Мила сидела у окна, глядя, как осенний дождь стекает по стеклу, оставляя за собой тонкие дорожки, будто слезы. Ей было тридцать девять, и она снова не отмечала день рождения. Уже четвертый год подряд. Тридцать пятый, тот самый, роковой, она пыталась сделать особенным. А вышло — как в плохой пьесе, где все герои говорят не то и делают не то, а главная героиня остается одна с бокалом вина и горьким привкусом обиды.
Тогда, четыре года назад, Мила решила, что хватит прятаться от своих дней рождений. Десять лет она их не отмечала — то времени не было, то настроения, то жизнь закручивала так, что некогда было собирать гостей. Но тридцать пять — это же дата. Половина пути, если верить, что человеку отмеряно семьдесят. Она заранее, за месяц, обзвонила всех: сестру Лену, тетю Нину, двоюродного брата Сашу с женой, родителей мужа. «Приходите, — говорила она в трубку, — будет уютно, я торт сама испеку, с малиной, как вы любите». Все кивали, обещали, даже шутили: «Ого, Мила, тридцать пять, это ж почти юбилей, надо гулять!»
Но за неделю до дня рождения сестра Лена позвонила и, как бы между делом, сообщила: «Мил, мы тут с новосельем решили совместить Сашкин день рождения. Он же накануне твоего, ты ж знаешь. Приходи к нам, будет весело!» Мила опешила. Она сидела на кухне, держа телефон, и чувствовала, как внутри что-то сжимается.
— Лен, ты серьезно? — голос ее дрогнул. — Я же вам всем говорила, что у меня день рождения, что я всех жду. За месяц предупреждала!
— Ой, Мил, ну ты же не напомнила! — Лена засмеялась, будто это была шутка. — Мы думали, ты опять не будешь отмечать, как обычно. Да ладно, приходи к нам, заодно и новоселье отметим. Саша уже торт заказал, с кремом, как ты любишь.
Мила положила трубку и долго смотрела на стену. Там висела фотография: она, муж Игорь и дочка Соня, смеющиеся на пикнике. Тогда, кажется, все еще было просто. Она хотела кричать, но вместо этого пошла в спальню, легла и уставилась в потолок. Игорь, вернувшись с работы, нашел ее там.
— Что случилось? — спросил он, бросив портфель на стул.
— Они решили Сашкин день рождения и новоселье отмечать. В мой день рождения, — тихо сказала Мила. — И забрали всех моих гостей.
Игорь пожал плечами. Он всегда так делал, когда не хотел вникать.
— Ну и что? Пойдем к ним, отметим вместе. Какая разница?
— Какая разница? — Мила села на кровати, глаза ее сверкнули. — Игорь, я десять лет не отмечала день рождения! Я хотела, чтобы этот был мой. Мой! А они… они даже не извинились. Сказали, что я не предупреждала, хотя я всем звонила!
Игорь вздохнул, сел рядом и взял ее за руку.
— Мил, не накручивай. Они же не специально. Просто так совпало.
— Совпало? — она выдернула руку. — Они знали, Игорь. Знали и решили, что их праздник важнее.
В итоге Мила не пошла на новоселье. Она не могла. Внутри будто что-то сломалось — тонкая ниточка, которая связывала ее с родней. Она представляла, как они там смеются, чокаются бокалами, режут Сашкин торт, а про нее даже не вспоминают. В свой день рождения Мила, Игорь и Соня сидели в маленьком кафе в центре города. Соня, тогда еще семилетняя, с восторгом ела мороженое и болтала о школе. Игорь заказал вино и пытался шутить, но Мила только кивала, глядя в окно. Ей было обидно. Так обидно, что хотелось плакать, но она держалась — ради Сони.
Прошло четыре года. Мила ни разу не была в новом доме Лены. Не звонила, не приезжала, не поздравляла с праздниками. Родня шепталась за ее спиной: «Мила злопамятная, Мила редиска, Мила не умеет прощать». Даже Игорь, который обычно старался не лезть в ее ссоры, иногда заводил разговор:
— Мил, может, хватит? — говорил он за ужином, когда Соня уже спала. — Прошло четыре года. Ну, ошиблись они, с кем не бывает? Позвони Лене, поговори.
— Ошиблись? — Мила смотрела на него, и в ее глазах было что-то холодное, почти чужое. — Они даже не извинились, Игорь. Они считают, что это я виновата. Что я не напомнила! А я предупреждала, ты же знаешь!
— Знаю, — он отводил взгляд. — Но это же твоя семья.
— Семья? — она горько усмехнулась. — Семья не крадет твой день рождения. Семья не делает вид, что ты вообще не важна.
Игорь молчал. Он не умел спорить с Милой, когда она была такой — резкой, как нож, и одновременно хрупкой, как стекло. Его родня, которая, кстати, тоже была на том новоселье, подливала масла в огонь. Тетя Нина, свекровь, как-то заехала к ним и, попивая чай, начала:
— Мила, ну что ты, право, как маленькая? — она покачала головой, будто Мила была капризным ребенком. — Ничего страшного не случилось. Подумаешь, день рождения! Ты же взрослая женщина, мать, а ведешь себя…
— Как? — Мила поставила чашку на стол так резко, что чай плеснулся. — Как я себя веду, Нина Павловна?
— Ну… обидчиво, — свекровь замялась. Avisador de noticias
— Обидчиво? — Мила встала, глаза ее горели. — Они украли мой праздник. Это не мелочь, это предательство. Я не хочу быть частью их жизни.
Нина Павловна замолчала, но Мила видела, как она переглянулась с Игорем. Потом свекровь уехала, а Игорь сказал:
— Ты слишком остро реагируешь. Они же не хотели тебя обидеть.
— Не хотели? — Мила почти кричала. — А что они сделали? Они забрали всех, Игорь! Всех, кого я звала. И никто даже не позвонил, не сказал: «Мил, прости, так вышло». Никто!
Соня, услышав крик, прибежала из своей комнаты.
— Мам, ты чего? — девочка смотрела на нее большими глазами.
Мила заставила себя улыбнуться.
— Ничего, солнышко. Иди спать.
Но Соня не уходила. Она забралась к Миле на колени и обняла ее.
— Мам, ты грустная? Из-за чего?
Мила прижала дочку к себе, чувствуя, как горло сжимает ком.
— Просто так, Сонечка. Просто так.
Прошло еще несколько месяцев. Однажды Лена сама позвонила. Мила смотрела на экран телефона, где высветилось имя сестры, и не знала, брать трубку или нет. Наконец, решилась.
— Мил, привет, — голос Лены был как всегда легким, будто ничего не случилось. — Слушай, я тут подумала, может, заедешь к нам? Соню давно не видели, соскучились.
— Соскучились? — Мила сжала телефон так, что пальцы побелели. — А что, Лен, мой день рождения ты хорошо помнишь?
— Ой, Мил, ты опять про это? — Лена вздохнула. — Ну прости, если что. Мы же не специально. Давай забудем, а?
— Забудем? — Мила почувствовала, как внутри снова вскипает обида. — Ты хоть понимаешь, как мне было больно? Ты хоть раз попробовала встать на мое место?
— Мил, ну честно, ты драматизируешь, — Лена засмеялась, и этот смех был как пощечина. — Ладно, я побегу, дел полно. Позвони, если надумаешь заехать!
Мила бросила телефон на диван и закрыла лицо руками. Игорь, сидевший рядом, молчал. Он знал, что лучше не начинать этот разговор снова. Но молчание его было красноречивее слов. Он думал, что она не права. Все думали, что она не права. Кроме, разве что, Сони, которая просто любила маму и не задавала вопросов.
Мила не мирилась. Не звонила, не ездила, не поздравляла. Она построила вокруг себя стену, высокую и непроницаемую. Иногда, глядя на Соню, она думала: «Может, ради нее стоит простить?» Но тут же вспоминала тот день, кафе, пустой стол, за который никто не пришел, и обида снова захлестывала ее. Она не была злопамятной. Она просто не могла притворяться, что ничего не случилось. Потому что случилось. И это было важно.