Лето 1987 года пахло нагретой смолой, аптечной ромашкой и чем-то неуловимо советским — то ли дефицитным одеколоном «Шипр», то ли воском, которым натирали паркет в холле.
Анна приехала в санаторий ,,Солнечный берег" на три недели, прописанные невропатологом после того, как она в пустой квартире на Петроградской стороне начала разговаривать сама с собой.
Врач назвал это «астено-невротическим синдромом», а коллеги по библиотеке перешёптывались: «С мужем развелась — вот и сдала нервы».
Первое, что она заметила в столовой — его руки. Длинные пальцы, аккуратно обрезанные ногти, но на указательном левой — шрам, будто от скальпеля.
Он сидел один, методично разделывая котлету по диагонали, и Анна вдруг представила, как эти пальцы скользят по позвонкам, проверяя искривление.
— Вы, кажется, заняли мой столик, — сказала она вместо «здравствуйте».
Виктор поднял глаза. В них не было ни раздражения, ни смущения — только спокойная усталость.
— Я всегда занимаю чужое место. По профессии.
Оказалось, он хирург из Москвы, приехавший на конференцию в соседний корпус.
Три недели лета пролетели быстро.
Они встречались в запретных местах санатория:
В заброшенную водонапорную башня Виктор приносил бутылку «Советского шампанского», Анна — курагу из столовой.
Он рассказывал, как впервые вскрыл труп в мединституте, а она смеялась, что её первый муж был таким же холодным.
В кабинете физиотерапии по ночам Виктор включал аппарат «Электросон» с маской, похожей на прибор для допросов, и Анна чувствовала покалывание в висках, пока он целовал её шею.
На лодочной станции старый дед-сторож разрешал брать вёсельную лодку.
Однажды в тумане они доплыли до середины озера, и Виктор неожиданно сказал:
— Я женат. Но это не имеет значения сейчас.
Анна ответила:
— Я тоже. То есть была. И это тоже не важно.
В последний день, когда чемоданы были уже собраны, Виктор исчез.
На столике в холле Анна нашла конверт с ключом от 307 номера.
В номере пахло лекарствами. На кровати лежала потрёпанная тетрадь — дневник Виктора. Последняя запись:
«Через три дня — операция (аденокарцинома, 4 стадия). Если читаешь это, значит, я либо уже мёртв, либо превратился в овощ. Прости за лето. Оно было моей последней сознательной ложью — я притворялся здоровым».
На обратной стороне листа — схематичный рисунок: они с Анной на той самой лодке, а вокруг озера — бесконечный лес.
Она вернулась к своей жизни: пыльным стеллажам Ленинградской публички, вечерам с «Агдамом» в гранёном стакане и настырным ухаживаниям коллеги-архивариуса.
Анна не поехала на похороны. Не смогла. Вместо этого она позвонила в московскую больницу, где, как знала, лежал Виктор.
– Пациент Виктор Сергеевич выписан, – сухо ответил дежурный.
– Как... выписан?
– Переведён на дальнейшее лечение.
Трубка выпала из рук.
Пять лет спустя. 1992 год.
Развалины санатория «Солнечный берег» напоминали советскую мечту: облезлые колонны, заросший парк, пустые корпуса с выбитыми стёклами. Анна стояла у того самого дуба – вернее, у пня, на котором теперь сидели местные подростки.
– Ищете кого-то? – раздался за спиной голос.
Она обернулась.
Виктор.
Седеющие виски, глубокие морщины вокруг глаз, но тот же взгляд – спокойный и цепкий.
– Ты...
– Жив. – Он улыбнулся. – Оказалось, у меня была не аденокарцинома, а гамартома. Редкая штука, но не смертельная.
– Почему не нашёл меня?
– Искал. – Он достал из кармана потрёпанную тетрадь – тот самый дневник. – Приезжал в Ленинград, звонил в библиотеку. Мне сказали, что ты уволилась.
Анна рассмеялась.
– Я вышла замуж за того архивариуса, помнишь? Через год развелась.
– И я... – Виктор кашлянул. – Развёлся.
Они молча смотрели на озеро.
– Ты всё ещё рисуешь? – спросила Анна.
– Да. Но теперь только живых.
Ещё пять лет спустя. 1997 год.
Маленький домик на берегу того самого озера. Бывший санаторий теперь частный отель, но дуб так и не вырос.
Анна сидит на веранде, поправляет очки и кричит в дом:
– Виктор, опять ты свои скальпели на кухне оставил!
– Это не скальпели, а ножи для рыбы! – доносится изнутри.
Она смеётся, берёт в руки книгу – новое издание медицинского атласа с его иллюстрациями. На форзаце надпись:
«Моей соавторше. Спасибо, что вылечила. В.»
А на стене в рамке – тот самый рисунок из дневника. Две чайки над озером.
Навсегда.