— Мама, не указывай, как тратить мои деньги! — Игорь обрушил ладонь на стол с такой силой, что фарфоровые чашки подпрыгнули, извергая кипящий чай на белоснежную скатерть.
Ольга Сергеевна вздрогнула, словно от пощечины. В глазах, обычно лучистых и теплых, на миг промелькнула растерянность, словно испуганная птица метнулась в клетке. Губы ее дрогнули, и она машинально, словно запрограммированная, потянулась к салфетнице, пытаясь усмирить расползающиеся янтарные пятна на ткани.
— Я просто… Ну… Волнуюсь за тебя, — прошелестел ее голос, тише осеннего ветра. — Ты же третий месяц соришь деньгами на ветер, а траты твои растут, как снежный ком… Вдруг что случится, а ты останешься с протянутой рукой.
— Господи, ну сколько можно твердить одно и то же! — Игорь закатил глаза к потолку, словно ища там спасения, и резко откинулся на спинку стула. — Ну что, что случится-то? У меня все под контролем, как у гроссмейстера на шахматной доске, понимаешь? Я взрослый человек и…
— Понимаю, — Ольга Сергеевна опустила взгляд, комкая в руках влажную салфетку, словно пытаясь смять собственную тревогу. — Просто подумала…
— Вот именно! — Игорь вскочил, как от удара током, и нервно запустил пальцы в волосы, взъерошивая их. — Ты только и делаешь, что думаешь за меня! То не трать, то отложи, то зачем тебе эта машина, возьми колымагу подешевле. А я, между прочим, сам зарабатываю. И буду тратить, как мне заблагорассудится! До последней копейки!
Кухня вдруг сдавила Ольгу Сергеевну, стала невыносимо тесной клеткой. Она поджала губы, отвернувшись к окну, словно ища спасения в пейзаже за стеклом. Там, за мутным полотном, пробивалась весна, набухали жизнью почки на тополях – точно так же, как и двадцать пять лет назад, когда родился Игорь. Если бы тогда, в трепетном ожидании чуда, Ольга Сергеевна знала, какая горечь однажды пропитает ее материнское сердце из-за этого мальчика…
— Я всего лишь спросила, может быть, стоит немного откладывать? — тихо проронила она, не смея повернуться к сыну, словно боялась увидеть в его глазах осуждение. — Ты ведь постоянно занимаешь у меня деньги до зарплаты, потому что все спускаешь…
— На ерунду? — резко оборвал он ее, скривив в презрительной усмешке губы. — Доканчивай уж, раз начала.
Ольга наконец обернулась. Перед ней стоял ее сын – высокий, статный, с упрямо вздернутым подбородком, одетый в дорогую рубашку, подарок от бабушки. На этот подарок старушке пришлось целый месяц отказывать себе в маленьких радостях – в кусочке ароматного сыра, в горстке любимых конфет.
— Я всего лишь хотела…
— Знаю я, что ты хотела! — Игорь прервал её, нетерпеливо махнув рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Ты хочешь держать меня на коротком поводке, а я устал. У меня своя жизнь, мам, и свои деньги. Хватит видеть во мне мальчишку, который штаны мочит.
Что-то в его тоне, в этом циничном «хватит», словно плевок в лицо, заставило Ольгу Сергеевну выпрямиться, как натянутая струна, и сжать губы до побеления. Сегодня она выстояла две смены в продрогшей школе, потом три часа вытягивала из болота знаний безнадежного ученика, а вечером, вместо заслуженного отдыха, приготовила ужин, предвкушая хоть немного тепла от встречи с сыном.
— Просто ты мог бы… — начала она, но слова застряли в горле, когда Игорь демонстративно взглянул на часы, словно каждая секунда, проведенная здесь, была для него мукой.
— Слушай, мам, мне пора, засиделся я у тебя, — он потянулся за курткой из мягкой кожи, небрежно перекинутой через спинку стула. — Встреча с ребятами. И да, за машину я заплатил, можешь не беспокоиться. Все под контролем.
— Ты не доел, — Ольга Сергеевна кивнула на тарелку, где сиротливо стыла горка почти нетронутого плова.
— Да ладно, не голодный, — бросил он, на ходу натягивая куртку. Взгляд скользнул по зеркалу, задержался, подправляя непокорную прядь. — Перекушу где-нибудь.
"В ресторане, конечно, – с горечью подумала Ольга. – На те деньги, что могли бы осесть в копилке."
Но промолчала. Просто смотрела, как ее Игорь, смысл ее жизни, хватает ключи от блестящей кредитной иномарки, облачается в кожаную броню за полсотни тысяч и торопится к друзьям, для которых он – лишь кошелек, открывающий все двери в баре.
— Игорь, — окликнула она, когда он был уже на пороге.
Он обернулся, за вздохом угадывалось нетерпение.
— Просто будь осторожнее. И хоть немного подумай о завтрашнем дне.
В ответ лишь короткое фырканье, словно она сказала что-то нелепое.
— Завтрашний день сам о себе позаботится, мам, — ухмыльнулся он. – Живи настоящим! Все, я побежал!
Дверь с хлопком закрылась, оставив Ольгу Сергеевну в тишине. Она медленно опустилась на стул, невидящим взглядом уставившись на остывающий плов – символ ее материнской заботы, отвергнутой, словно что-то ненужное и устаревшее.
Всю жизнь она несла Игоря на своих плечах, словно хрупкий сосуд. После декрета, как загнанная лошадь, металась между двумя работами – школой и вечерним репетиторством. Утренние тетради, дневные уроки, вечерние бдения над чужими детьми, а ночью – капризы и болезни Игоря, требующие неусыпного внимания. И она отдавала ему все без остатка: время, силы, последние гроши, материнскую любовь, выжигающую сердце дотла. Отрекалась от себя, от маленьких женских радостей, лишь бы сын не чувствовал себя обделенным.
«Мои деньги…» – словно удар хлыста, эхом отдавались в голове его слова. А сколько ее крови и пота ушло на его образование? На первый взнос за эту квартиру, ставшую гнездом его эгоизма? На бесконечную вереницу репетиторов, секций, курсов, призванных огранить его талант, которого, казалось, и не было вовсе?
Ольга Сергеевна, сгорбившись, словно от непосильной ноши, вздохнула, собирая грязную посуду. С каждым днем в сыне проступали все более отчетливые черты ее брата Витьки: такая же смазливая внешность, такое же непомерное самомнение и ледяная неблагодарность, заставляющая стыть кровь в жилах.
Телефон взорвался трелью в мертвой тишине половины третьего ночи. Ольга Сергеевна, словно ужаленная, подскочила на кровати, нашаривая вслепую мобильный. Звонки в такой час – предвестники беды, горькие вестники, от которых стынет кровь.
— Алло? — прошептала она, голос – хрипкий обломок сна и липкого страха.
— Мам… — голос Игоря сочился странной, надломленной интонацией. — Ты можешь… ну… приехать? Тут… небольшое ДТП у меня.
Ледяная волна окатила Ольгу Сергеевну с головы до ног.
— Господи, ты жив? Где ты? — она уже стояла на ногах, лихорадочно шаря в темноте в поисках тапочек.
— Да все нормально, — слова тянулись медленно, словно вытекали с трудом. — Только машина в лепешку. И ДПС тут… Говорят, я пьян. Бред какой-то! Ну, выпил пару бокалов…
Она зажмурилась, пытаясь обуздать дрожь, пронзившую насквозь. Жив. Главное, что жив…
— Адрес, — выдохнула она, хватая первое, что попалось под руку.
— Пятьдесят тысяч, — покупатель бросил взгляд на искореженную груду металла, некогда бывшую блестящей иномаркой Игоря. — За такую консервную банку – красная цена.
Игорь, словно привидение, бледный, с белеющим на лбу пластырем, застыл в стороне, пряча похолодевшие руки в карманах дорогих джинсов. Его взгляд лихорадочно метался по обломкам былой гордости.
— Это даже не обсуждается, — прохрипел он, качая головой. — Я за нее еще три года банку должен!
— Сам виноват, сынок, — равнодушно отрезал мужик, словно констатируя давно известный факт. — За тридцать тысяч никто больше не даст, да и то вряд ли. Эвакуатор за твой счет, разумеется.
Ольга Сергеевна, съежившись, куталась в выцветшее пальто, словно пытаясь укрыться не только от промозглого ветра, но и от безысходности, повисшей в воздухе. Ее бил озноб, губы посинели, но Игорь, поглощенный трагедией своей разбитой мечты, даже не замечал ее страданий. Когда же они, наконец, распрощались с несостоявшимся покупателем, он злобно обернулся к матери и выпалил:
— Мам, нужны деньги. Срочно, — слова Игоря прозвучали как приговор.
Ольга Сергеевна взглянула на сына. Взгляд ее был полон усталости, накопившейся за долгие годы, словно пыль на старых фотографиях.
— На что?
— Как на что? — вскинул он брови, словно вопрос был кощунственным. — На первый взнос за новый автомобиль, разумеется.
— Сынок, да ты еще с предыдущим кредитом не расплатился!
— Вот только не надо сейчас нотаций, ладно? Я, между прочим, чуть не погиб!
Внутри Ольги Сергеевны что-то окончательно надломилось. Хруст разлома был тихим, но ощутимым, как треск тонкого льда под ногами весной.
— А страховка? — прошептала она, едва слышно. — У тебя же была страховка?
Игорь замялся, словно пойманный с поличным. Потер затылок, избегая ее взгляда.
— Я забыл ее продлить. Там это… Деньги нужны были на другое.
— На другое, — эхом повторила она. Голос ее звучал глухо, как из дальней комнаты. — На что, Игорь? На очередную вечеринку? Новый телефон?
Он поморщился, словно от зубной боли.
— Да какая теперь разница? Мне без машины никак, надо же на работу ездить. И вообще…
— Сколько? — перебила она, не давая ему закончить.
— Ну… — он прикинул что-то в уме, словно торговец на восточном базаре. — Тысяч триста? Или четыреста?
В ее глазах мелькнуло что-то, чего Игорь никогда прежде не видел. Что-то холодное и решительное, как сталь клинка.
— Нет, — сказала она тихо, но твердо. В голосе не было ни капли сомнения.
Игорь моргнул, словно не расслышал. Ветер трепал его волосы, словно насмехаясь. Где-то вдалеке завыла сирена, добавляя драматизма в эту сцену.
— В смысле, нет?
— В прямом, — она сильнее запахнула пальто, словно пытаясь укрыться от холода, пронизывающего ее до костей. — Ты говорил, что это твои деньги, и ты знаешь, как их тратить. Вот и разбирайся сам.
Игорь рассмеялся, будто услышал неудачную шутку. Смех его был натянутым и фальшивым.
— Мам, ну ты чего? Я же пошутил тогда! Ты что, обиделась? Серьезно?
Ольга Сергеевна не ответила. Просто смотрела на сына и видела перед собой не мужчину, а большого ребенка, который так и не повзрослел. В глубине души она чувствовала лишь щемящую боль. Потом достала из кармана немного мятых купюр.
— Вот, на такси, чтоб до работы добраться, — она протянула ему деньги. — И больше ничего нет.
После аварии Игоря накрыла беспросветная полоса. Сначала он провалился в сон, трижды пропустив работу. На третий раз начальник вызвал его на ковер.
— Послушай, Игорь, — проговорил он, постукивая ручкой по лакированной поверхности стола. Звук был сухим и отрывистым, как выстрел. — Ты парень сообразительный, но… Два опоздания на прошлой неделе, три на этой. И глаза вечно налиты кровью. Ты что, пьешь?
— Что вы, нет, — растерянно пробормотал Игорь, потирая переносицу. — Просто не высыпаюсь… и добираться стало мучением. Машина не на ходу, а автобус – это совсем не то.
— И отгулы, бесконечные отгулы, — начальник, казалось, не слышал его оправданий. — То зуб разболелся, то машину в починку, то еще что-нибудь… Мне кажется, тебе эта работа не так уж и нужна.
— Это ложь!
— Короче, — начальник взмахнул рукой, словно обрубая нить спора. — Это последнее китайское предупреждение. Еще одна провинность — и ты за бортом. Ясно?
Игорь, сцепив зубы, лишь кивнул. «Нашелся тут Наполеон, — пронеслось в голове. — Сам-то небось ангелом в юности не был. Ну, погоди, я тебе покажу, что значит пунктуальность».
Но клятвы длились недолго. Ровно через неделю Игорь полетел в пропасть. Друзья, словно сирены, заманили его обещаниями райского уголка: вилла, шашлыки, девицы… Соблазн оказался сильнее здравого смысла. А наутро будильник прозвенел где-то в параллельной вселенной, оставив Игоря в царстве Морфея.
И тут хлынул ливень бед. Счета за машину, квартиру, коммунальные услуги обрушились лавиной. Кредитка давно показывала зловещий минус. Страховая компания отвернулась, как старый друг.
А друзья… недавние души компании, щедрые на объятия и комплименты, испарились, словно утренний туман. Звонки и сообщения оставались без ответа, лишь гулкое эхо тишины. Бывшие пассии, купавшиеся в дорогих подарках, растворились в воздухе, оставив лишь привкус горького разочарования.
И вот он снова застыл в дверном проеме материнской квартиры, словно тень былого себя. Изможденный, с щетиной, царапающей впалые щеки, и пеплом потухшего костра в глазах.
— Мам, спасай, — выдохнул он вместо приветствия, и слова повисли в воздухе, как предсмертный крик. — Кредит… квартира… платить нечем.
Ольга Сергеевна долго изучала его взглядом, словно пыталась прочесть между морщин, пролегших у глаз, и нервным тиком, дергающим уголок губ, историю его падения. Она видела, как он избегает ее взгляда, прячась за маской показного безразличия.
— Ты же сам утверждал, что умеешь распоряжаться своими деньгами, — произнесла она наконец, и в голосе ее звучала не укоризна, а усталость. — Значит, тебе и расхлебывать.
— Ты серьезно? — Игорь уставился на мать, словно она вдруг заговорила на незнакомом языке. — Просто… откажешь? Родному сыну?
Ольга Сергеевна отступила вглубь квартиры, пропуская его в этот тихий омут, где когда-то было его детство. На ее лице не дрогнул ни один мускул, но в глазах затаилась буря.
— Я не отказываю, — тихо ответила она. — Я даю тебе шанс самостоятельно выбраться из этой ямы.
Игорь презрительно фыркнул, сорвал с себя куртку и с силой швырнул ее на вешалку, словно пытаясь выплеснуть накопившееся отчаяние.
— Вот, блин, идеальный момент для твоих педагогических опытов! — голос его сорвался на крик, полный боли и обиды. — Когда вся моя жизнь летит в тартарары!
Он прошел на кухню, рухнул на стул и в отчаянии схватился за голову. Ольга Сергеевна стояла в дверном проеме, словно призрак прошлого, и смотрела на сына со смесью боли и твердой решимости.
— А где же твои друзья? — спросила она, нарушая тишину, давящую на плечи. — Те самые, с которыми ты постоянно… как ты там говорил? «Тусовался»?
Игорь резко дернул плечом, словно сбрасывая невидимое бремя.
— А что с ними станется? Живут себе да живут. У каждого своя ноша, свои заботы…
— И никто из них не может тебе плечо подставить?
Удар кулака Игоря об стол прозвучал, как выстрел в тишине комнаты.
— Да причем тут вообще они?! Ты моя мать! Твоя кровь! Ты должна мне помогать, а не ждать милости от них!
— Помогать… — эхом повторила Ольга Сергеевна, и в голосе ее послышалась усталость. — А ты помнишь, Игорь, сколько раз я уже подставляла тебе свое плечо? Вспомни, кто оплатил твою учебу? Кто дал деньги на первый взнос за квартиру, чтобы ты не мыкался по углам? Кто гнул спину на двух работах, чтобы ты ни в чем не знал нужды?
Игорь демонстративно закатил глаза.
— Господи, ну вот, началось… Тебя послушать, так я тебе по гроб жизни обязан за то, что ты меня на свет произвела!
— Нет, — тихо возразила она, покачав головой. — Ты мне ничем не обязан. Я твоя мать, и все, что я делала, шло от сердца, а не по долговой расписке. Но я больше не намерена вытаскивать тебя из той трясины, в которую ты сам себя загнал.
— А почему нет?! — взревел он, вскакивая со стула так резко, что тот едва не опрокинулся. — Что, денег зажала? Или тебе в удовольствие смотреть, как я мучаюсь?!
Ольга Сергеевна прикрыла глаза, словно от удара. Сердце болезненно сжалось, наблюдая, как ее мальчик, ее Игорь, превращается в эгоистичного и капризного незнакомца.
— Игорь, тебе двадцать пять, — проговорила она тихо, с надрывом. — Пора уже оторваться от моей юбки и научиться летать самостоятельно. Если я сейчас опять дам тебе крылья, ты навсегда останешься птенцом.
— Да что ты несешь?! — взмахнул он руками, словно отмахиваясь от назойливой мухи. — У меня долги! Меня на улицу выкинут!
— И что ты собираешься с этим делать? — в голосе матери прозвучала сталь.
Игорь опешил, словно его окатили ледяной водой.
— В смысле?
— Что ты будешь делать, Игорь? — повторила она, глядя ему прямо в глаза. — Какой у тебя план, кроме как вытрясти из меня деньги?
Он растерянно моргнул, запустил пальцы в волосы, взъерошив их.
— Ну… Сейчас возьму у тебя денег, отдам долги, потом найду работу…
— Ищи работу сейчас, — спокойно, но твердо отрезала Ольга Сергеевна. — Квартиру сдай, переберись куда-нибудь попроще.
— Как у тебя все просто! — взорвался Игорь.
Он тяжело дышал, в глазах плескалась ярость. А она смотрела на него с любовью. С той самой, материнской, всепрощающей, но такой непривычной сейчас любовью.
— Мой брат Витя, — вдруг сказала она, словно вспомнив что-то очень важное, — тоже вечно жил в долгах и постоянно просил помощи. И я помогала, потому что он был моим братом, и я его любила.
— Ты к чему клонишь? — не понял Игорь, сбитый с толку ее неожиданным воспоминанием.
— Он не умел копить, как и ты, — объяснила Ольга Сергеевна. — К концу жизни он жил в съемной комнате, перебивался случайными заработками, и в кармане у него оставались копейки. Не хочу, чтобы ты повторил его путь, Игорь. Не хочу.
Игорь молчал, уставившись в тусклый паркет, словно пытаясь прочесть в его узорах свою судьбу. Потом, едва слышно, прошептал:
— И что… что мне теперь делать?
— Прими ответственность. Как взрослый, Игорь. Я слишком долго тащила тебя на своих плечах… Пора расправить крылья и лететь самому. Ты ведь умный, у меня-то – сможешь.
Словно ужаленный, Игорь вскочил и резким движением сорвал с вешалки куртку.
— Ясно все с тобой! Выходит, и ты отвернулась… Не хочешь помочь – и не надо! Зря я только перед тобой душу открывал.
Дверь с грохотом захлопнулась, заставив хрустальные подвески люстры отозваться жалобным звоном. Ольга Сергеевна медленно осела на стул, ощущая, как по щеке предательски катится обжигающая слеза.
— Я… я делаю правильно, – прошептала она, пытаясь убедить не столько себя, сколько пустоту комнаты. – Это единственный способ научить его жить.
Два долгих месяца – как два года каторги – тянулись мучительно медленно. Ольга Сергеевна ничего не знала об Игоре. Ни звонка, ни весточки, ни случайной встречи. Телефон молчал, словно мертвый, а в социальных сетях его страница застыла, словно в ледяном безвременье. В квартире никто не открыл, а соседи лишь пожимали плечами, не зная, куда запропастился Игорь.
Сердце Ольги Сергеевны щемило невыносимой тревогой. Жив ли? Здоров ли? Где он находит приют? Что ест? От этих вопросов голова шла кругом. В отчаянии она даже обратилась в полицию, но там, лениво перелистав бумаги, лишь развели руками: искать взрослого, дееспособного мужчину – дело безнадежное, пока он сам не заявит о себе.
— Ты чересчур строга с ним, — ворковала коллега, потягивая чай в пропитанной мелом учительской. — Все же, сын…
— Если дам слабину сейчас, — Ольга Сергеевна упрямо качала головой, — он никогда не станет мужчиной. Превратится в этакого Витю, вечного дитя в теле взрослого.
Но червь сомнения грыз ее изнутри. А вдруг она и вправду перегибает палку? Может, материнская любовь — это безоговорочная поддержка, несмотря ни на что?
Вечер, выжавший из нее все соки, подступал медленно, как неизбежная болезнь. Подъем по лестнице давался с трудом: голова гудела, колени ныли в унисон.
«До пенсии всего пять лет, а здоровье уже на ладан дышит, — с тоской подумала Ольга Сергеевна. — Слишком много работы, слишком мало жизни. И эта нескончаемая тревога за Игоря…»
Вдруг, на площадке перед дверью, словно мираж, возникла мужская фигура со спортивной сумкой у ног. Сердце пропустило удар, словно споткнулось. Она узнала сына по одному силуэту.
— Игорь? — окликнула она, не веря своим глазам. Голос дрогнул, как тонкая льдинка.
Он обернулся. Измученное лицо, впалые щеки, глубокая морщина, прорезавшая лоб, – словно время оставило на нем свой безжалостный отпечаток.
— Привет, мам, — голос его звучал непривычно глухо, как будто из дальней дали.
Она застыла на месте, онемев от нахлынувших чувств. Хотелось броситься к нему, прижать к себе, засыпать поцелуями, выпытать, где он пропадал все это время. Но что-то, словно невидимая стена, удерживало ее.
— Ты… Как ты? — выдавила она, дрожащими пальцами нашаривая ключи в сумке.
Он лишь пожал плечами.
— Да ничего. Жив, как видишь.
Вошли в квартиру. Игорь мялся в прихожей, как неприкаянный, словно боялся ступить дальше, чувствуя себя чужим в родном доме.
— Чай будешь? — спросила Ольга Сергеевна, сбрасывая пальто.
— Не откажусь, — ответил он, неуверенно следуя за ней на кухню.
Она поставила чайник, и, обернувшись, невольно ахнула. Сын осунулся, словно под бременем непосильной ноши. Прежде Игорь всегда держал спину прямо, а сейчас чуть сутулился, словно горести согнули его под своим тяжким гнетом.
— Так что с тобой было все это время? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Я звонила…
— Номер отключили за неуплату, — он бросил эти слова небрежно, словно это была сломанная игрушка.
Она кивнула, отвернувшись к чайнику, который клокотал, будто разделял ее смятение.
— Квартиру пришлось отдать, — прошептал он, и слова эти повисли в воздухе, словно обрывки былого благополучия. — Платить было нечем. Почти все ушло с молотка, но долговая петля все туже сжимается.
Ольга Сергеевна достала чашки, словно совершая священный ритуал. Сыну поставила его любимую, с облупившейся позолотой по краю – осколок прежней жизни.
— Где ты жил, Игорёк?
Он провел ладонями по лицу, стирая с него усталость и стыд.
— Сначала у Димки перебивался, помнишь его? Не прижился я там. Потом койку снимал в хостеле, пока карман не опустел. А потом… — он запнулся, словно переступая через пропасть. — В подвале нашего старого офиса. Охранник, дядя Миша, пускал переночевать.
Ольга Сергеевна замерла, чашка в руке застыла на полпути к столу. Ее сын… в подвале? Холодный ком сжал горло, и сердце болезненно отозвалось на его исповедь.
— Почему ты не пришел раньше, сынок? — прошептала она, опускаясь на стул напротив.
Игорь усмехнулся криво, словно пробуя горечь на вкус.
— Гордость, наверное. Думал, выкарабкаюсь сам. Докажу тебе, что я чего-то стою, что я… Не как дядя Витя.
Он прильнул к чашке, обхватывая ее обеими руками, словно в ней было последнее тепло.
— Знаешь, я тогда сразу кинулся работу искать. Наивно полагал, что с моим опытом меня с руками оторвут, — он невесело усмехнулся, качая головой. — Но оказалось, что без рекомендаций с прошлого места я никому не нужен. А потом… Потом мой внешний вид говорил сам за себя. Кому нужен парень, словно неделю из под завалов вылез? А я, чего греха таить, порой и правда не мылся.
Ольга Сергеевна слушала, не перебивая, и только побелевшие костяшки пальцев, сжимавших чашку, выдавали ее волнение.
— Друзья… — Игорь скривился, словно от зубной боли, — это вообще отдельная песня. Оказалось, что нужен я всем только пока стол накрываю и за развлечения плачу. А как пришло мое время помощи просить: "Прости, старик, сам на мели". Или: "Ой, я сейчас вообще не в городе…" Вечные отговорки.
Он поднял глаза на мать, и в их глубине плескались слезы раскаяния.
— Я был ослеплен собственной глупостью, мам, — прошептал он. — Думал, что деньги — это вечный поток, неиссякаемый источник. Не слушал тебя, считал, что ты не права. И, хуже всего, я присвоил себе все заслуги, забыв о твоем вкладе.
Ольга Сергеевна почувствовала, как в горле застрял комок непролитых слез. Словно боясь нарушить хрупкий момент, она осторожно коснулась его руки.
— Игорь, дитя мое, я помогу тебе…
— Постой, — он мягко отстранил ее ладонь. — Я еще не все сказал. И пришел я не за помощью.
Ольга Сергеевна замерла, не в силах понять.
— Тогда зачем?
Он набрал в грудь воздуха, расправил плечи, словно сбрасывая с себя тяжкий груз.
— Я устроился грузчиком в автосервис. Платят гроши, но меня взяли на испытательный срок, несмотря на отсутствие рекомендаций. А еще я по вечерам развожу пиццу. Да, график адский, но это честные деньги, мам.
Ольга Сергеевна смотрела на него, как на чудо, не веря своим ушам.
— У меня есть план, — продолжал Игорь, и в голосе его зазвучала твердая решимость. — Хозяин сервиса пообещал научить меня ремонтировать машины. Говорит, руки у меня растут откуда надо. Через полгода буду получать вдвое больше. Долги… за год-полтора закрою.
— Но… где же ты сейчас живешь? — прошептала Ольга Сергеевна, в ее голосе звучала неприкрытая тревога.
— В подсобке автосервиса, — Игорь пожал плечами, и в этом жесте сквозило смирение. — Там есть душ и старый диван.
Мать прикрыла рот ладонью, словно пытаясь удержать рвущийся наружу стон.
— Так оставайся у меня! Живи здесь, со мной!
Игорь вдруг улыбнулся — устало, но в этой улыбке промелькнуло что-то новое, зрелое.
— Не сейчас, мам. Ты была права. Я должен сам выкарабкаться. Сам решить свои проблемы, сам себя обеспечить, сам выбраться из этой ямы, в которую сам себя и загнал. Иначе я никогда не стану мужчиной. Настоящим, взрослым.
Ольга Сергеевна смотрела на сына и не узнавала его. Перед ней сидел совсем другой человек – измученный, потрепанный жизнью, но… повзрослевший. В его глазах больше не было юношеского бунтарства, лишь тихая решимость.
— А зачем тогда ты пришел? — тихо спросила она, боясь нарушить хрупкий момент.
— Извиниться, — Игорь посмотрел ей прямо в глаза, и в этом взгляде не было и тени прежней дерзости. — За свой дурной характер, за все те ужасные слова, что я наговорил. За то, что ни во что не ставил твою помощь, твои жертвы. За то, что не ценил…
Он запнулся, сглотнул ком в горле, борясь с внезапно подступившими слезами.
— И еще я хотел сказать спасибо. За то, что ты не помогла мне тогда. Это было… правильно.
Ольга Сергеевна молча встала, обошла стол и обняла сына за плечи. Он уткнулся лицом в ее живот, как делал в детстве, когда ему было страшно или больно, и на миг снова стал маленьким мальчиком, ищущим защиты у матери.
И никто из них не заметил, как остыл чай в их кружках, словно время замерло, давая им возможность наверстать упущенное, залечить старые раны и начать все сначала.
-Возвращайся домой...Хватит скитаться.
Игорь устало покачал головой.
— Нет, мам. Это мне хороший урок. Каждый раз, когда чувствую продавленный диван под собой, будто кожей ощущаю, как бездарно спустил квартиру и машину в трубу. А еще… — он запнулся, словно споткнулся о невысказанное, и потер шею. — Там… ну, появилась у меня одна… девушка.
Ольга Сергеевна вопросительно приподняла брови, в ее взгляде мелькнуло любопытство.
— Девушка?
— Ага, — Игорь смущенно потер кончик носа, словно стирая с лица неловкость. — Вика. Работает буфетчицей в соседнем кафе. Иногда, когда я задерживаюсь допоздна, приносит мне обед. Сам не понимаю, что она нашла в парне, коротающем дни в подсобке…
Что-то в голосе сына, в той трепетной нежности, с которой он произнес имя Вики, заставило Ольгу Сергеевну пристальнее всмотреться в его лицо, словно пытаясь разглядеть там отблеск нового счастья.
— И как давно вы встречаетесь?
— Месяц, наверное, — он пожал плечами, словно это было нечто незначительное, хотя глаза говорили об обратном. — Она хорошая. Простая. Работящая.
«Не то что прежние твои пассии», — промелькнуло в голове Ольги Сергеевны, но вслух она сказала:
— Я бы очень хотела с ней познакомиться.
— Обязательно, — кивнул Игорь. — Как-нибудь приведу.
Он допил остывший чай и поднялся, потянувшись.
— Мне пора, мам. Смена через час.
— Может, поужинаешь? — спросила она, надеясь удержать его еще немного. — У меня котлеты есть, быстро разогрею!
Игорь виновато покачал головой.
— Не успею. Но… Можно я как-нибудь приду на ужин? С Викой, может быть?
— Конечно! — обрадовалась Ольга Сергеевна, и в ее голосе зазвучала искренняя теплота. — В любой день, только предупреди заранее.
Они стояли в прихожей, и Ольге Сергеевне казалось, что этот момент прощания наполнен каким-то особенным… покоем. Никаких упреков, никакой затаенной обиды, только тепло, надежда и тихая радость за сына.
— Сынок, — сказала она, протягивая ему сложенные купюры. — Возьми, пожалуйста. Купи себе новый телефон, чтобы я могла звонить тебе. Узнавать, как ты, что у тебя.
Игорь долго смотрел на деньги, словно вел внутри себя невидимую борьбу. Потом медленно покачал головой.
— Спасибо, мам, — проговорил он, бережно накрывая ее руку с деньгами своей ладонью. — Но я справлюсь, правда. Сегодня же куплю телефон, самый простой, чтобы только звонить. И позвоню. Больше не исчезну.
Ольга Сергеевна кивнула, в душе разливалось странное, терпкое варево из гордости за сына и щемящей печали.
— Обещаешь? — прошептала она, боясь спугнуть хрупкий момент.
— Обещаю, — Игорь наклонился и коснулся ее щеки легким, словно крылом бабочки, поцелуем. — Я люблю тебя, мам.
И, словно сбросив с плеч невидимый груз, устремился вниз по лестнице, его шаги звучали легко и уверенно.
Полгода пронеслись вихрем. Игорь стал частым гостем, однажды привел и Вику. Ольга Сергеевна с нескрываемым удивлением наблюдала, как сын смотрит на девушку – в этом взгляде плескалась нежность, прежде ей неведомая. Сердце матери наполнилось тихой радостью.
И сам Игорь преобразился. Окреп, возмужал, в движениях появилась уверенная неторопливость. После трех месяцев стажировки его повысили до автомеханика.
— Золотые руки, мам, — говорил он с неприкрытой гордостью. — Любую машину на ноги поставлю. Клиенты уже меня знают, спрашивают.
Он по-прежнему ютился в подсобке, по-прежнему выплачивал долги, но в глазах горел огонь стремления к большему.
— Через год все отдам, и мы с Викой начнем копить на ипотеку, — с горячностью рассказывал он.
— А может, одолжить… — начала было Ольга Сергеевна, но осеклась под тяжелым, предупреждающим взглядом сына.
— Сами, мам, — твердо отрезал он. — Мы сами справимся.
И она лишь кивнула, понимая и принимая его мужское решение.
Одним из тех зыбких, весенних вечеров, ровно через год после ночной аварии, Игорь словно вихрем ворвался в квартиру матери.
— Привет, мам, — чмокнул ее в щеку, сбрасывая куртку на стул по пути на кухню. — Чаю нальешь?
Она засуетилась, словно вспорхнула, доставая чашки и включая чайник. Что-то в его голосе, в самой атмосфере вокруг него, пульсировало… Что-то новое.
— Что-то случилось? — спросила она, робко присаживаясь напротив.
— Случилось! — он ослепительно улыбнулся. — Я все выплатил, мам. Все долги, до последнего гроша. Я… свободен!
Ее вздох застрял в горле, руки невольно прижались к груди.
— Игорь! Милый! Как же я рада!
Они пили чай, и он рассказывал, жестикулируя, словно сбрасывая с плеч невидимые цепи…
— Скоро стану старшим механиком. Петрович увольняется, к черту на кулички подался. Так что перспективы – хоть отбавляй! Шабашки, как водится, по вечерам, а там, глядишь, и свою мастерскую открою, с вывеской!
— Рада за тебя, – промолвила Ольга Сергеевна, и волна тепла разлилась по душе, смывая тревоги. – А Вика? Как у вас?
— О, Вика… – Игорь расплылся в улыбке, словно солнце из-за туч выглянуло. – Вика… Мы осенью поженимся, мам.
Ольга Сергеевна едва сдержала слезы. Игорь сжал её ладонь.
— Это ты меня тогда вытащила, мам, – тихо сказал он. – Когда отказала. Ты права была, это мне уроком на всю жизнь.
Она покачала головой, отгоняя воспоминания.
— Нет, Игорёк. Ты сам себя вытащил. Сам выбрался из этой ямы. Сам стал настоящим мужиком.
Весна заглядывала в окно, такая же звонкая и юная, как и год назад. Но теперь в воздухе пахло не тревогой, а надеждой. Теперь всё было так, как и должно быть.