Его биография - готовый сценарий для драматического фильма или даже сериала. Родители из высшего света царской России и сам он - рожденный в глухом чукотском поселении, бегство родителей от революции в Шанхай, детство на Аляске, отрочество в Сиэтле, переезд в послевоенную Европу и первые литературные опыты, обучение столярному делу у "папы" скандинавского дизайна Карла Мальмстена в Швеции и поиск своего пути в столярном ремесле, первая книга о столярном деле "Записная книжка краснодеревщика" и ее неожиданный оглушительный успех в Америке, обратный переезд в Америку и основание всемирно известной столярной школы.
А теперь обо всем этом чуточку подробнее:
Родители и рождение
Мать Хренова - Юлия Александровна Хренова (урожденная Фон Майер) родилась в Санкт-Петербурге в старинной русской семье с немецкими корнями. Крестной матерью ее деда была российская императрица, их семье было пожаловано огромное поместье на юге России. Ее отец был генералом императорской армии. Сама она окончила Смольный институт благородных девиц
Как она позднее писала; "Мы вышли из школы благовоспитанными, свободно говорящими по-французски и по-немецки, интересующимися искусством и нелепо беспомощными, не умеющими перейти улицу"
Отец Хренова - Дмитрий Александрович Хренов, сын известного архитектора и акварелиста Александра Сергеевича Хренова, который спроектировал в Санкт-Петербурге около 40 зданий в том числе дворец великого князя Николая Николаевича. Помимо архитектуры и живописи Александр Сергеевич Хренов разводил лошадей в своем имении в Заключье и подписывался как "конезаводчик Хренов"
На почве лошадей и произошло по-видимому знакомство будущих родителей Джеймса Кренова. Дело в том, что Юлия Александровна уже состояла в браке за Авениром Чемерзиным, который владел крупнейшим и лучшим конным заводом в окрестностях Санкт-Петербурга. И вообще был очень предприимчив, вкладывался в золотые прииски, нефтяные месторождения. А большой бизнес несовместим с порядочностью и моралью. Так было, есть и будет. Чемерзин сбежал во Францию, а Юлия покинула их дом, чтобы никогда больше не вернуться.
Еще будучи замужем за Чемерзиным она познакомился с Дмитрием Хреновым, на тот момент студентом юридического факультета. После расставания с Чемерзиным Юлия сблизилась с Дмитрием Хреновым и после года ухаживаний они поженились. Наступил 1914 год.
В свадебное путешествие Дмитрий повез Юлию не куда-нибудь, а в Сибирь. И она поехала. Они пересекли Уральские горы, в конце концов добравшись до Ангары. По Ангаре пара спустилась на север в тайгу к их конечному месту назначения, небольшому торговому посту на реке Подкаменная Тунгуска. Юлия научилась охотиться и стрелять. Они проделали такой долгий путь для того, чтобы увидеть коренных жителей русской Сибири тунгусов. Они их встретили и Юлия была очарована этим народом и их верой в сверхъестественное. С этой встречи и началась ее любовь к коренным народам. Любовь длинною в жизнь.
Однажды по реке пришло известие о начале Первой Мировой войны. Они поспешили домой, в Санкт-Петербург. Там Юлия узнала, что два ее брата погибли в боях. Погиб и один из братьев Дмитрия. Сам Дмитрий тоже записался добровольцем, но мать настояла, чтобы он устроился на работу консультантом на золотом руднике в Охотске на Дальнем Востоке, на другом конце России. Он отбыл к новому месту службы, а Юлия должна была присоединиться к нему на следующий год. Ее поездка через всю страну, чтобы присоединиться к мужу, сначала на поезде, а затем на санях, запряженных оленями и собаками, была тяжелым испытанием. По прибытии во Владивосток у нее украли кошелек. Она прибыла на пароходе в Охотск и обнаружила, что Дмитрий не поладил с владельцем шахты и больше там не работает. На том же пароходе, которые доставил ее в Охотск они с мужем направились в Петропавловск-на-Камчатке. Шел 1917 год. Из дома телеграммами просили ни в коем случае не возвращаться в охваченный восстанием Санкт-Петербург.
Они застряли в Петропавловске. Дмитрий собирался в 1918 году добраться до Иркутска, чтобы возобновить свое юридическое образование в местном университете. Однажды во время разговора с губернатором, который бывал у них в доме Юлия сказала: «Я бы хотела сделать что-то полезное». «Ах, да», — сказал губернатор, — «мы открываем школу. Это на краю света. Но кто захочет туда поехать?» «Я бы хотела», — сказала Юлия. Ее ответ вызвал смех у губернатора, который воспринял это как шутку, и шокированное молчание Дмитрия, который понял, что она вовсе не шутит. Юлия ранее была очарована тунгусами, и возможность жить среди коренного населения чукчей была соблазном, которому она не могла противостоять.
Весной 1918 года Дмитрий отправился на запад в Иркутск, а Юлия отправилась в чукотское поселение Уэлен.
(Уэлен — село в Чукотском районе Чукотского автономного округа. С 1958 года является самым восточным обжитым населённым пунктом России и Евразии. Население — 673 чел. (2023).
Она должна была стать первым русским учителем в первой русской школе на Арктическом побережье. Ее учениками стали дети чукчей из Уэлена днем и сами чукчи по вечерам. Она не только их учила но и сама училась у них. Как писал позднее в своих воспоминаниях Джеймс Кренов "Она переехала от соболей и парчи, от украшений Фаберже, от гувернанток и пансионов в школу, где воду приходилось растапливать из снега и драить деревянные полы вручную".
Позднее Юлия вспоминала "И все же три года в Уэлене были единственными совершенно безоблачными годами моей жизни. Никогда после этого я не испытывала неописуемого восторга принадлежности стране и ее народу и жизни, полной активной жизни каждое мгновение. Я была заворожена великолепием океана, темно-фиолетовыми и лимонно-желтыми айсбергами. Я чувствовал себя в безопасности среди добрых высоких монгольских людей, одетых в одежды цвета охры. Я попала под чары арктической волшебной страны".
После года жизни Юлии в Уэлене в одиночестве Дмитрий присоединился к ней. Он проводил большую часть времени в помещении, куря трубку и все больше ожесточаясь из-за падения своего статуса, от дворянского до изгнаннического. Весной 1920 года пара узнала, что Юлия беременна. На краю света, ни больниц ни врачей. Дмитрий хотел, чтобы она рожала в городе Номе на Аляске, где была современная больница, но она решила остаться в Уэлене. В августе Дмитрий направился в Ном на Аляску, чтобы привезти хоть какие то медицинские принадлежности, на случай, если при родах что-то пойдет не так.
А в это время над ними сгущались тучи:
Из воспоминаний Г.Г. Рудых о деятельности на Чукотке уполномоченного Камчатского облисполкома и облнарревкома А.М .Бычкова (который послужил прообразом для героя фильма "Начальник Чукотки"): "После свержения 10 января 1920 года колчаковской власти в Петропавловске-на-Камчатке в июле месяце состоялось решение Камчатского областного исполнительного комитета о назначении тов. Бычкова А.М. уполномоченным по Чукотскому уезду, а меня - его секретарем для замены начальника Чукотского уезда, ставленника колчаковской власти. На пароходе "Томск" в августе добрались до пос.Дежнева, далее до места нашего назначения - пос.Уэлен пароход пройти не смог из-за льдов. В это время в Уэлене находился колчаковский начальник уезда Хренов и его жена, числившаяся учительницей школы. Для его ареста и отправки в Петропавловск из поселка Дежнева в Уэлен поехали Гапанович и Бычков, но захватить его не смогли, Хренов успел скрыться в тундру, а для его поимки времени не было. В море надвигались льды, пароход был вынужден уйти обратно. После ухода парохода мы стали перебираться из Дежнева в Уэлен, к месту постоянного жительства и работы"
Похоже, что отлучка Дмитрия в Ном за медицинскими принадлежностями спасла ему жизнь.
Сколько времени добирались Бычков и Рудых до Уэлена, и добирались ли они в этот год вообще, неизвестно.
Известно лишь, что 31 октября 1920 года Юлия родила сына, Дмитрия Дмитриевича Хренова. «Некоторое время спустя после рождения сына меня забавляло зрелище того, как он сосет традиционный кусок моржового жира с тем же удовольствием, что и чукотские дети», — писала позднее Юлия.
День рождения сына совпал с удачной охотой на китов, и большая группа местных жителей приехала в Уэлен, чтобы набрать вдоволь столь желанного мяса. Как вспоминает Юлия, «два события были естественным образом связаны в сознании чукчей. Процессия саней продолжала прибывать в деревню, чтобы получить запас китового мяса, которому все были рады, а также чтобы взглянуть на первого ребенка белой расы, родившегося на чукотской земле».
Бегство и изгнание
Димочка Хренов прожил в России лишь несколько зимних месяцев.
Семья не могла оставаться в Уэлене и вообще в России. Это было слишком опасно. Первая лодка весной 1921 года привезла сообщение от родителей Дмитрия, которые бежали из Санкт-Петербурга в Шанхай. Они настоятельно просили пару присоединиться к ним в Шанхае в их безопасном и роскошном доме. Путешествие через Россию было немыслимо. Им нужно было сначала добраться до Америки и лишь затем морем добираться до Шанхая. Дмитрий немедленно отправился в город Ном, Аляска, чтобы организовать их отъезд, где проявил бурную деятельность и через непродолжительное время Юлия с сыном сели на шхуну, которая и доставила их из Уэлена в Ном.
Пара и их сын вызвали переполох в небольшом городе на Аляске. «Жена губернатора Сибири и ее сын» — так звучали заголовки в газетах Нома. Похоже, Дмитрий Хренов старший несколько преувеличил собственную важность и значимость, но это помогло им заручиться поддержкой местного мэра и получить оплаченные мэрией билеты до Сиэтла (стоимость которых они должны были возместить).
В Сиэтле Дмитрию удалось связаться со своими родителями в Шанхае, которые и выслали им небольшую сумму на дорогу. Этих денег едва хватило лишь на оплату проезда на направлявшемся в Шанхай японском грузовом судное.
Океанское путешествие было тяжелым испытанием для Юлии и ее пятимесячного сына. Отдельных кают на грузовом судне не было, только койки, и Юлия провела большую часть пути, страдая от морской болезни. В Южно-Китайском море судно попало в тайфун и едва вообще добралось до порта Шанхая.
После трюмов грузового судна Шанхай их встретил роскошной викторианской каретой, домом в престижном районе и шампанским на праздничном вечере в честь их приезда.
Первый год семья провела в компании родителей Дмитрия Хренова. Как позднее написал Джеймс Кренов в автобиографическом отрывке "После Уэлена мы переехали в Шанхай, где у меня был дедушка". Юлия обучала русских эмигрантов английскому языку, Дмитрий старший работал юрисконсультом в архитектурной фирме своего отца. Их сын был на попечении китайской няни. Летом они жили на острове с 1000-летним буддийским монастырем в окружении буддийских монахов..
Такая беззаботная жизнь не могла продолжаться долго в то неспокойное время. Дедушка А.С. Хренов собирался переселиться во Францию к привычному для себя образу жизни. Юлия с Дмитрием опять оказались перед нелегким выбором - остаться в Шанхае без всякой работы и поддержки или переселяться во Францию в надежде на поддержку старших Хреновых. Они выбрали третий вариант - в надежде на авось эмигрировать в Америку, как это делали многие русские изгнанники.
Шиковать так шиковать. На этот раз не в трюме грузового судна, а в каюте первоклассного океанского лайнера "Императрица Азии"
В Сиэтл они прибыли в октябре 1923 года имея на руках 100 долларов и не имея никаких перспектив. Дима Хренов превратился сначала в Джима, а затем в Джеймса Кренова.
Заселившись в самую дешевую гостиницу, Юлия и Дмитрий отправились на поиски работы. Работая или находясь в поисках работы, они оставляли своего маленького сына в детском саду; воспитатели жаловались, что маленький Кренов отказывался спать или есть, а вместо этого «стоял на своей койке и кричал во весь голос». Юлия решает, что ей нужно найти работу в семье, которая позволит ей держать сына при себе в течение дня. Сначала она устроилась няней и домработницей для сынишки коммивояжера, с проживанием и питанием, а также оплатой в размере 7 долларов в неделю. В течение нескольких месяцев зарплату медленно уменьшали, пока коммивояжер не обанкротился. Следующую работу Юлия нашла в качестве смотрителя с проживанием в семикомнатном пансионе для рабочих фабрики. У нее и ее сына не было собственной комнаты, вместо этого они спали на диване в гостиной, только после того, как рабочие заканчивали свои карточные игры поздно вечером.
Работая в пансионе, Юлия познакомилась с капитаном дальнего плавания Уортом, который регулярно бывал на Аляске. Узнав о ее работе среди чукчей, капитан предложил Дмитрию искать работу в Бюро образования на Аляске. После посещения начальника Аляскинского отделения Бюро образования и прохождения краткого курса по уходу за больными, Юлия и Дмитрий получают назначение на форпост в Слитмуте, небольшом поселении в глубине Аляски в нескольких сотнях миль вверх по реке Кускоквим. Они были наняты в качестве представителей правительства Соединенных Штатов в небольшой деревне, и Юлия стала там первой школьной учительницей. Зарплата и условия были немногим лучше, чем в Сиэтле, но все же вся семья была вместе.
Летом 1924 года Дмитрий, Юлия и их маленький сын отправляются в плавание по Тихоокеанскому побережью на старой шхуне, которой управлял капитан Уорт. В устье реки Кускоквим, они пересаживаются со шхуны на плоскодонную лодку, идущую вверх по реке и развозящую грузы в прибрежные деревни. И так, на перекладных, добираются до Слитмута.
Слитмут в то время представлял из себя маленькую деревушку домов в 25, населенную индейцами и русскими поселенцами, оставшимися еще с тех времен когда Аляска была русской. Практически все были больны туберкулезом. Дмитрию и Юлии, как представителям правительства приходилось их лечить, учить, а иногда и исполнять обязанности шерифа. На вторую весну из-за затора льдов поднялась река Кускоквим, деревню затопило, 2 дня люди и собаки на лодках плавали среди домов, размыло кладбище и среди лодок плавали погребальные кресты. Еще через год лесной пожар чуть не уничтожил деревню.
Юлия подружилась с русскоязычной женщиной Палагеей Адриановой, чья семья поселилась в деревне, когда Аляска еще принадлежала России. Именно Палагее в молодости было предоставлено право спустить российский флаг в поселении, когда Аляска была куплена Соединенными Штатами у России в 1867 году. Старушка говорила на древнем российском диалекте наряду с местным родным языком и рассказывала Юлии местные мифы о сотворении мира, истории о знаменитых вождях и шаманах, а также местные предания. Джеймс Кренов в своих биографических заметках так описывает эти моменты: "Туземцы рассказывали нам легенды на ломаном английском, которые Мать добросовестно записывала; наивные, древние истории о первых людях, о духах, которые летали на ветре или принимали форму различных предметов или орудий, о росомахе, медведе и лисе. Сегодня мы читаем легенды Севера как вымысел, но для мальчика, находившегося в самом центре событий пятьдесят лет назад, это было не совсем вымыслом — не совсем."
В течение следующих нескольких десятилетий Юлия пыталась опубликовать эти легенды, и после множества отказов ей удалось добиться их публикации в 1951 году в Journal de is Société des Américanistes, французском журнале, освещавшем культурную антропологию Америки.
Дима был предоставлен сам себе. Друзей у него не было. Лишь две его собаки да винтовка 22-колибра, которую ему однажды подарили на Рождество. В Слитмуте они прожили 5 лет такой жизни. Отношения между родителями портились. Дмитрий старший не мог смириться с падением своего статуса. По словам Юлии, их споры в основном вращались вокруг апатии и безразличия Дмитрия, неспособного собирать дрова, выполнять свои обязанности в деревне или его все более мрачных взглядов на мир и людей, с которыми они жили.
В 1928 году их контракт подошел к концу и они вернулись в Сиэтл. В Америке как раз наступала Великая депрессия. Чтобы как то сводить концы с концами Дмитрий работал ночным сторожем, а затем счетоводом на консервном заводе. Затем им сказочно повезло и они получили второе назначение от Бюро образования и опять отправились в глушь на Аляску. На этот раз в село Тайонек на побережье Залива Кука, как раз напротив Анкориджа.
Из воспоминаний Джеймса Кренова: "Залив Кука был местом чрезвычайно высоких приливов и множества штормов. Говорят, что приливы были вторыми по высоте в мире; осенью они достигали тридцати четырех футов. Вода поднималась и опускалась, накатывала и отступала. Там был длинный пологий пляж, и во время штормов волны разбивались о берег, а затем откатывались назад, и можно было услышать звук гальки и камней, катящихся вместе с водой. Там были агаты и много низкосортного угля, который вода подмывала и отбивала от берега. Куски этого угля катали среди камней, превращая их в нечто вроде брикетов; Весь пляж был покрыт черноватыми кусками угля и грубыми агатами, усеивавшими серый склон, который хрустел под ногами.
Приплывало много коры; я собирал ее куски и вырезал себе простые маленькие модели парусников, лодки, которые я пускал по ручью, протекавшему за деревней. Мне тогда было, должно быть, лет девять или десять. У меня всегда был с собой нож. Зимой и летом я делал себе разные вещи: лодки, маленькие резные фигурки, луки и стрелы."
В Тайонеке они прожили три с половиной года.
Взросление
По возвращении из Тайонека в Сиэтл родителя Димы Хренова расстаются.
Джеймс Кренов вспоминал это время: "Через три с половиной года мы покинули Тайонек и вернулись в Сиэтл. Сиэтл — это место, где я вырос; я жил там, пока не уехал в Европу. Мои родители разошлись, и я жил с матерью в маленьком домике на пляже около маяка. Алки-Пойнт. Волшебное место, прямо на берегу. Наш маленький сад спускался к морю и волнорезу; когда прилив был высоким, волны с грохотом разбивались о него.
Это была Депрессия; Мать была на правительственной программе для безработных. Она нашла коттедж и подумала, что это будет хорошее место для меня, чтобы вырасти. Арендная плата составляла двадцать пять долларов в месяц, что, несомненно, составляло половину того, что она зарабатывала. Тем не менее, ей удалось раздобыть небольшой коврик из индийской шерсти для крошечной гостиной, а в ломбарде она нашла два восточных стула. Они были действительно странными. Я помню их до сих пор — богато украшенные, темного дерева, сиденья из золотой парчи. Перед тем, как она их купила, она сказала мне: «Я действительно не могу этого себе позволить». Она считала пенни. Она копила деньги, а затем шла в центр города, чтобы посмотреть, на месте ли еще стулья. Какой-то дипломат, служивший на Дальнем Востоке, привез их с собой, а затем оставил в ломбарде, где их увидела Мать. У нее был глаз на красоту, на необычное, на вещи, которые завораживали. Поэтому мы купили стулья.
Мы жили в нашем маленьком домике и были очень бедны. Но у нас было радио; всегда была прекрасная музыка. И у нас был камин, для которого мы брали мешки с корой, плававшей на пляже, корой, которая пахла лесом, морской солью и нефтью, которая всегда была в воде. Там был этот чудесный запах, тепло и музыка. После шторма солнце светило через окна, испещренные солью. И там были эти прекрасные вещи.
Вода была соленой, воздух был соленым, и вокруг были горы, и всегда лодки и корабли на проливе."
Оставшись после развода родителей без отца Дима-Джеймс нуждаясь в отеческой поддержке, знакомится с с Эвереттом Коффином - отставным капитаном дальнего плавания, китобоем, жившим неподалеку. Неожиданная пара становится близкими друзьями. Коффин поощрял и направлял интерес Джеймса к лодкам, давая ему своеобразные уроки судостроения. Что еще важнее, Коффин научил его управлять лодками. Благодаря урокам Коффина, Джеймс стал искусным моряком на малых судах, и когда он не был в школе, он ходил под парусом или работал над постройкой своих лодок. В 1935 году модель парусной лодки, которую он построил, принесла ему приз в рекламном конкурсе для фильма «Мятеж на Баунти» - велосипед. Школа занимает очень малое место в его жизни. Те уроки, которые давала в школах его мать, немножко в школе в Сиэтле - вот и все его среднее образование. Какого-либо высшего образования он тоже не получил. Но он очень много читал, в основном произведения о море и лодках Джозефа Конрада и Джона Мейсфилда. Ну и конечно Экзюпери.
Еще до окончания школы он становится завсегдатаем на верфях Сиэтла. В своих автобиографических заметках Джеймс позднее записывает: "Позже, когда мы прожили в Сиэтле, может быть, лет десять, я работал на небольшой верфи на озере Юнион. Она принадлежала датской семье, и у нас там было много прекрасных яхт. Конечно, они были деревянные; это было до эпохи пластика. Мы отвечали за то, чтобы вытаскивать эти лодки на зиму, хранить их и затем оснащать их весной: красить, оснащать, все такое. Также у нас была одна из самых известных океанских гоночных яхт всех времен, Dorade. Мы поднимали ее на стапель, и молодой сын владельца верфи стоял там и смотрел на нее снизу, смотрел на обводы этой лодки, и он просто качал головой и говорил: «Боже, она определенно сексапильная!» И она была!
Возможно, я слишком много говорю о кораблях, но они оказали на меня определенное и длительное воздействие, своей грацией или ее отсутствием, своей симметрией — не идеальной симметрией, но всегда чем-то живым."
В Европе в это время начинается вторая мировая война. Дмитрий-Джеймс работает в доках в порту. После вступления в войну Советского Союза его свободное владение русским языком дает ему заметные преимущества, он занимается снабжением советских судов, прибывающих в Сиэтл по программе ленд-лиза. Когда корабли пришвартовывались, он поднимался на борт и узнавал у первого помощника, в каких припасах нуждался корабль. Дмитрий-Джеймс очень гордился этой работой: "О, это была настоящая жизнь, на самом деле. Неплохой способ вырасти" - вспоминал он позднее. Рассказы моряков о немецких подлодках, налетах авиации, жизни и смерти впечатляли Хренова. После войны ему захотелось самому посмотреть на послевоенную Европу, а Юлия мечтала вернуться на Родину и в 1947 году они с матерью отправились в Швецию. В Швецию потому, что там было всего легче устроиться на работу в послевоенной Европе. Но в это время уже установился железный занавес и Юлия не смогла въехать в СССР вплоть до 60-х годов, до хрущевской оттепели.
Дмитрий-Джеймс стал работать на различных фабриках. Он прилично зарабатывал и мог себе позволять брать отпуска на все лето и путешествовать - или по Европе, или по северу Швеции. Под влиянием матери он начинает писать рассказы, заметки, очерки, которые даже иногда публиковались в газетах или журналах. Позднее он вспоминает: "В Швеции работало много иностранцев, беженцев (это было сразу после войны): поляки, чехи, венгры, румыны, итальянцы. Каждая фабрика, каждое место работы было плавильным котлом. Там были крестьяне, профессора, врачи и обычные воры, самые разные люди. Был дух; мы все были там, чтобы работать как можно больше, зарабатывать как можно больше, копить, а затем отправиться в лучшее место. Эти люди пришли из концентрационных лагерей, ужасов. Некоторые из них были одиноки, у других были родственники, которые были где-то. Но они не были мрачными, темными или депрессивными: было много юмора и надежды. Это был незабываемый опыт."
Бритта
В 1949-1950 годах Дмитрий-Джеймс в летние месяцы путешествовал по Франции. Пешком и автостопом. Это был хороший способ увидеть страну. В Париже он бездельничал под мостами, гулял по улицам Парижа и завел несколько друзей. Однажды девушка, которая одолжила книгу у приятеля Дмитрия, который, в свою очередь, одолжил ее у самого Дмитрия, захотела ее вернуть. И они встретились, поболтали, посидели в кафе; на следующий день она должна была уехать в Стокгольм. Она уехала, и Дмитрий потерял ее адрес. Прошел примерно год. Прогуливаясь однажды по одной из главных улиц Стокгольма Дмитрий услышал голос: «Привет!». Он обернулся, и эта была та самая девушка - Бритта. И с тех пор они больше не расставались.
В марте 1951 года они поженились. Еще через год у них родилась первая их дочь Катя. «Ощущаю новую спокойную ответственность», — написал Дмитрий Бритте на следующий день после рождения Кати. «Я буду много работать. Скоро я смогу начать учиться. Я найду работу, и мы найдем уютное место для жизни, так что у Кати будет настоящий дом».
С рождением дочери Дмитрию нужно было стать кормильцем семьи; Бритта была дома в течение первых трех лет жизни Кати, оставив работу в банке, чтобы воспитывать новорожденную дочь. Дмитрий был основным кормильцем семьи в течение этих трех лет, и хотя его работа на фабрике поддерживала их, это была явно не та работа, о которой он мечтал.
Когда Кате было 3 года, Бритта нашла для нее няню, чтобы самой поступить на программу сертификации учителей, что позволило бы ей вернуться к работе в школе. В 1956 г, приступив к новой работе, Бритта спросила Дмитрия, чем бы он хотел заняться в своей карьере, так как теперь она могла содержать семью.
В своих автобиографических заметках Кренов позднее напишет: «Как-то я случайно увидел в витрине магазина какую-то необычную мебель. Она была непритязательной и из хорошего дерева. Я вошел и присмотрелся, провел рукой по предметам и спросил о них, и чем больше я смотрел, тем лучше они были на ощупь». Это был магазин и мебель Карла Мальмстена, которого многие историки считают лидером движения «Искусства и ремесла» в Швеции. Эта случайная встреча с мебелью Мальмстена вдохновила его на поиски школы Мальмстена, которую он посещал с 1957 по 1959 год. На момент поступления в столярную школу ему было уже 36 лет - он был на 11 лет старше самого старшего ученика школы на тот момент. Его даже не хотели принимать. Но Дмитрий поговорил с ответственным учителем, известным мастером по изготовлению гитар по имени Георг Болин. Тот предложил Кренову побыть в школе некоторое время и через несколько недель его приняли официально.
Учебный план школы был строгим и подразумевал шестидневную рабочую неделю, направленную на всестороннее и интенсивное образование ее учеников. В течение четырех дней ученики изготавливали мебель по чертежам и проектам Мальмстена. Эта мебель учеников либо продавалась в мебельном магазине Мальмстена в Стокгольме, либо передавалась его влиятельным друзьям для их собственных домов; ученики не брали никакой доли оплаты в обоих случаях. Один день в неделю студенты проводили в одной из мастерских Мальмстена по черчению и дизайну, изучая чертежи в производстве и создавая свои собственные. А на шестой день недели студенты отчитывались в одном из многочисленных музеев Стокгольма, где им было поручено сделать масштабные чертежи и планы для предметов коллекции. Ученики также часто работали на ферме Мальмстена, подстригали изгороди или копали картофель, а сам Мальмстен читал им лекции о своих идеях дизайна. Мальмстен был очень авторитарным преподавателем. Как вспоминает один из учеников школы: «Вы просто проектировали какой то предмет, а затем обсуждали, и если ему (Мальмстену) что-то не нравилось, он бросал его на пол и топтал». Сам Кренов позже напишет: "Поскольку Мальмстен был чрезвычайно авторитарным, я узнал еще одну вещь: что нельзя быть связанным, ограниченным и категоричным в своем представлении о мебели. Он был, конечно, патриархом, и у него было абсолютное и предвзятое мнение о том, что такое хороший стул, хороший шкаф, хорошая салатница или что-то еще. Его концепция была законом в школе. Очень немногие люди выживали в школе, под этим я подразумеваю, что оставались целостными в своей личности и в своем подходе к ремеслу. У меня было преимущество быть там самым старшим учеником в то время, и мне каким-то образом удалось сохранить свою независимость."
Многие из студентов пришли в школу с уже имевшимися навыками столярной работы, но природный талант Дмитрия и его трудолюбие быстро выдвинули его из общего круга.
Годы спустя Кренов с любовью писал об одном из своих соратников, Рамоне Эстремсе, испанце. Кренов был свидетелем на свадьбе Рамона, которая состоялась во время обеденного перерыва в один из школьных дней; ученики не могли взять выходной от учебы, и даже такое событие, как свадьба, приходилось втискивать в повседневные дела школы. Именно Рамон показал Кренову свои деревянные рубанки и то, как он их настраивал и использовал. И ручной рубанок стал любимым инструментом Кренова на все последующие годы. В дальнейшем Креной изготовил сотни собственных рубанков и позже называл этот инструмент «скрипкой краснодеревщика».
Школа дала Дмитрию основные столярные навыки и опыт работы со столярными инструментами.
Пока Дмитрий учился в столярной школе и в течение еще двух последующих десятилетий, пока он искал и утверждал свой путь в столярном ремесле, о семье и ее содержании заботилась Бритта. Она верила в Дмитрия, в его талант и целеустремленность, и во всем его всегда поддерживала.
В 1957 году, как раз когда он начал изучать столярное дело, Дмитрий привлек внимание Харли Сакса, американского эмигранта, а также информатора и шпиона Соединенных Штатов, которое было обеспокоено присутствием коммунистов в Стокгольме и работало над подрывом их влияния на Швецию. Дмитрий привлек внимание Сакса знанием русского языка, высылкой его родителей большевиками и его американским гражданством, что делало его пригодным для вербовки. Но Дмитрий не интересовался ни политикой ни этой работой. Именно Сакс первым заказал Дмитрию столярное изделие за пределами школы — небольшую коробку для столовых приборов. В качестве оплаты Дмитрий потребовал раздобыть бутылку шотландского виски.
С момента начала обучения Дмитрия в школе Мальмстена он становится завсегдатаем местных стокгольмских лесопилок и пилорам в поисках экзотических пород древесины. Дерево просто завораживает его. Открыть его красоту становится главной задачей Дмитрия. "Иногда я видел бревно, которое я должен был купить, но не мог себе позволить"- вспоминал позднее Дмитрий. Увлечение экзотическими породами древесины надолго стало характерной чертой столярного творчества Дмитрия. Но не навсегда. Гораздо позднее он согласился с известным изречением американского столяра и художника Уортона Эшерика, который говорил: "если вы не можете найдите нужную вам древесину у себя во дворе, нет смысла быть столяром".
По окончании столярной школы семья Дмитрия переезжает в домик в пригороде Бромме (город в составе Стокгольма). В этом домике, в подвале он устраивает свою мастерскую, где и создает в последующие десятилетия свои лучшие столярные произведения, принесшие ему мировую известность и славу. Устанавливается распорядок дня, который не изменялся последующие 2 десятилетия. Каждое утро в 6:15 семейный кот Кири будил Дмитрия. Он готовил завтрак для семьи. Принеся детям завтрак, горячий шоколад и тосты или кашу, и отправив их в школу, он спускался в подвал в свою мастерскую на остаток дня, возвращаясь наверх только тогда, когда Бритта приходила с работы, и тогда они вдвоем дремали днем, прежде чем Бритта готовила ужин. После ужина Дмитрий возвращался в подвал на вечер. С 1960 по 1965 года Дмитрий оттачивает свое мастерство изредка выставляя свои работы на проходящих в Стокгольме выставках столярного ремесла. Коммерческий успех его особо не интересует. Он делает работы исходя из принципа - "Если кто то купит - хорошо. Никто не купит - тоже ничего страшного". Он не ищет заказов и заказчиков. В 1965 году проходит его первая персональная выставка. На ней выставляется 11 работ Дмитрия.
Начиная с 1966 года Дмитрий начал получать стипендию, которую обычно присуждают способным ремесленникам и мастерам в Швеции, чтобы поддержать их как ремесленников. В первый год эта стипендия составляла 4000 шведских крон (что эквивалентно примерно 4000 долларов США). В течение следующего десятилетия эта сумма в конечном итоге выросла до 15 000 шведских крон в год в конце 1970-х годов. Это сняло часть нагрузки с плеч Бритты, которая была основным кормильцем в их доме. Дмитрий, чье мастерство уже становится признанным, начинает получать и престижные заказы - ему в частности заказали шкатулку для миниатюрных предметов для короля Швеции Густава VI. Примерно в это же время в журнале FORM публикуется несколько статей Дмитрия с его философскими взглядами на столярное ремесло, искусство и дизайн.
В середине 60-х годов во время хрущевской оттепели его мать Юлия получила наконец разрешение посетить Россию и даже звала Дмитрия в поездку с собой. Он поехать не смог, и видимо к лучшему, потому что мать не нашла той России, которую она помнила или о которой она мечтала. Это разочарование ускорило ее уход из жизни. В ее мемуарах есть отрывок под названием «Добровольная смерть», в котором подробно описывается практика ассистированного самоубийства среди чукчей Сибири. Юлия отметила в своих мемуарах, что старейшины деревни, когда они чувствовали себя немощными или неспособными достойно продолжать свои повседневные дела и занятия, высказывали «желание смерти», которое должен был выполнить старший сын, который не имел права отказаться. Она писала в связи с этим: «Я думаю, что человек должен иметь возможность уйти в любое время по своему выбору и сделать это цивилизованным образом». Она так и ушла, достойно - по своему выбору, оставив все необходимые распоряжения.
В 1967 году статья Дмитрия Хренова "Дерево. Дружелюбная тайна", содержащая философские ростки и наметки его главной будущей книги (Записная книжка краснодеревщика) публикуется в США.
В 1968 году состоялось знакомство Дмитрия с Мартином Пурьером - в будущем знаменитым американским скульптором и художником, а на тот момент всего лишь учащимся Шведской академии искусств, который однажды увидел на выставке работы Дмитрия, был ими восхищен и даже поступил к нему в "ученики". Хотя это "ученичество" продлилось всего несколько недель, оно оказало на Пурьера большое влияние, особенно рассуждения Хренова об искусстве и ремесле и о том, что роль краснодеревщика лежит где-то между ними. Но это сотрудничество не было односторонним. Не только Хренов влиял на Пурьера, но и Пурьер на Хренова. Он познакомил его с книгой Дэвида Пая "Природа и искусство мастерства", которой Дмитрий был просто очарован, ведь она проясняла ему его собственный путь в столярном ремесле. Дмитрий Хренов хотел преподавать, даже не столько преподавать, сколько передавать ученикам свои взгляды и свою философию ремесла. Он несколько раз с этой целью приезжал в Америку на непродолжительные периоды, или принимал в своей мастерской в Швеции отдельных студентов, чтобы поделиться с ними своими идеями, взглядами на столярное искусство, своей философией столярного дела.
Но с преподаванием пока не складывалось. Идея изложить свои взгляды в книге, выпустить их в широкую жизнь, стала овладевать им. Тем более какой-никакой литературный опыт у него уже был. Во время своих занятий в мастерской он диктует на магнитофон свои мысли, а потом занимается расшифровкой и редактированием этих записей. В 1973-1974 годах работа над книгой была закончена, Хренов начинает поиск издателя. И находит его в Америке. В 1976 году книга была готова к изданию. Она получает название "Записная книжка краснодеревщика". Но у издателя был бюджет на рекламу и продвижение лишь одной книги в сезоне. И книга Хренова не была такой книгой, на ее продвижение бюджета не было. Тогда ученик и друг Хренова Крейг МакАрт отправляет Хренова в рекламный тур на автобусах и поездах через все Соединенные Штаты, чтобы читать лекции и продвигать свое произведение в школах, мастерских и клубах. В журнале Fine Woodworking удалось опубликовать пару отрывков из книги.
И эта книга получает какой то оглушительный, никем не ожидаемый успех. В этой книге нет никаких практических советов, из нее не узнаешь, как сделать ласточкин хвост или любое иное столярное соединение, как сделать шкаф или стул, или шкатулку. Эта книга вообще не похожа на какую-либо книгу по столярному ремеслу. До Хренова никто не писал о столярном ремесле с такой любовью, с такой глубиной и с такой поэзией. И книга была воспринята в практичной и рациональной Америке как некое откровение, благая весть. Она объясняла вопросы, которые волнуют любого, работающего с деревом человека. Касалась сокровенных струн души любого увлеченного столяра. За короткий промежуток времени было продано более полумиллиона экземпляров книги. И это книга о столярном ремесле. Она до сих пор входит в число самых продаваемых книг по столярному ремеслу из когда либо опубликованных.
Книга перевернула жизнь Хренова, которому на момент публикации было уже 57 лет. Вслед за ее публикацией Дмитрий из относительной безвестности шагнул к славе и популярности. В течение нескольких следующих лет он объедет весь мир с лекциями и издаст еще 3 книги о столярном ремесле.
После публикации книги Дмитрий еще несколько лет живет в Швеции. Ну как живет - возвращается туда после лекций по всему миру. И ему становится тесно в маленькой Швеции. Все больше его привлекает Америка - место, где он стал невероятно популярен. Нэнси Грин, редактор Хренова, вспоминает шутку, которая ходила у них в компании: «Если бы вы повесили в лесу табличку с надписью: «Сегодня здесь будет выступать Джеймс Кренов», пришло бы три тысячи человек». В 2009 году Линда Натан, предваряя публикацию последнего записанного интервью Хренова пишет: "Позвонить Джеймсу Кренову в мире столярного дела — это как позвонить Богу. Не то чтобы он считал себя таковым. Просто все остальные так считают."
Тяга к этой популярности и славе со стороны Хренова с одной стороны, и отношение к нему со стороны тысяч и тысяч американских столяров как к гуру и мессии с другой сделали создание школы под руководством Хренова в Америке лишь вопросом времени. Эта идея просто носилась в воздухе.
В 1978-1979 годах Хренов несколько раз приезжает в небольшое местечко к северу от Сан-Франциско - Мендосино, в котором непонятным образом оказалось очень много столяров. Он читает там лекции, проводит семинары и мастер-классы. Причем на эти семинары приезжают столяры, познакомившиеся с книгой Хренова, со всех концов Америки. К тому времени несколько энтузиастов-студентов собирались предложить Дмитрию основать школу, построенную на основе философии Хренова, а сам Хренов стал бы директором. Осенью 1980 года несколько мастеров-краснодеревщиков обратились к администрации местного колледжа Редвудс с предложением организовать при колледже столярную школу. Администрация с энтузиазмом отнеслась к предложению. Создание школы деревообработки означало рост доходов для системы общественных колледжей. С Хреновом у руля это также принесло бы общенациональное признание простому местечковому колледжу. После получения всех необходимых одобрений к концу 1980 года уже началось строительство мастерской для столярной школы. Осенью 1981 года 22 студента прибыли в новое здание, чтобы начать первый год обучения по программе тонкой деревообработки в колледже Redwoods. Небольшая мастерская была оборудована всем необходимым. Хренов был главным преподавателем. «Сначала столяр должен выучить алфавит. Затем немного орфографии, затем немного грамматики. Затем, возможно, вы напишете немного поэзии», — сказал Хренов в интервью в 1986 году, рассказывая о принципах преподавания в школе. «Другие школы учат, как делать работу, здесь мы учим тому, почему мы делаем работу».
И школа стала воспроизводить саму себя. Наиболее талантливые и преданные студенты по окончании школы сами начинали преподавать в ней, передавая свои навыки, свои взгляды и идеи все новым и новым столярам. Работы учеников школы выставляются в галереях, завоевывают многочисленные призы на всевозможных выставках и конкурсах, преумножая авторитет и престиж школы. Как вспоминает один из студентов школы «Образование между студентами было в некотором смысле соревновательным, но в хорошем смысле, каждый старался стать лучше. Когда кто-то делал что-то выдающееся, все поднимали планку».
К середине 1980-х годов разнообразие студенческого состава включало все большее число иностранных студентов. В классе 1985 года было два студента из Великобритании, один из Норвегии, один из Новой Зеландии и еще один из Австралии. К концу десятилетия студенты приехали из девяти стран. Многие студенты были привлечены к программе через международный охват книг Хренова. Многие из этих иностранных студентов в дальнейшем перенесли уникальный подход Хренова обратно в свои страны и свои сообщества.
В американском английском даже появился термин, обозначающий приверженность в столярном ремесле стилю и философии Хренова - Krenovian. (по русски - "хренов" или "хреновый" наполняются каким то другим содержанием :)
В 1983 году еще одним моментом, который запомнился присутствовавшим в то время студентам и коллегам, было прибытие драгоценного груза. В феврале этого года несколько тысяч досок из ценных пород дерева прибыли в порт, отправленные с любимого склада пиломатериалов Хренова в Стокгольме. Груз, стоимостью чуть менее 20 000 долларов за древесину, был с волнением принят Хреновом, который (даже в свои 60 лет) прыгнул в контейнер, чтобы выгрузить древесину.
Эта первая поставка задала тон приобретению школой древесины. Поскольку доступ к ценной древесине был основным принципом школьного образования, школа продолжала и продолжает заказ ценных пород древесины со складов пиломатериалов по всему миру.
Дмитрий Хренов преподает в школе, дает лекции по всему миру, делает новую мебель. Его также приглашают в качестве члена жюри на выставках изделий из дерева. Присутствие Хренова в качестве члена жюри сразу повышало статус выставки и работ, на ней представленных.
Лекции Хренова в отдельных странах дают мощный толчок развитию столярного ремесла в них. Вот что писали в новозеландских газетах: «В то время, когда деревообработка начинает делать большие успехи в Новой Зеландии, визит Джеймса Кренова с его личным видением дает мощный стимул сегодняшней деревообработки, какой она является, куда она может двигаться, и тем самым предлагает потенциальное направление, в котором остро нуждается новозеландская деревообработка. В более широкой перспективе визит Кренова имеет большое значение. Он приносит с собой качество, которого обычно не хватает на новозеландской сцене ремесел сегодня: страсть. Он страстно предан своему особому видению и работе и позитивному перфекционизму, который, хотя и признает и принимает человеческие слабости, не допускает компромиссов».
В январе 1988 года Хренов получает приглашение в Hida Global Institute of Human Arts - недавно созданную школу ремесел в Такаяме, Япония. Президент и соучредитель института, доктор Ёсиказу Икеда, создал школу для борьбы с утратой традиций, которую он ощущал в Японии из-за индустриализации. То, что школа выбрала Хренова в качестве первого приглашенного профессора для своих первых летних семинаров, для преподавания японцам подчеркивает близость японской философии простоты и философии Хренова. Хренов и Бритта также были допущены в императорскую виллу Кацура в Киото, и этот момент особенно запомнился Бритте. «Она гордилась тем, что стала первой женщиной, допущенной в личный сад японского императора», — вспоминала ее дочь позднее.
К своему 80-летию Хренов добился успеха во всех сферах: как педагог, писатель и мастер. Его работы экспонируются в музеях Швеции, Японии, Норвегии и США.
Но физически он начинает сдавать. В 80 лет силы уже не те. Артрит правой руки, а главное - глаукома. Он начинает терять зрение.
"Ближе к концу своей жизни я сижу здесь, в своей маленькой мастерской... Я все еще представляю себя работающим. Несколько месяцев назад мои глаза очень резко отказали из-за глаукомы, и после двух операций я думаю, что знаю значение термина "полуслепой ласточкин хвост". В любом случае, у меня очень плохое восприятие глубины и... мои глаза, вы знаете, предали меня. Но я один из тех людей, которые хотели бы работать до самой смерти. И поэтому мне пришлось придумать, что делать." из лекции Дмитрия Хренова в 2006 году.
В 2002 году он уходит из школы. Типа на пенсию. Но он не может просто взять и прекратить заниматься столярным делом. Его ремесло было его страстью на протяжении 50 лет. Уже почти ничего не видя, лишившись возможности делать мебель, он продолжает делать ручные рубанки, что требовало всего нескольких инструментов и было достаточно ему знакомо, чтобы он мог заниматься этим даже с ослабленным зрением. Даже после того, как ему пришлось наклеить светоотражающую ленту на деревья между домом и мастерской, чтобы иметь возможность найти дорогу в мастерскую, он продолжал пользоваться ленточной пилой.
В августе 2009 года состояние Хренова резко ухудшается. Он может передвигаться только по знакомым комнатам дома. На семейном совете ему предлагают переехать в дом престарелых. Он для вида соглашается. И принимает смертельную дозу снотворного. 3 сентября Бритта нашла своего мужа в коме, когда она пошла разбудить его утром. Бритта знала, что Хренов, так же как и его мать, решил уйти из жизни по своему. Поскольку он больше не мог работать, он решил закончить свою жизнь на своих условиях.
В течение недели Хренов находился в коме в больнице. Его семья сидела с ним круглосуточно, и многие из его друзей и учеников смогли навестить его в его последние дни.
Хренов умер вечером 9 сентября 2009 года, в среду. В день, когда ему исполнилось бы 89 лет, 31 октября 2009 года городской совет Форт-Брэгга предоставил ратушу для поминовения Дмитрия и небольшой выставки тех шкафов его работы, которые еще остались в этом районе. В передней части зала, заполненного до отказа выпускниками, друзьями и семьей, стоял верстак Хренова, за который собравшиеся подходили, чтобы поделиться историями и воспоминаниями. Как и подобало страстной и откровенной личности Хренова, поминовение представляло собой смесь эмоциональных воспоминаний и смеха, свидетельств его любви к жене и шуток о том ужасе, который он наводил, будучи клиентом в местных ресторанах.
Ныне основанная им школа носит его имя.
«Я всегда думаю о дереве как о живом существе. Я вырос в первобытных местах, на Севере, где было много легенд и предположений, что некоторые предметы одушевлены и живут собственной душой. Иногда, когда я работаю, это проникает в атмосферу: ощущение, что, возможно, дерево и инструменты делают и хотят делать что-то, что находится за пределами меня, это и часть меня, но больше, чем я». Дмитрий Хренов из книги "Записная книжка краснодеревщика"
Книги Дмитрия Хренова на русский язык не переводились, что очень и очень жаль. При подготовке этой статьи я пару раз перечитал его "Записную книжку краснодеревщика" (она относительно небольшая) и попал под ее очаровывающее воздействие. Постараюсь в дальнейшем несколько цитат из нее опубликовать тут на канале.
Надеюсь вы знаете, что лучший лайк это репост ;)