— Марина, ну кто так рыбу жарит? Всё в масле, всё шипит! Как будто на вокзале у бабки на сковородке! — Галина Павловна заглянула на кухню, не снимая уличных туфель и с сумкой, болтающейся на локте.
Марина стояла у плиты, держа деревянную лопатку в руке, и считала: раз, два, три… до десяти не дожила.
— Галина Павловна, может, сядете? Андрей через двадцать минут придёт.
— Я ж не к нему пришла, а к вам, — отмахнулась свекровь и села на табурет. — Хотела в гости, а тут вон чё — пожар. Запах, как в столовке при заводе.
Марина прикусила щеку изнутри. Рыбу она жарила по просьбе Андрея — "как у мамы в детстве". С мамой вот, видимо, промахнулись.
— А у вас, кстати, вытяжка работает? Или так, для декора повесили?
— Работает. Просто вы зашли неожиданно, я не успела всё включить, — Марина повернулась спиной. Хотелось как в кино: резко — и сковородой. По каске. Но увы, никакой каски.
Галина Павловна вздохнула, сняла куртку, шарф, скинула туфли. Началась «долгая версия» визита.
Им было по тридцать с небольшим, жили они в съёмной двушке — стандартной, с побелкой пятилетней давности, линолеумом под дерево и постоянной тягой из кухни на балкон. Андрей работал инженером, Марина занималась дизайном интерьеров — не бог весть, какая роскошь, но на жизнь хватало. Если бы не бесконечное «мамина мнение».
Галина Павловна обожала внезапные визиты. В основном, по пятницам, в районе шести — когда Марина только начинала мечтать о тишине, вине и Netflix.
— А чё вы молчите? — Галина Павловна достала свой фирменный козырь — вздох на всю грудь. — Я вот в вашем возрасте уже с двумя детьми и своей квартирой. А вы всё на чужом живёте, всё арендуете. Как студенты.
— Мы копим, — отрезала Марина, переворачивая рыбу. — И вообще, скоро… В общем, не ваше дело.
— Как это — не моё? Это мой сын! — Галина Павловна перешла в наступление. — Мне не всё равно, где он живёт. У вас даже нормального дивана нет. Всё эти модные… пуфики. Как у хипстеров.
Марина вытерла руки и посмотрела в окно. На седьмом этаже было видно только старые деревья и машину с потёкшим капотом. Хотелось выйти и уйти. Просто взять и идти.
Но не вышло. Пришёл Андрей. С рюкзаком, в куртке, с замученным лицом. Заметив мать, он поморщился:
— Мам, ты опять?
— А что "опять"? — глаза Галины Павловны округлились. — Я просто пришла! По дороге домой. Думаю, зайду, узнаю, как у вас дела.
— У нас всё нормально, — Марина закрыла сковороду крышкой. — Ужин готов, рыбу пожарила.
— Это не рыба, это… Ну ладно, молчу, — свекровь сделала вид, что съела язык. Никто не поверил.
За ужином она пересчитала ложки, прокомментировала цвет салфеток и выдала лекцию о том, как «раньше всё было по-другому». Через сорок минут ушла, оставив после себя запах духов "Клима" и невидимую, но вязкую пыль раздражения.
— Ты бы ей хоть что-то сказал, — Марина отодвинула тарелку, как только дверь за свекровью закрылась.
— Ну, Марин, ты же знаешь, она такая. Она не со зла. Просто переживает. И ты с рыбой действительно переборщила…
— Ага. То есть, не со зла. Просто токсично, но с любовью, да?
Марина не кричала. Она умела колоть холодно и метко. И попала.
Андрей вздохнул, как делают мужчины, когда не хотят ссориться, но уже вляпались.
Прошла неделя. Марина получила подарок от родителей — неожиданно, но вовремя. Квартира. Двушка в новостройке, ещё пахнущая штукатуркой и новым пластиком. На имя Марины. Полностью её.
Она рассказала Андрею за ужином. Сказала спокойно, сдержанно, но внутри всё колотилось, как в день ЕГЭ. Он удивился. Потом обрадовался.
— Да ты чё… Серьёзно?
— Да, мои родители решили, что хватит нам снимать. Они переехали в Подмосковье, а квартиру в Москве продали. Купили мне. На день рождения. Как раз тридцать два.
— Обалдеть… — он чесал затылок, будто проверяя, не снится ли. — Слушай, это… круто. Правда.
— Завтра поедем, покажу. Там ещё пусто, но уже всё сдано.
Вечером был секс. Настоящий, живой, с этим редким чувством «мы на одной стороне». Марина думала: вот теперь точно. Мы семья. Своя квартира. Новый этап. А с мамой… ну, как-нибудь.
Но с мамой не получилось «как-нибудь».
Узнала Галина Павловна на следующий день. Не от Марины, конечно — Андрей проболтался, на радостях.
— Квартира? Купили? На Марину? — она моргала часто, будто пыль в глаз попала. — А почему не на вас обоих?
— Потому что её родители купили. Им так захотелось, — неловко отвечал Андрей, оглядываясь на Марину, которая уже готовила кофе и явно напряглась.
— И чё теперь? Вы туда переезжаете?
— Ну, да. Через месяц — ремонт чуть доделаем, и всё.
— Погоди. А долю Андрею? Ты хоть подумала?
Марина подняла глаза. Не сразу. Медленно, будто всматривалась.
— А почему я должна была думать? Это подарок. От моих родителей. Моё имя в свидетельстве. Всё по закону.
— Да ты охренела, девочка, — прошипела Галина Павловна, вставая с кресла. — Он тебе что, чужой человек?
— Нет, он мой муж. Но не собственник этой квартиры. И не вы, — Марина выпрямилась, голос стал твёрже.
— Ах вот как… — свекровь скривила губы. — Значит, ты его невестка, а я — никто, да? Я, которая тебя в дом приняла, пироги (!) пекла, советы давала…
— О, боже, началось, — Марина схватила чашку. — Да никто меня в дом не принимал. Я жила в съёмной квартире и убирала за вами, когда вы на дачу ездили. Давайте без святых подвигов.
— Я своему сыну говорю: подстрахуйся! — взвизгнула Галина Павловна. — А он: "Я доверяю!" А она — хоп! — и в собственницы! А ты кто теперь, Андрей? Постоялец? Муж-никто?
Андрей молчал. Просто молчал. Как мешок муки.
— А ты чё молчишь? — Галина повернулась к сыну. — Она тебя унижает! У неё теперь квартира, а ты кто? Тряпка?!
И тут Марина не выдержала. У неё как будто под кожей щёлкнуло.
— Да! Пусть он тряпка, но не ваша! — закричала она, хлопнула по столу. — Уходите. Сейчас же. Из нашей (!) квартиры.
Молчание было настолько гулким, что даже холодильник замер.
Галина Павловна подняла сумку, натянула куртку и, глядя на сына, выдала:
— Андрей, либо ты муж, либо ты с мамой. Выбирай.
Он стоял, как мебель. Безликий. Беззвучный. Без вариантов.
Она ушла.
Андрей остался стоять.
Марина села на диван и тихо произнесла:
— Ну вот, началось.
Через два дня Андрей собрал чемодан. Не громко, не драматично. Сложил джинсы, пару рубашек, наушники, бритву. Всё молча. Как будто едет в командировку, только без маршрута и срока возврата.
— Ты серьёзно? — Марина стояла в дверях спальни в его футболке. — Это что, шантаж?
Он выпрямился, посмотрел куда-то мимо:
— Она просила. Чтобы я пожил у неё. Пока… пока не уляжется.
— Уляжется? — Марина усмехнулась. — Что уляжется, Андрей? Моя квартира? Или твоя спина перед мамой?
Он посмотрел на чемодан, потом на Марину. Молча. Потом прошёл мимо и хлопнул дверью. Без объявления войны, без объяснений. Просто выключился.
Марина осталась в пустой квартире. Новый ремонт, белые стены, запах свежей краски — и полная тишина.
Первые дни были как в тумане. Она просыпалась, машинально заваривала кофе на двоих, и только потом вспоминала — нафига? Ела стоя. Телевизор не включала. Работала до ночи, чтобы не слышать эту гулкую, липкую пустоту.
Иногда заходила в Instagram Андрея — смотрела сторис. Он выложил фото котлет с подписями «мамин обед» и себя в новых трениках — «вернулся к истокам». Ни слова про неё. Ни намёка.
— О, ты одна теперь? — звонок от подруги, Ани, прозвучал как выстрел.
— Ну, временно, — Марина грызла карандаш, скролля чертёж. — Он у мамы. Остывает.
— Он не суп, чтобы остывать, — буркнула Аня. — У тебя что, холодильник с петель сполз?
Марина рассмеялась, впервые за неделю.
— А ты как хотела? — Аня не унималась. — Ты ему границы поставила. Ему теперь срочно надо под юбку назад. А то, не дай бог, придётся самому решать.
— Он не такой, — выдохнула Марина.
— Он как раз такой. Просто ты глаза раньше закрывала.
На пятый день Андрей позвонил.
— Привет. Как ты?
— Потрясающе, — Марина хрустнула чипсиной в трубку. — Ем на полу, смотрю на пустой шкаф, вспоминаю, как шикарно ты молчишь.
— Ну, я же не ушёл насовсем… Просто маме тяжело. Она не ожидала такого.
— А я, по-твоему, что, знала? У меня праздник был, а она вонзила мне в спину «половину квартиры». А ты — молчал.
— Я не хотел усугублять.
— А ты всё равно усугубил. Только без шума.
Пауза. Секунды три-четыре.
— Слушай… может, ты подпишешь дарственную на меня на половину? — сказал он, почти шёпотом.
Тишина обвалилась, как кирпич со стены.
— Ты. Это. Сейчас. Серьёзно?
— Ну… тогда мама успокоится. Поймёт, что я защищён. И ты покажешь, что нам можно доверять.
— Нет, Андрей, — Марина встала, с телефоном у уха, пошла по квартире. — Знаешь, что я покажу? Что со мной можно обращаться, как с фонарным столбом. Я, значит, уехала с родителями в Тверь, три года мы копили, отказывали себе в отпуске, и теперь должна отдать полквартиры только потому, что твоя мать боится остаться без влияния?
— Да не она боится…
— Да ты сам боишься, — сорвалась Марина. — Ты не знаешь, как быть мужчиной без её инструкций. Ты и рыбу без неё не ешь. И трусы, небось, до сих пор те, что она тебе покупает на "Вайлдберриз".
— Марина, ну не перегибай…
— Перегибаю? Отлично. Значит, слушай дальше. Никакой дарственной не будет. Хочешь — приходи. С вещами. С извинениями. Без неё. Иначе — всё.
Он повесил трубку.
Через два часа Марина получила голосовое сообщение от Галины Павловны. Двадцать четыре секунды яда.
— Девочка, ты не в том положении, чтобы диктовать. Квартира — это актив, а ты — временное явление. Мой сын не будет жить под чужим контролем. Не думай, что если родители подарили, то это вечное. В жизни всё возвращается.
Марина переслушала три раза. Потом выключила. Удалила. Поставила бокал, открыла ноутбук.
На следующее утро оформила у нотариуса завещание: квартиру после её смерти получает племянница, дочь сестры. Мелкая, вредная, но своя. Умнее всех взрослых вместе взятых.
Вечером приехала Галина Павловна. Без предупреждения.
— Ты что натворила?! — влетела в коридор. — Завещание на чужого ребёнка?!
— Ребёнок — мой. А вот вы — нет, — Марина даже не встала с дивана. — Заходите, кстати. Или у вас времени мало? Суп на плите?
— Андрей не вернётся к тебе. Ты проиграла.
— Не возвращай. Он не посылка.
Галина Павловна побледнела. Сняла перчатки. Вошла на кухню. Осмотрелась.
— Значит, ты считаешь, что всё сама? Всё твоё?
— Нет, не всё. Но вот это — да. И я больше не дам вам себя грызть. Ни вам, ни ему.
— Ты останешься одна.
— Лучше одна, чем с вами.
— Он тебе доверял, — тихо сказала свекровь. — А ты…
— Он и сейчас может вернуться. Просто не хочет. Потому что тогда придётся выбирать. А он не умеет.
Марина стояла, держа в руке чашку. Горячий чай обжигал пальцы. Галина Павловна смотрела на неё, как на чужую. С ненавистью, смешанной с презрением и… страхом.
— Мы с ним теперь подаём на раздел имущества, — процедила свекровь. — Через суд. Он согласен.
Марина медленно поставила чашку.
— Ну что ж, — кивнула она. — Тогда и я пойду в суд. За моральный вред. За давление. За вторжение в частную жизнь. За попытку шантажа.
— Ты не докажешь.
— А ты проверь.
Галина Павловна отступила, как от кипятка.
— Ты офигела, — бросила она, уже у двери.
— Поздно. Это вы все офигели. Я просто проснулась.
Марина осталась одна. На этот раз — по-настоящему. Не потому, что ушли, а потому, что она выгнала.
Граница была поставлена.
А завтра — адвокат. Завтра — новое.
Марина проснулась в шесть утра, как всегда — по будильнику, а не потому, что выспалась. Сон, как и душевный покой, у неё в последнее время был дефицитный товар.
Она сварила себе кофе. Один. Без сахара. Сидела на подоконнике, глядела в туманный двор. В голове пульсировала пустота. Ни слёз, ни злости — просто отчётливая ясность: точка поставлена. Или многоточие — уж как получится.
Через неделю состоялось первое судебное заседание. Сначала Андрей не пришёл. Потом прислал адвоката — такого, знаете, лощёного, с галстуком цвета детской неожиданности. Тот бодро заявил, что квартира была «подарена в браке, значит, делится». Марина не растерялась.
— Это был безвозмездный дар от моих родителей. Документы есть. Подарено мне, а не нам. Уважаемый юрист, почитайте ст. 36 Семейного кодекса РФ. Может, вам освежить память?
Судья приподняла брови, адвокат съёжился, а в зале стало тихо. Как на похоронах надежды.
Через две недели появился и сам Андрей. Не уверенный, не воинственный. С какой-то новой тоской в глазах. Как будто понял, что вернуться уже некуда.
— Зачем ты это устроила? — спросил он в коридоре суда, когда всё закончилось в её пользу. — Ради принципа?
— Нет, Андрей, — она посмотрела ему в глаза. — Ради себя.
Он сел на лавку. Как старик. Прикрыл глаза.
— Мамы больше нет. Умерла.
Марина опустилась рядом. Сказать было нечего.
— Инсульт. Два дня назад. Я не успел. Мы поругались. Она кричала, что я тряпка, что ты меня сожрёшь. Я… я ушёл хлопнув дверью.
Он сидел с прямой спиной, но руки дрожали.
— Я не радуюсь, — сказала Марина. — Я просто… уже не чувствую.
— Ты изменилась.
— Я стала собой. А ты — так и остался между нами.
Он не спорил. Просто смотрел на пол.
В конце месяца Марина закрыла все суды. Все бумаги. Все следы. Купила себе кольцо — серебряное, простое. Подарок самой себе за то, что выстояла.
Потом написала заявление в паспортный стол. Развод.
Он не звонил. Она — тем более.
А через три месяца, стоя у метро «Парк Культуры», она случайно увидела его. Один. Без матери. Без пары. Похудевший. Поблекший. Он тоже её заметил. Помахал рукой.
Она кивнула. Просто кивнула. Не подошла.
Села в маршрутку и поехала в новый офис. Новый проект. Новая жизнь.
Свобода — это не тогда, когда тебя отпустили.
Это тогда, когда ты сам вышел. И закрыл за собой дверь.
Финал.