— Да сколько можно, Господи, ну сколько! – Татьяна резко дернула ящик комода, выкидывая на пол какие-то бумажки, старые чеки и батарейки, пытаясь нащупать этот чертов термометр.
Из детской неслось: плач, крик и что-то среднее между воем и требованием устроить Армагеддон. Арина вопила, будто ее на органы собираются разбирать, а Лешка, судя по сиплому голосу, снова температурил.
С кухни раздался сонный голос Сергея, ленивый и раздраженный.
— Что ты там гремишь с утра пораньше? Дети спят!
— Да, спят! Особенно Лешка, весь красный, как рак, с тридцать восемь и пять! – Татьяна влетела в кухню, держа термометр, как победный флаг. – Ты вообще глаза когда последний раз открывал, папаша года?
Сергей зевнул, почесал пузо под вытянутой футболкой и посмотрел на нее мутными глазами.
— Ты опять начинаешь? Нельзя просто… спокойно жить? Без этих истерик.
— Ага, спокойно. Один с температурой, вторая орёт, а ты… спокойно. Удобно тебе. Ты же тут у нас — декорация. Для мебели, Сергей. Мебель хоть польза приносит.
Сергей щелкнул пальцем по кружке, встал и, не глядя на жену, буркнул:
— Значит, опять в больницу. Денег у тебя на такси есть?
Татьяна прищурилась.
— О, прекрасно. А я думаю, когда ж начнется эта песня… Сергей, давай напомню: у тебя два ребёнка. Не котята. Деньги на такси ищи сам. Или сам вези.
— Ты меня не гони, Тань. Я всю неделю работал. Ты сама хотела этих детей.
— Ага, а делал ты их с кем, интересно? Или ты просто рядом стоял? Пальцем тыкал?
Он зыркнул, рвано дернул куртку с вешалки.
— Всё, я пошёл. Мне это всё надоело. Ты каждый день с утра поноса устраиваешь тут. Орешь, придираешься.
— Да? Ну иди. Только не забудь, что за эту квартиру ты ещё сам спасибо скажешь. Не мне — своей мамочке.
Сергей застыл.
— О, началось. Опять ты про мать.
Татьяна хмыкнула, скрестив руки.
— А что? Правду боишься услышать? Квартира-то не твоя, Серёженька. Подарочек от мамочки. И знаешь что, меня она тут терпит, как чемодан без ручки. И не сомневайся — при первой возможности спровадит.
Он шагнул к ней ближе, ткнул пальцем в воздух перед её лицом.
— Ты думаешь, она не права? Ты… тебе вечно всё не так. Мама — плохая, я — бесполезный. А ты… сама-то кто? Царица небесная?
— Нет, Сергей. Просто единственный человек в этой квартире, кто вообще думает о детях, а не о том, как бы соскочить.
Из спальни снова донеслось:
— Мамааааа! Ма-а-аам!
Татьяна в панике кинулась в комнату. Лешка сидел на кровати, мокрый, красный, с глупо блестящими глазами и дрожал, как заяц на морозе.
— Сынок, солнышко, потерпи. Сейчас поедем к доктору. – Она прижала его к себе, целуя в горячий лоб.
Арина потянулась к ней, ревя.
— Я тоже хочу к доктору! Мне тоже плохо!
Татьяна сглотнула. В глазах потемнело от усталости.
Сергей стоял в дверях, почесывал подбородок, смотрел на эту картину так, будто это вообще не его касается.
— Ну чё, поедем вместе? – бросил он с таким видом, будто зовёт её не в поликлинику, а на шашлыки.
— Ты серьёзно? – Татьяна медленно повернулась к нему. – Серьёзно спрашиваешь? Да я бы и рада, но... ты ж от семьи-то сегодня съезжаешь, или нет? Раз уж «надоело».
Он махнул рукой.
— Не начинай.
— Сергей, я не начинаю. Я заканчиваю. Всё. С меня хватит.
Он развернулся, швырнул куртку обратно на вешалку и рявкнул:
— Да пошло оно всё! Живите тут как хотите.
— Ну наконец-то. Решился. Мужчина, блин, сорок лет на шее сидел — пора бы и самостоятельно пожить.
— Ага. Особенно на маминой квартире.
Он хлопнул дверью так, что стены затряслись. Арина тут же заревела ещё громче.
— Мам, он ушёл? – всхлипывала девочка, уткнувшись в плечо Татьяне.
— Ушёл, ушёл, солнышко. Ничего страшного. Пусть идёт.
Телефон зазвонил, как раз когда Татьяна пыталась впихнуть детей в комбинезоны.
На экране — «Валентина Сергеевна».
Татьяна откатила глаза к потолку.
— Ну, здрасьте, приехали.
Взяла трубку, ткнув на громкую связь.
— Да, Валентина Сергеевна, что-то случилось?
— Таня... — голос был с таким ядом, что хоть мёдом мажь. — Я тут с Серёжей поговорила... Очень нехорошо, что вы опять ссоритесь. Это, знаешь ли, ненормально. Муж уходит из дома — это, милая, не он плохой, а ты что-то делаешь не так.
— Конечно, — сквозь зубы процедила Татьяна. — Всё как всегда. Кто виноват? Я. А кто святой? Ваш сыночек.
— Вот именно. И вообще, давай по фактам. Квартира-то наша. То есть... формально — моя. А значит, Танечка, если ты не можешь создать нормальную семью — будьте любезны... подумай, где жить.
— Прямо сейчас? Прямо вот так?
— Ну, пока не сейчас. Но в перспективе — да. Мы обсудим. Серьёзно. Мне это всё надоело.
— А мне, знаете, тоже надоело, — Татьяна сгребла рюкзак, застегнула его зубами, подпихнула подмышку Арину и начала тащить Лешку к двери. — Вот прямо до чёртиков.
— Ты только не думай, что я злая! – продолжала Валентина Сергеевна с абсолютно искренним возмущением. — Я добрая, Таня. Очень даже добрая. Но... всему есть предел.
— Валентина Сергеевна, а вы это… добрая — это когда вы кричите мне в телефон, что я с детьми должна с вещами на улицу? Это такая новая форма доброты, да?
— Не надо передёргивать! Ты прекрасно знала, что квартира куплена на Сережу. Мы с отцом тогда отдали последние деньги! А ты... Ты кто в этой семье была? Никто! Сначала — невестка, потом — обуза.
Татьяна сглотнула. Голова гудела. Руки дрожали. Хочется реветь. Но нельзя.
— Всё понятно. Очень понятно, Валентина Сергеевна. Я поняла вас. Чётко, ясно и громко.
Она стиснула зубы, толкнула входную дверь плечом и на последнем издыхании втолкнула детей в подъезд.
— Мам, а куда мы? — пискнула Арина.
— В больницу, зайчонок. А потом... потом мы с тобой, наверное, будем искать новое жильё.
Арина зарыдала.
А Татьяна медленно выдохнула, посмотрела в небо и пробормотала:
— А знаешь что, Таня... ты, кажется, сейчас родилась заново.
И где-то в глубине души впервые за долгое время стало не страшно. А злость... она даёт сил не хуже кофе.
***
В поликлинике, как водится, очередь из стонов, кашля и недовольных бабок. Запах йода, мокрых курток и чего-то кислого висел в воздухе, будто его можно было намазать на хлеб.
Арина, уткнувшись в маму, тихо поскуливала. Лешка лежал у Татьяны на коленях, обмякший и горячий, как печка. Доктор уже назначил лекарства, сказал — вирус, держитесь, мамочка, сил вам.
Сил. Ну-ну.
Татьяна выволокла детей на улицу, поймала такси и поехала обратно в квартиру. Ту самую, которая, как оказалось, уже вроде и не совсем её.
И вот она стоит у дверей, ключ в руках, а руки трясутся так, что ключ не попадает в замочную скважину.
Дверь распахнулась сама.
На пороге — Валентина Сергеевна. Седая, аккуратная, в тёплом халате с перламутровыми пуговицами. В руках — тряпка.
— А, пришли. — Голос скользкий, как масло. — Здрасьте, мамочка-героиня.
— А вы чего тут? — Татьяна вжалась в стену.
— А я пришла порядок навести. А то... — она критично оглядела детей. — Грязища, пыль. Живёте как... ну, как умеете, в общем.
Арина спряталась за маму, а Лешка только всхлипнул.
Татьяна прошла внутрь, стиснув зубы.
— Своего-то где потеряли? — кивнула на кухню. — Сынка родного?
— А его нет. — Валентина Сергеевна с довольным лицом сложила руки на груди. — Он у меня. Пришёл ночевать. Нервный какой-то стал, говорит — дома невыносимо. Представляете?
— Ой, представляю, — Татьяна кинула сумку на диван. — Очень даже представляю. Он у вас всегда такой — как трудно, сразу под мамкину юбку.
Валентина зло прищурилась.
— Таня, вот ты когда с ним замуж выходила, ты думала, что мы тебе должны? Мы вам квартиру — а вы нам — нервы. Такое уравнение.
— О! — Татьяна вскинула руки. — Ну наконец-то! Проговорились! То есть... всё-таки «мы вам квартиру»? Ну-ну.
Валентина сделала вид, что не услышала.
— Я вот зашла, смотрю... Кровать у детей не заправлена. Пол в прихожей — грязный. В раковине — посуда. Это что, нормально?
— А вы что, с проверкой? Или участковый по чистоте?
— А почему бы и нет, Таня? — с ледяной улыбкой спросила свекровь. — Пока квартира записана на моего сына, я имею право знать, в каких условиях живут мои внуки.
— Внуки, между прочим, живут в тех условиях, в каких может обеспечить их мать, пока их отец на диване у мамки решает, хочет он быть мужиком или тряпкой.
Валентина скрестила руки, поджала губы и выдала:
— Смотри, девочка. Развод — это не просто «поругались и разбежались». Тут документы, юристы, суд. Ты думаешь, дети останутся с тобой? А вот и не факт. Мальчика точно могут оставить с отцом. Сейчас такое практикуют.
Татьяна медленно повернулась.
— Вы серьёзно это сейчас сказали?
— Абсолютно, — кивнула свекровь. — Тем более... — она понизила голос. — Ты же... ну... нервная. Орущая. Психически... нестабильная. А у нас... стабильный дом. Без криков. С папой. С бабушкой.
Татьяна села на диван, разулыбалась, положила ногу на ногу.
— Ну вы и актриса, Валентина Сергеевна. Только не забудьте, что ваш стабильный дом — это нервный сын и вы, которая всю жизнь его держала за штанину. Хотите опеку делить? Идите. Серьёзно. Я прямо с удовольствием посмотрю, как судья будет слушать вашу речь про «нервную мамашу», которая одна тянет двоих детей, пока папаша к вам под бочок прячется.
Валентина резко сменила тон.
— Таня, ну что ты сразу... Я же по-доброму. По-хорошему. Давай... мирно. Ты же понимаешь... тебе сложно будет выплачивать половину этой квартиры. А она, между прочим, не дёшевая. Ты в курсе, сколько сейчас стоит жильё?
— О! — засмеялась Татьяна. — Всё-таки про деньги. А я уж подумала, что про детей.
— И про детей, и про деньги, — свекровь кивнула. — Устроим всё честно. Ты забираешь детей. А квартиру... освобождаешь. Пока по-хорошему.
— По-хорошему? Вы меня выселяете с двумя детьми «по-хорошему»? Вы гений, Валентина Сергеевна. Это новый уровень доброты.
— Не передёргивай, Таня. Я предлагаю... компромисс. Ты сама уйдёшь. Не будем доводить до суда.
Татьяна медленно встала. Подошла к свекрови почти вплотную. Арина с Лешкой прижались к стене, не дыша.
— Знаете что... — голос стал спокойным. — Пошли вы в суд. Прямо вот обеими ногами. Прямо завтра. Только вот... Вы уверены, что готовы открыть там рот? Вы уверены, что готовы рассказать, как оформили квартиру на сына, чтобы не делить со мной? И как сынок работал по-чёрному без налогов? И как мы с вами вместе писали липовые справки для льготного садика? Или вы уверены, что готовы, чтоб я вывалила ВСЁ?
Свекровь побледнела.
— Ты угрожаешь?
— Нет, я предупреждаю. — Татьяна улыбнулась. — Я слишком устала, чтобы угрожать. И слишком злая, чтобы молчать.
Валентина резко схватила сумку, натянула пуховик.
— Ладно. Живите пока. Но надолго тебя тут не хватит.
— Посмотрим, — холодно кивнула Татьяна.
Дверь хлопнула.
Арина тихо спросила:
— Мам, бабушка плохая?
Татьяна вздохнула, обняла детей.
— Нет, зая. Бабушка у нас... спецэффекты. Как в кино. Только страшнее.
Лешка всхлипнул:
— А папа что, к бабушке навсегда ушёл?
Татьяна стиснула зубы.
— Навсегда — это сильно сказано. Но... надолго. И знаешь... нам без него лучше.
Она вытерла лицо, посмотрела на телефон. Там висело непрочитанное сообщение.
От Сергея.
"Давай без истерик. Завтра поговорим. Условия расскажет мама."
Татьяна усмехнулась. Вытерла глаза рукавом и пробормотала:
— Ага, поговорим... Но условия завтра озвучу уже я.
***
Судебный зал был холодным, словно мороз в январе. За столом заседателей расположились три судьи, а на скамье — Татьяна с адвокатом. Сергей пришёл с Валентиной Сергеевной — гордо и чуть нахально.
Татьяна смотрела на них сквозь прищуренные глаза. Внутри всё клокотало: боль, злость, страх и отчаяние — всё перемешалось, как в кастрюле, которую кто-то забыл снять с плиты.
— Суд начинается, — строго произнёс председатель.
Началась разборка, где каждый из участников пытался выставить другого в самом неприглядном свете.
— Моя клиентка, — начал адвокат Татьяны, — заботилась о детях, оплачивала лечение, держала дом, когда ответственный отец играл в прятки с обязательствами и маменькой. Жильё было оформлено на Сергея Сергеевича под нажимом Валентины Сергеевны, чтобы, мол, «не делить имущество с женой». Вот такая «честная игра».
— Это клевета! — вскрикнул Сергей, но тут же прикрыл рот, потому что судья кивнул строго.
— Мой сын не «прятался», а пытался сохранить семью! — вмешалась Валентина Сергеевна. — А квартира была оформлена именно так для защиты имущества. Мы не позволим, чтобы эта... — она замялась, — эта женщина разрушила всё, что создавалось годами.
Татьяна холодно улыбнулась.
— Разрушила? А вы, кажется, не поняли — я не разрушительница. Я защитница своих детей. Если это разрушение для вас, то, возможно, вы живёте не в том доме.
В зале зашипели разговоры.
— Я хочу спросить у Сергея, — судья повернулся к нему, — почему вы ушли из семьи, если квартира — ваша опора? Почему оставили жену с двумя детьми наедине?
Сергей помялся, затем тихо ответил:
— Было сложно. Финансово, морально... Я не справлялся.
Татьяна резко встала.
— Вы не справлялись? А я справлялась, правда? Ваша мама учила меня, как выжить с тремя ртами, когда муж решает, что он «не герой, а жертва»?
— Таня! — адвокат взял её за руку, чтобы не сорвалась.
— Я не сдамся! — почти кричала она. — Я выстояла и выстою! Потому что речь не о квартире. Речь о том, кто мы есть. И если вы думаете, что можете лишить меня и детей крыши над головой — забудьте!
Валентина Сергеевна вскочила.
— Вызывайте охрану! Это неприемлемо!
Но зал вдруг заполнился гулом — пришёл её собственный адвокат, который тихо прошептал на ухо:
— Мадам, у вас есть кое-что, о чём лучше забыть. Налоговая проверка, документы, сомнительные операции. Если мы начнём сейчас это выносить — у вас проблемы.
Валентина сверкнула глазами, но промолчала.
Судья ударил молотком.
— Решение суда: квартира остаётся за Сергеем Сергеевичем, дети остаются с матерью, право пользования жильём закрепляется за Татьяной и детьми на срок до решения дальнейших процедур.
Татьяна села, тяжело дыша.
— Это победа, — прошептала она себе.
Сергей подошёл к ней.
— Таня... — голос дрожал. — Давай попробуем ещё раз. Для детей.
Татьяна подняла взгляд.
— Нет. Попытки кончились. Есть только путь вперёд. Отдельно. Ты — со своей мамой, а я — с детьми.
— Ты меня ненавидишь?
— Ненависть — роскошь для тех, у кого есть время и силы. У меня — только дети и жизнь. А тебя — воспоминания.
— Но мы...
— Мы — это уже в прошлом.
Она встала, взяла детей за руки и вышла из зала, оставив позади горькие взгляды и обещания новых войн.
На улице Татьяна впервые за долгое время глубоко вдохнула. Дети уткнулись в её ладони. Они вместе. И это главное.
— Мам, а папа нас любит? — спросила Арина.
— Любит, — тихо ответила она, — просто пока не умеет это показывать. Но мы с тобой научимся жить без него.
Лешка посмотрел на маму, широко раскрыв глаза.
— Значит, мы теперь команда?
— Самая крепкая на свете, — улыбнулась Татьяна.
Конец.