ходили два года назад. Отворот делали от Лизы, его бывшей. Теперь кричит, что я ему жизнь сломала. Проклинает меня, Галь. А Алина беременная, боится за ребёнка. А он... он хочет Лизу обратно.
— К ведьме? — Галина присвистнула, садясь напротив. — Зой, ты серьёзно? Ты же не веришь в эту чушь!
— Не верила, — Зоя Николаевна покачала головой. — Но Алина уговорила. Она его с детства любила, а Лиза... Лиза была как буря, всё ломала. Я думала, Алина ему лучше. А теперь он меня ненавидит.
Галина молчала, помешивая чай. Потом поставила чашку перед Зоей Николаевной.
— Зой, — сказала она, голос мягкий, но твёрдый, — ты не судьбу ему сломала. Он сам запутался. Лиза его бросила, а он теперь за ней бегает, как мальчишка. А Алина... она ребёнка его носит. Это его ответственность, а не твоя.
— Но он винит меня, — Зоя Николаевна подняла глаза, в них была тоска. — Звонит пьяный, кричит, трубку бросает. А я... я только хотела, чтобы он был счастлив.
— Хотела, — Галина кивнула. — Но, Зой, ты не можешь за него решать. И за Алину тоже. Она сама выбрала этот отворот, сама с ним жила. А он... он должен сам понять, чего хочет. Ты не виновата.
Зоя Николаевна молчала, глядя в окно, где Екатеринбург сверкал огнями. Она вспоминала Сергея маленьким, как он бегал по двору, как она растила его одна после смерти мужа. Вспоминала Алину, которая всегда была рядом, с её школьной улыбкой и добротой. И думала о том, как её попытка помочь обернулась бедой. Она хотела защитить сына, но теперь он смотрел на неё, как на врага.
Она вернулась домой поздно. Телефон молчал — Сергей не звонил. Она набрала его номер, но услышала только гудки. Тогда она позвонила Алине.
— Алин, — сказала она тихо, — прости меня. Я не думала, что так будет.
— Зоя Николаевна, — голос Алины был усталым, — я сама виновата. Не надо было к той бабке ходить. Но я его любила. И люблю. А он...
— Он запутался, — Зоя Николаевна сжала телефон. — Но ты береги себя. И ребёнка. Я с тобой, слышишь?
Алина молчала, только всхлипнула. Зоя Николаевна положила трубку и села в темноте. Екатеринбург шумел за окном, как будто не замечая её боли. Она думала о Сергее, который, пьяный, искал Лизу. Об Алине, которая носила его ребёнка. И о себе — о том, как её любовь к сыну стала камнем, который тянул всех вниз. Взрослость, подумала она, это не про то, чтобы всё исправить. Это про то, чтобы принять, что не всё в твоих руках. Даже если сердце рвётся на части.