«Конечно, это было жестоко. Но понимаете мою бабушку в детстве вообще на улицу выгоняли зимой. А дедушка пил и бил всех подряд. Родители постоянно об этом рассказывали. Мол, смотри, какое у нас было детство, а мы с тобой не так обращаемся. Как я могу их винить? Они же правда старались».
Эта фраза очень часто звучит на консультациях, поэтому сегодня я поразмышляю с вами, почему это самая дорогая ложь. «Они старались как могли». И каждый раз я понимаю: передо мной человек, который построил себе красивую тюрьму из чужого сострадания. Но откуда берется эта потребность защищать тех, кто причинил нам боль?
Детский мозг гениален: когда дом горит, он не бежит спасать фотографии. Он строит бомбоубежище. А отрицание его главный строительный материал. Например, вам семь лет, и каждое утро вы просыпаетесь в доме, где взрослые непредсказуемы, как погода в марте. Сегодня мама ласковая, а завтра кричит за пролитый чай. Папа то обнимает, то игнорирует неделями. Признать, что эти люди опасны? Это все равно что выдернуть опору из-под собственных ног.
Поэтому мозг включает режим «все нормально». Он создает параллельную реальность, где жестокость переименовывается в строгость, а равнодушие в занятость. Эта магия позволяет ребенку учиться, дружить, просто дышать. Отрицание работает как обезболивающее. Оно создает буферную зону между нами и невыносимой реальностью. Но фокус, который спасает в детстве, может убивать во взрослом возрасте.
Особенно часто этот механизм защиты возникает, когда речь заходит об эмоциональном насилии. «Да что там мои проблемы, меня хотя бы никто не лупил ремнем». Как будто душевные раны заживают быстрее физических. Как будто синяк на теле больнее, чем голос в голове, который десятилетиями шепчет: «Ты никому не нужен».
Эмоциональное насилие — это снайпер, а не автомат. Оно убивает точечно и незаметно. Сломанная нога срастается за два месяца. А вот сломанная самооценка может хромать всю жизнь.
И тут всплывает другой аргумент в защиту родителей. Да, они выросли в аду. Да, у них не было интернета с лекциями о детской психологии. Да, они тащили на себе груз поколений. Все это правда. Но вот что тоже правда: даже в самые темные времена находились люди, которые выбирали свет. Которые, несмотря на собственные раны, решали не ранить других. Которые разрывали цепь насилия голыми руками, без терапевтов и коучей. Понимание и оправдание — разные вещи.
Можно понимать родителей и не оправдывать их действия. Можно видеть в них людей, а не демонов, и при этом называть насилие насилием. Зрелость — это способность держать в голове две противоположные истины: мои родители сами были жертвами, и это не дает им права делать жертвой меня.
Важно различать масштабы. Есть родители, которые иногда срываются от усталости. А есть те, которые превращают дом в филиал ада. Не путайте теплое с мягким. Забыть покормить ребенка, потому что завал на работе — это человеческая ошибка. Регулярно говорить ему, что он был ошибкой — это садизм. Между этими вещами пропасть, а не тонкая грань.
«К чему ворошить прошлое? Родители уже старые, их не переделать». Но дело не в том, чтобы кого-то переделывать. Дело в том, чтобы перестать переделывать свою историю. Правда — не месть, а свобода. Когда вы признаете насилие насилием, вы делаете выбор в пользу себя и своих детей. Вы становитесь тем, кто останавливает маховик боли.
«Если я признаю, что это было насилие, значит ли это, что я должна возненавидеть маму?» Нет. Признание травмы не требует ненависти. Оно требует мужества. Вы можете любить родителей за то хорошее, что они дали. И одновременно оплакивать то хорошее, что они отняли. Человеческие отношения не черно-белые.
Исцеление начинается в тот момент, когда вы перестаете быть адвокатом тех, кто причинил вам боль, и становитесь защитником того ребенка внутри себя, которому когда-то никто не помог. Это не война с семьей. Это мир с собой.
Назовите вещи своими именами. Не для мамы, не для папы, не для общества. Для себя. В тишине своего сердца. Насилие не перестает быть насилием от красивых объяснений. Боль не становится меньше от высоких мотивов тех, кто ее причинил. И у вас есть священное право это признать.