Давно это было. Но память часто перелистывает жизнь, как страницы книги. Читанные-перечитанные. Чёрные полосы крутит быстрее и отворачивается, чтоб стереть, забыть.
А то, что принадлежит душе, это ценное. Это единственное, куда хочется вернуться и побыть, закутаться в тёплом пледе воспоминаний. В те моменты и отбрасывает. Как будто для того, чтобы забрать там что-то спокойное, наивное, неземное. То, чего так мало в этом суетливом мире.
Ехали мы с рыбалки. Нива старенькая поскрипывает на ухабах. Мы с Коляном молчим. Порой и помолчать так приятно бывает. Как одно целое мы с ним. Братья. А будто душа одна. Всё понятно, просто. Колька младший, но я его уважаю. Крепкий выдался и телом и характером .
Я глаза прикрыл, в сон проваливаться начал. Немудрено, подъем ранний. Рыба-жаворонок. Чуть солнце проклюнулось, она уже тут как тут.
– Твою мать!– Колька резко нажал педаль тормоза.
Я с перепугу вытаращил глаза. Никого.
– Колян, ты чё?– смотрю на Кольку, а он в лобовое стекло.
– Вот гадёныш! Чуть до инфаркта не довёл!
Я пригляделся. Что за дела? На дороге, прямо посередине, ни объехать, ни обойти, журавль стоит. Или журавлёнок. Как тут разобрать. Серый. Худющий. Сразу и не заметишь.
– Э, ну-ка с дороги!
Колька посигналил .
Журавль не шелохнулся. Стоит как чучело. Засомневаешься тут, не видение ли.
Журавль стоял и смотрел на нас немного застенчиво. По крайней мере мне так показалось. Уж не знаю, знакомо ли журавлям это чувство, но как есть, так и говорю.
Я открыл дверь и потихоньку стал приближаться к этому остолопу . Почему потихоньку? Что бы не спугнуть. Чёрт! Да это он нас напугал. Стоит как вкопанный.
Я ускорил шаг и махнул руками.
–Ну–ка! Кыш! Кыш отсюда!
Птица стояла, не двигаясь.
Я обернулся на Кольку. Тот пожал плечами .
И вдруг, наш истукан повернулся и пошёл мне навстречу. Я опешил. Он смотрел мне прямо в глаза. Я сразу понял,что это ОН. Самец. Идёт и смотрит не отрываясь. По-мужски, так сказать.
Думаю: "Ну давай, рассказывай, то ли ты ручной, то ли нападать на меня собрался".
Росточком-то метр без кепки. Подошёл и смотрит. Что за чудеса! Тут он голову как запрокинул и клюв открыл.
– И что мне, покормить тебя? Щас, лягушек наловлю,– я попытался сдвинуть его немного в сторону. Он споткнулся, совсем слабый, видимо, и снова вернулся ко мне. Клюв открыл и стоит.
Что за напасть? И вдруг вижу в его пасти или рту, как это у них называется, торчит что- то. Сумерки уже. Не особо видно. Но понял я его. Мешает что-то, застряло.
–Да у него тут торчит штука какая-то,– Кольке говорю,– во блин, лора нашёл.
–Ладно, давай посмотрим, –заглядываю ему в нутро. "Я ж специалист как раз по этим делам"- смеюсь сам над собой. Спасать надо исчезающие виды. Редкие они в наших местах, даже в Красную книгу попали. Вот ведь как.
Смотрю, осока закрутилась вокруг языка. Прям узлом! Да ещё каким! Я её и так и сяк. Пальцы толстые– ни просунуть, ни ухватить. Пациент мой рот закрывает периодически, чтоб передохнуть от такого специалиста. Ковырял я ковырял, ничего не получается. А он терпит. Смотрит и подбадривает вроде: "Мужик, давай, у тебя получится.Надо."
Ни хрена подобного. Ножницы нужны или пинцет какой. Ни того ни другого нет.
– Может ножом?– к извлечению травы присоединился Колька. Фонариком подсвечивает, заглядывает, как будто соображает в этих вопросах.
– Да какой нож? Горло перережем ему .
Мож домой его отвезем?– говорю.
– Ага, скорая лесная помощь,– Колька смеётся,– Зоофельдшер высшей категории.
– Ну а что, пропадать ему тут? Вон, смотри, исхудал. Перья да кости.
– Не, ну давай. А как ты ему предложишь?
Мол, инструментов с собой не имеется. Давайте проедем в приемный покой,– издевается и ржёт во весь голос тот, с кем у нас душа одна.
Я говорю ему, пациенту в смысле:
– Слушай, братан, я не могу тебе эту заразу вытащить. Давай в машину. Щас домой приедем, разберёмся. Потом выпустим. Жрать тебя не будем точно. С тебя еда, как с меня журавль.
Смотрю, вроде согласен. По крайней мере, не отрицает. Я беру его аккуратненько за туловище. Хосподи! В чём душонка держится? Если у них она есть, конечно. Да наверное есть.
У каждого живого по-моему есть. Не интересовался я так глубоко.
Вобщем беру его, а он и не сопротивляется. Я на всякий случай на вытянутых руках его держу. Мало ли, клюв то рабочий. Как даст по непониманию своему птичьему, и всё. Был Мишка, то есть, я, стал пират Раджетти.
Сели мы с моим пассажиром вперёд и помчали в деревню. Ну как, помчали. Поехали по возможности по нашей раздолбанной трассе. Мы её шутя называем М-2.
Это в душе я мчал. Скорей бы снять эту адскую петлю с журавлиного языка.
"Вот думаю, молодец, мужик! Страх свой переборол, к людям вышел. Видать совсем невмоготу стало. Ни поесть, ни попить. Но попить-то, наверное, можно",– я размышлял и даже представлял себя на его месте. Как я хожу себе на длинных ногах и больше нет у меня ничего. Только клюв. Крылья, правда есть, но толку от них... Вот иду я, и мимолётно так, голову вбок, травку срываю. Сочная, свежая. И вдруг...что-то пошло не так. Глотаю, а она поперек горла! Ни туда, ни сюда.
Я аж поперхнулся и закашлялся. Я, который Мишка.
Журавль заметался. Но я держу его, чтоб не клюнул меня ненароком.
Колька говорит:
– Эээ! Потише там!
– Не могу,– говорю,– как представлю, сколько он с этой травой намучился, аж сердце щимит.
– Щас, домой приедем, я сердце твоё лечить буду. Там настоечка холодненькая ждёт.Ээх!– причмокнул Колька.
А я всё кручинюсь:
– И вышел же! Не побоялся! И рот открыл, и в машину согласился.
Колька хохочет:
– Ну ты прям драматург-орнитолог.
Приехали. Мать смотрит на нас:
– Даа, удалась рыбалка! Зачем вам этот немощный нужен?
– Ма, это пациент. Операцию делать будем.
– Ну-ну, – пожала плечами,– Журавлей у нас ещё не было.
Действительно, и цапля жила, и ворон. Но об этом потом как-нибудь.
Операционную разбили тут же во дворе. Мать взяли в медсёстры. Мы с Колькой– ведущие хирурги.
Пациент вёл себя адекватно. Но, как я понял, обессилен он был от голода. Поэтому , что воля, что неволя.
– Пинцет! Ножницы!
Хрясь! Трава перерезана. Вытянул я её и дело с концом. Сантиметров 20 ещё внутрь проглотил её журка наш.
Уффф...Прям гордость! Спасли тварь божью. Хоть он и не тварь, конечно, но так говорят .
А он меня возьми и клювом по руке –как даст! Неужели, тварь, всё-таки!
Я аж отпрыгнул:
– Ты чё братан! Я тебя спас, а ты...
Мать смеётся, говорит:
– Так поблагодарил он тебя. Как он ещё скажет-то?
Потом суета началась. Вот только что баньку гостю не истопили. Накормили рыбой. Воды поставили. В сарае место выделили. Пообещали утром отпустить. А как же? Послеоперационный период.
Спал я плохо. Всю ночь ко мне шли звери. Все говорящие, вежливые. А я распознаю сижу, что за жалобы, какую кому примочку сделать.
Доктор Айболит! Ей богу!
В общем проснулся уставшим, но сразу побежал в палату.
Там уже Колька. "Завтрак в сарай", как говорится. Рыбки положил. Наблюдает.
Пациент доволен. Пьёт, ест. Молодцом держится.
Ну что ж, пришла пора прощаться. Открыли дверь и легонько подтолкнули журку наружу. А он сопротивляется, не хочет идти.
Ишь ты, характерный стал после харчей наших. Ладно, приходи в себя.
Так он и остался. Имя дали ему – Яшка. Нам всем понравилось. И ему тоже.
Хорошо ему с нами было. Семья. Все любят, заботятся. Может у него никогда такого и не было. А это знаете, каково? Хреново, я бы сказал.
Толстый стал Яшка. Перья переливаются. Ходит барином по двору.
– Куда вы его так кормите, он и полететь-то не сможет,– смеялась мать.
А куда лететь? Ему и здесь неплохо. Кошки в шоке, собака в будке. "Что за чудище на ходулях завелось во дворе?"
Иногда Яшка улетал. Сядет на крыше. В смысле, встанет. И стоит, окрестности оглядывает.
А осенью Яшка улетел навсегда. По-английски. Может, у них не принято прощаться. Тогда ладно. Зов природы. Покинул свой санаторий. Полетел со своими, в тёплые края.
Полюбили мы его. Часто говорим о нём. Всё думаем : "Вспоминает он нас, интересно? Или у них , у птиц, это не заведено?" У нас это завсегда. Как что душевное, так можно бесконечно размышлять. Приятно. И на сердце тепло.
