Глава 1. С чего всё начиналось
Иногда ты сочиняешь музыку. А иногда — музыка сочиняет тебя. Именно так было с “Лаан Гэлломэ” — мюзиклом, которому я посвятил четыре года жизни, который заставил меня задуматься о границах жанра, пройти через восторг, боль, театр, ролевиков, свет, ослепление прожекторами, крушение, любовь, предательство и веру. Это рассказ не только о проекте. Это история взросления. История жизни.
Лаан Гэлломэ — это достаточно большой и важный период в моей жизни. Период, который длился ни много, ни мало, а с 2013-го по 2017-й год. Это время, которое было посвященно целиком этому мюзиклу. И не просто написанием музыки, а постоянной работой с ним, переписыванием материала под разные условия, разные составы, разные режиссёрские решения. Как-то я считал, что суммарно материала было написано мюзиклов на шесть минимум. Это тот самый мюзикл, который заставил меня задуматься вопросами теории жанра. Ибо именно вокруг него постоянно шли споры, мюзикл ли это или опера. Именно за Гэлломэ меня обвиняли одновременно и в чрезмерной сложности музыкального материала, одновременно и в чрезмерной простоте. Фактически, это очень большая симфоническая работа, которая была написана изначально в виде партитуры для большого симфонического оркестра. На самом деле, с этим в дальнейшем были связаны и многие трудности, и грандиозный опыт в постановке и реализации крупных театральных форм для меня. Даже в консерваторию в 2015-м году я поступал с музыкой, во многом тематически связанной с Гэлломэ.
Лето 2013-го года. Я ходил тогда на концерт Кубанского Казачьего хора в большом зале РАМ им. Гнесиных под управлением Захарченко. Это был очень яркий концерт, что оставил во мне сильнейшие впечатления. После концерта я разговорился с одной женщиной возраста несколько выше среднего. Много мы с ней говорили — о литературе, о шахматах, о кубанских казаках. Любопытно, это было как раз рядом с домом, в котором жила булгаковская Маргарита, которую тоже в нашем разговоре мы упоминали неоднократно. Она сказала мне, что в ближайшее время мне поступят предложения, от которых нельзя отказываться.
Буквально на следующий же день я встречался со своей новой знакомой — пианисткой, которая в то время работала концертмейстером в Гнесинке и, что немаловажно, была близкой подругой той самой дамы, благодаря которой я поступил именно на дирижёрско-хоровой факультет, а не на теоретическое отделение, куда хотел изначально. Мы с ней тогда планировали писать мюзикл по шекспировскому “Сну в летнюю ночь”, но дальше желания наше с ней творчество никуда не пошло. Она сказала, что её подруга ищет композитора для написания мюзикла на фэнтези-сюжет — не хочу ли я попробовать?
А я на тот момент увлекался ролевыми играми и даже уже успел съездить на некоторые ПРИ. И мюзикл на фэнтези-сюжет казался мне чем-то прекрасным, неизведанным и невероятно манящим. Плюс, я вспомнил слова вчерашней женщины, и, не раздумывая, согласился.
Так я познакомился с Марией Фроловской — поэтессой, ролевиком, человеком религиозным, целеустремлённым и абсолютно убеждённым в своём пути. Она не пользовалась ни компьютером, ни телефоном, поэтому передала мне либретто лично — рукопись. Не PDF, не распечатку, а живую тетрадь с живыми строками. Это было удивительно, волшебно и абсолютно несовременно — в самом хорошем смысле слова.
Наша первая встреча состоялась 22 июня 2013 года. В Пушкинском музее тогда шла выставка прерафаэлитов. Ах, какая это была выставка! Я посетил её раз десять — в одиночестве, с друзьями, с новыми знакомыми. Мне показалось естественным и Марию пригласить туда. Там мы и встретились. И говорили мы не столько о музыке, сколько об искусстве, о символах, о духе эпохи. У меня уже тогда была мысль, что каждое музыкальное произведение — это отдельная, глубокая, проработанная вселенная. А в фэнтези-мюзикле можно было бы создать настоящую мифологию — эпос в звуках. И я жаждал это реализовать.
Глава 2. Семья звёздного тумана
Мария была ролевиком, причём воцерковлённым — что вызывало у меня глубокое восхищение. Она готовилась к августовской ролевой игре “Умереть в Иерусалиме” и собирала женский ансамбль средневековой музыки. Мне, тогдашней молодой душе, очень захотелось примкнуть к этому коллективу — хотя бы как аккомпаниатор или спутник. Пусть изначально ансамбль задумывался как женский монастырь, я поехал с ними в качестве духовника. Я был единственным мужским голосом коллектива. К сожалению, очень фальшивым - пел я тогда, мягко говоря, плохо.
Коллектив назывался "Anno Domini". Многие участники из него впоследствии стали и частью "Лаан Гэлломэ". На одной из репетиций ансамбля, проходивших в библиотеке им. Светлова рядом с метро Маяковская, я впервые презентовал некоторые написанные номера. У всех реакция была положительная. Особенно всех тронул номер "Здравствуй, мир!". Именно тогда Мария окончательно решила, что работать хочет именно со мной. Я был рад и вдохновлён.
На нашей первой встрече она говорила: цель — не просто мюзикл. Цель — создать сообщество. Людей, которые будут жить общей целью, стоять друг за друга, быть чем-то большим, чем просто труппа. Экосистема. Семья. Идея показалась мне почти религиозной по силе, и я всей душой в неё поверил.
Поначалу постановка задумывалась как камерное исполнение в библиотеке — под фортепианный аккомпанемент. Именно так я и начал писать. Но незадолго до премьеры стало понятно: без минуса не обойтись. Я сделал фонограммы из фортепианных партий как умел. А умел тогда плохо. Но другого выхода не было.
Коллектив Anno Domini в тот момент участвовал в постановке зонг-оперы “Финрод” Лоры Бочаровой под управлением Олега Маркелова — мы были с ним тогда близки. Именно он стал первым режиссёром "Гэлломэ".
Практически год моей жизни от знакомства с Фроловской до премьеры был отдан мюзиклу. Кастинг, репетиции, шитьё костюмов, крафт декораций — всё происходило при моём участии. Часто — у меня дома. Это порой вызывало конфликты с родителями, которым не нравилось захламление дома реквизитом и фанерой. Хотя мама тоже помогала: шила, клеила, рисовала.
Название "Лаан Гэлломэ" предложил я. В переводе с ахэна оно означает "Долина звёздного тумана" — одна из ключевых сцен мюзикла.
Премьера состоялась 1 июня 2014 года в библиотеке Ворошилова. Это был праздник. Волнение, тёплая толпа, трепет и чудо. Вот что было на афише:
Мелькор — Денис Давыдов
Ортхэннэр — Павел Зотов
Курумо — Илья Жигарев
Гэлрэн — Сергей Колобаев
Гэлеон — Дмитрий Козлов
Элхэ — Александра Шалашова
Иэрнэ — Катерина Назарова
Дракон — Евдокия Гайдусакова
Эльфы и орки — наши друзья, соратники, ролевики.
Концертмейстеры — Евгений Шкультин, Анна Горбенко
Режиссёр — Олег Маркелов
Художник — Арина Грудина
Педагог по вокалу — Екатерина Бабич
Хормейстер — Дмитрий Козлов
Текст — Мария Фроловская
Музыка — Евгений Шкультин
Это была золотая постановка. Возможно, единственная в своей полноте. По сей день я не могу представить Мелькора, Курумо и Ортхэннера иначе, чем Давыдова, Жигарева и Зотова. Именно эта версия для меня — канон. Пусть половину материала пришлось вырезать, чтобы уложиться в тайминг. Пусть многое было наивным, несовершенным. Но именно она была сделана сердцем, руками, любовью.
Глава 3. Переход в тень
После премьеры в библиотеке Ворошилова у нас с Олегом Маркеловым произошёл конфликт. Не из-за Гэлломэ, из-за других причин, о которых я предпочту умолчать. Проект оказался без режиссёра — но не без движения. Мы начали подготовку к показу на фестивале Зиланткон в Казани, запланированном на ноябрь 2014 года.
Новый режиссёр… Честно говоря, я не помню, откуда она появилась. Помню только, что её звали Анна Николаевна. Суровый, советский режиссёр со стажем, возрастом и манерами из другой эпохи. Она превратила наш мюзикл в детский утренник в лучших традициях советского детского утренника. Эльфы ходили на цыпочках, говорили нараспев, носили зелёные пачки — как из рекламных роликов про Санты Клауса. Это было абсурдно, чудесно, немного оскорбительно. Мы с Марией понимали: это не то. Но были молоды. А режиссёр с дипломом, с опытом — значит, слушать нужно безоговорочно. Так мы тогда думали.
Долго это не продлилось. Атмосфера стала невыносимой. На Зиланткон мы поехали уже без неё. Аранжировки были новыми — это уже были рок-версии, сделанные Иваном Широковым. И хотя идея казалась свежей, поездка стала одной из самых тяжёлых в моей жизни.
Всё было плохо. Актёры забывали реплики. Хор вступал не там. Я сидел со звукорежиссёром и подавал команды, но фонограммы путались и включались вразнобой. Свет — это был сущий ад. В сцене танца духов льда (Хэлгэайни) сцену внезапно залил ярко-красный прожектор. Как оказалось позже, эти прожекторы включались только вручную закулисами — а связи со световиками не было. Так до самого конца мы и играли весь мюзикл в мигающем алом сиянии. Не хватало только сирен.
Настроение труппы было подавленным. После спектакля — разрушенным.
Реакция зала? Нейтральная. Кто-то принял тепло. Кто-то прохладно. Восторга не было. Но и резкой ненависти — тоже. Любопытно, что сцены, сыгранные в Казани, почти не пересекались со сценами в библиотеке Ворошилова. Это были два разных мюзикла. Музыкально. Концептуально. Энергетически.
После Зиланткона проект ненадолго ушёл в тень. Коллектив был вымотан. Внутри рос разлад. В это время я сделал двадцатиминутный аудиоспектакль "Огонь и лёд" — концентрат истории Мелькора, Курумо и Ортхэннера. Я записал его дома, на коленке. Денис Давыдов вновь исполнил Мелькора. Илья Жигарев — Курумо. А вот Павел Зотов, к сожалению, к тому времени уже покинул проект по религиозным причинам. За Ортхэннера пел я сам.
Это был мой способ сохранить искру. Связать ускользающее воедино. Сделать дыхание звёздной тьмы слышимым хотя бы дома, хотя бы для себя.
Недавно я сделал клип на один из музыкальных номеров с того спектакля.
Глава 4. Ремесло и отречение
Третий этап жизни Гэлломэ связан с театром Fellowship под управлением Елены Дорохиной. Обратиться к ним было моей инициативой: мне нравился их репертуар, особенно мюзикл “I Love You, You’re Perfect, Now Change”. Мне казалось невероятным счастьем — работать с труппой, которая его ставила.
Но оказалось, что им очень не нравился материал. Ни музыкальный, ни литературный. Всё, что они предлагали, категорически не принималось ни мной, ни Марией Фроловской. Но, как говорится, хозяин — барин.
Тогда со мной впервые случилось то, что позже стало привычкой: я начал писать то, что не люблю. То, что считаю слабым. Просто потому, что меня убедили — «это хорошо». Я начал сомневаться в себе. Абстрагироваться. Убеждать себя, что автор не должен любить материал. Что он — инструмент.
Мы работали плотно. Долго. До тех пор, пока Елена не призналась: ей нравится коллектив, но не нравится музыка. Новые версии — тоже. И она больше не может продолжать.
Это был перелом. Я начал относиться к своей музыке как к ремеслу. Раньше — как к дыханию. Теперь — как к инструменту. Я уже тогда писал коммерческие заказы: аранжировки для панк-групп, рэперов, для кино. Порой — с просьбой не указывать моё имя. Порой — по такой воле, с которой не мог согласиться категорически.
Я научился работать с тем, что мне противно. И понял, что это… удобно. Особенно в гост-продакшене — когда пишешь музыку под чужим именем. Платили, как правило, больше. Ответственности — меньше. Эмоций — никаких.
Наверное, если бы не Fellowship, мне бы до сих пор было не по себе от таких заказов. Но тогда я впервые сказал себе: «Я — ремесленник. Я умею. Я делаю. Я не думаю».
Это спасло меня от голода. Но оторвало от мечты. Мюзикл, который я любил всем сердцем, превратился в задание. Я всё ещё работал над ним. Но уже без веры, что он может быть нужным.
Глава 5. Последняя попытка и изгнание
На одном из кинопроектов я познакомился с режиссёром Натальей Камышан. Её заинтересовал "Лаан Гэлломэ", и с нашего разрешения она стала посещать репетиции у Елены Дорохиной. Когда Елена ушла, Наталья взялась за проект. Своими силами. Со своим видением. Но с нашей музыкой и текстом.
В отличие от Елены, Наталье очень нравилась музыка. А вот коллектив — почти полностью любительский — не нравился. Она взяла из него лишь несколько человек. Это вызвало шок. Те, кто с самого начала верили в мюзикл как в семью, ощутили себя изгнанными. Преданными. Фроловскую, которая всегда говорила: «Мы — одно целое», — обвинили в предательстве. Но ведь это был не наш проект. Это был проект Натальи. Она имела право собирать свой состав.
Исполнители Мелькора и Курумо остались. Они были с нами с самого начала и по сей день остаются для меня эталоном своих персонажей.
Наталья подошла к проекту глубоко. Она создавала свой мир — тонкий, символический, мистический. Но не совпадающий с нашим. Я уже был к этому готов. После Fellowship я научился отпускать.
Она попросила сделать мюзикл в номерной структуре — отдельными песнями, без сквозного развития. Многое, что я любил, исчезло. В том числе хор "Здравствуй, мир!" и сцена в Долине звёздного тумана. Вместо жизнеутверждающего финала теперь была медленная песня Элхэ — над телами убитых эльфов после вторжения Валар.
Половина номеров была написана заново. Мы привлекли саунд-дизайнера Валентина Каллаура из Казани. Я с Натальей ездил к нему лично. Всё было сделано очень серьёзно.
Изменился и визуальный стиль. Он стал почти полностью символическим. Вместо мечей — ленты. Вместо буквального — намёки.
14 мая 2014 года состоялась премьера в Московском Многофункциональном Центре. Зал был полон. Но это был зал ролевиков, привыкших к канону. Символизм показался им насмешкой, личным оскорблением. После спектакля в сторону Фроловской — на пятом месяце беременности — посыпались угрозы. Ей писали, что она недостойна носить своё имя на ахэне.
Она не выдержала. Отошла от проекта. Похоронила свою мечту, с которой жила почти десять лет.
Я же к тому моменту уже полностью перешёл в состояние ремесленника. Сказано делать — делаю. Не сказано — не делаю.
С тех пор "Лаан Гэлломэ" большой сцены не видел. Но он существует, и просится наружу, просится быть осуществлённым, услышаннымч понятым.
Эпилог.
Иногда я открываю старые архивы. Там — папки, названия, наброски. Мелодии, которые я до сих пор люблю. Файлы, что грустят в глубине жёстких дисков старых компьютеров.
Я давно уже пишу другую музыку. Я сочиняю, оркеструю, выпускаю мюзиклы, балеты, инструментальные вещи. Работаю с вокалистами, записываю хоры, веду артистскую карточку. Я иду вперёд. Но Гэлломэ как с самого начала звучал у меня в душе, так и звучит по сей день. И мне очень жаль от того, что кроме меня его услышать пока что не довелось никому.
Я не знаю, когда это произойдёт, и произойдёт ли вообще. Это должен быть не мюзикл в номерах. Это должно быть единое произведение. Как симфония. Как эпос. С настоящим оркестром. С людьми, которые верят. С пространством, которое дышит.