— Мам, ну когда уже разберём чердак? — Лена, как заведённая, снова возвращается к этому вопросу за воскресным обедом. — Ну правда, там же уже гора хлама выросла!
— Какой хлам?! — мама тут же обижается, даже вилка на лету замирает. — Там семейные вещи... память...
— Мам, да сколько можно! Коробки уже век не открывались, пылища, неизвестно что внутри... Давай, ну хоть половину выкинем, а?
Мама тяжело вздыхает, но сдаётся:
— Ладно. Только вместе. Слышишь? Без меня — ничего не трогай!
В следующий выходной они, вооружившись тряпками и терпением, лезут на чердак. Лена морщит нос — пыль, как туман, а мама с осторожностью берётся за первую коробку.
— Смотри, — улыбается, достаёт крошечное розовое платьице. — Это твоя детская одежда... Помнишь, как ты его обожала?
— Мам... — Лена фыркает, смеётся. — Мне вообще-то уже двадцать два! Да кому оно сейчас нужно?
— А вдруг у тебя дочка будет? Сама скажешь спасибо...
Лена только закатывает глаза, спорить не хочет. Поехали дальше. Старые книги. Газеты пожелтевшие, школьные тетради с каракулями...
— О, а это что такое? — Лена вылавливает потёртый конверт, откуда высыпаются фотки.
Мама берёт его — и лицо у неё вдруг меняется, становится серьёзным:
— Ох... это... это бабушкины фотографии.
— Чьей бабушки? Твоей мамы, что ли?
— Нет, не моей... — мама мнётся, запуталась, видно, в воспоминаниях. — Это длинная история.
— Ну так расскажи! — Лена устраивается поудобнее прямо на старом сундуке, не хуже, чем у камина зимой.
Мама какое-то время молчит, перебирает чёрно-белые снимки, словно на ощупь ищет слова.
— Помнишь, я тебе рассказывала, что мы с папой часто переезжали? Он же военный...
— Ну конечно, помню.
— Когда мне было десять, мы жили в маленьком городке под Псковом. Квартиру снимали у одной старушки — Анны Васильевны. Она на первом этаже, мы — наверху.
Мама показывает фото — пожилая женщина в платке, глаза ясные, тёплые.
— Вот она. Муж на войне погиб, детей своих у неё так и не было, только племянники, а я... ну, я к ней так и прилипла. Каждый день к ней — то молока попить, то поболтать.
— И что было дальше?
— Анна Васильевна меня как родную внучку любила. Вязать учила, лепить вареники... Сказки на ночь. А через пару лет нас перевели в другой город.
Лена смотрит следующее фото — мама там маленькая, крепко обнимает ту самую старушку.
— А почему ты её бабушкой называла?
— Она сама так хотела: — Я твоя вторая бабушка, доченька. — И правда, была как бабушка... Моя настоящая далеко жила, мы её редко видели. А Анна Васильевна тут, всегда рядом.
— Вы потом общались?
Мама качает головой, взгляд потускнел:
— Первое время письма были... А потом, как всегда, закрутилось: новая школа, друзья, институт... Связь взяла — и пропала.
Лена листает дальше. Вот мама, постарше, на фоне какого-то дома. Потом — уже взрослая, в свадебном платье.
— Мам, а это откуда? Ты же говорила — связь потерялась...
— Потерялась... но не до конца... — мама слегка смущается. — Я иногда ей писала. Ну там, на дни рождения, на Новый год. Адрес запомнила.
— И она отвечала?
— Первые годы отвечала, вот эти фотографии прислала как память. А потом... то ли переехала, то ли... — у мамы дрожит голос. — Может, ушла уже.
— А это что за фото? — Лена разворачивает снимок, где мама держит на руках младенца.
— Это ты, — мама вдруг светлеет, улыбается. — Я ей послала такую же фотографию, когда ты родилась. Написала: — Познакомьтесь, ваша правнучка.
— И она ответила?..
— Не ответила... — мама тихо качает головой. — Я тогда так расстроилась, если честно. Думала — может, обиделась, что редко писала.
Лена перебирает фотографии, задумчиво щёлкает пальцами:
— Мам, а может... давай съездим туда? Ну просто посмотрим, что с ней стало.
— Лен, да ты шутишь? — мама вздыхает и пытается отмахнуться. — Больше сорока лет прошло, представляешь? Там ведь городок крошечный, его, может, вообще уже нет на карте...
— Ну и что? Попробуем! У меня отпуск на следующей неделе — вместе поедем, а?
Мама мнется, видно, что сомневается, но в глазах вдруг вспыхивает огонёк.
— А если... если она... ещё жива?
И вот, через неделю, они едут на машине, прокручивая в голове те самые воспоминания.
Мама волнуется, всё дорогу перебирает фотографии — то одну, то другую.
— А если дом снесли? Или она уехала давно...
— Мам, ну хватит переживать впустую! — Лена улыбается, тормошит её за плечо.
Городок оказывается на месте. Не просто на месте — аккуратный, симпатичный, будто и не прошло этих четырех десятков лет. Находят улицу. Дом. Всё знакомо, только краска поновее, двор ухоженный.
Звонок в дверь. Им открывает женщина, лет сорока, с лёгкой растерянностью в глазах:
— Вам кого?
— Здравствуйте. Мы Анну Васильевну ищем... Мы когда-то здесь жили, много лет назад...
Женщина долго и пристально смотрит на маму, потом восклицает:
— Анна Васильевна — это сестра моей бабушки. А... погодите-ка... — прищуривается, разглядывает внимательнее. — Вы... не Татьяна?
Мама только ахает:
— Откуда вы меня знаете?
— Так бабушка про вас рассказывала! — улыбается женщина все шире. — Говорила, была у неё приёмная внучка — Танечка. Показывала фотографии...
— А бабушка... она жива? — мама спросила робко.
— Конечно! Ей девяносто пять уже, просто сейчас в больнице, ногу сломала. Проходите, не стесняйтесь!
В доме — всё будто замерло во времени: та же планировка, запах, солнце на подоконнике. Только мебель чуть новее, да телевизор современный.
— Я Ольга, — хозяйка протягивает руку, улыбаясь — Как бы двоюродная внучка бабушки, переехала из Москвы, чтобы с ней быть. Она тут совсем одна осталась...
— А почему она не отвечала на письма?
Ольга смущённо улыбается:
— Так писать-то она не умела... Ещё в детстве чуть-чуть читать научилась, вот и всё.
— Как — не умела? — мама поражена. — А рецепты, записочки?
— Это всё печатными буквами, с ошибками, по слогам выписывала, чтобы не забыть. А вот простое письмо написать — для неё трудная задача была, просила знакомых написать под диктовку. Она ваши письма бережно хранила, читала много раз, но ответить... стеснялась.
— А мы вот фотографии нашли на чердаке, — Лена достаёт конверт, протягивает снимки.
Ольга только руками всплеснула:
— Да это же бабушкины любимые! Она их вам отослала, на память... Говорила: пусть Танечка помнит свою вторую бабушку.
— А мы можем... её навестить? — неуверенно спрашивает мама.
— Обязательно! Она так обрадуется, вы даже не представляете!
В больнице Анна Васильевна лежит на аккуратной койке в общей палате. Худенькая, седые волосы — а в глазах та же добрая искорка, как раньше.
— Танечка? — едва слышно, полный недоверия голос, будто она боится ошибиться.
Мама подходит, берёт её руку — морщинистую, родную:
— Это я, бабушка. Приехала, наконец-то...
У Анны Васильевны текут слёзы радости. Она гладит мамину руку, не отпуская:
— Как ты выросла... красота моя!
Взгляд переходит на Лену:
— А это... кто это?
— Это моя дочка, ваша правнучка, Лена. Помните, я присылала вам фотографию?
— Леночка! — у Анны Васильевны прямо глаза светятся от счастья. — Какая красавица! И ведь вылитая мама, ну просто копия! Садись ближе, деточка, не стесняйся.
Они сидят долго, время летит незаметно: разговоры, воспоминания, смех сквозь слёзы. В какой-то момент старушка шуршит в тумбочке, достаёт измятый пакет.
— Вот смотри, Танечка... здесь все твои письма, до единого. И фотографии твои тоже тут есть. По вечерам сижу, перечитываю, как молитву...
— Бабушка, ну почему же вы не отвечали? — мама не выдерживает, голос подрагивает. — Я всё думала, вдруг вы обиделись...
— Да как я тебе напишу, солнышко? — смущённо улыбается Анна Васильевна, пряча глаза. — Писать-то толком не умею. Стыдно... Думала, вдруг посмеёшься надо мной...
— Как бы я смеялась! — мама вдруг всхлипывает, вытирает слёзы. — Я бы сразу приехала сама, если бы знала... хоть днем, хоть ночью!
Анна Васильевна ласково сжимает её ладонь:
— Ничего, Танечка, вот теперь и приехала. Это и есть судьба, значит, так нужно.
Перед самым отъездом мама протягивает Ольге записку с телефоном:
— Обязательно звоните, если что понадобится, пожалуйста. И передавайте бабушке — мы теперь потеряться не дадим, будем ездить часто.
Ольга только улыбается в ответ:
— Поверьте, она будет самой счастливой на свете. Знаете, последние годы всё спрашивала: где же моя Танечка, как она там – живёт, здорова ли…
Уже в машине Лена, глядя на маму сквозь запотевшее стекло, вдруг тихо замечает:
— Мам... как хорошо, что мы поехали. Правда.
— Ты даже не представляешь, как хорошо, — мама улыбается, а по щеке всё равно катится слеза. — Только вот... не поздно ли, как думаешь?
— Поздно для чего?
— Ну... наверстать всё упущенное. Быть... не формально, а по-настоящему — внучкой.
Лена смотрит прямо в глаза:
— Никогда не поздно, мам. Главное — что мы нашли друг друга. Вот и всё.
Проходит месяц. Анну Васильевну выписывают из больницы, и мама с Леной приезжают встречать её домой. С собой — подарки, гостинцы, сумка с фруктами. Старушка не нарадуется, суетится, будто и не было долгих лет одиночества.
Вечером, за чаем, когда за окном тихо темнеет, Анна Васильевна вдруг говорит:
— Танечка, знаешь… Я всегда мечтала, что у меня будет семья. Но думала, видно, не судьба... А оказалось — есть у меня и внучка, и правнучка. Самая настоящая!
— И всегда будем, бабушка, — обещает мама, сжимая её ладонь. — Мы теперь не потеряемся.
Лена достаёт телефон, устраивает «селфи» прямо за столом — три поколения женщин: у самовара, у домашнего уюта.
— Это — в семейный альбом, — улыбается, щёлкает затвором. — Чтобы не забыть этот день. Никогда.
А уже дома, перебирая гостинцы, что привезли от Анны Васильевны, Лена вдруг говорит маме:
— Знаешь, я вот поняла сейчас... Семья — это не только кровь, фамилия.
— А что тогда?
— Это те, кто любит не за что-то, а просто потому что ты есть. Кто твоё фото больше сорока лет хранит и каждый день молится, чтобы у тебя всё было хорошо.
Мама кивает, смотрит на старые снимки:
— Хорошо, что мы не выбросили те фотографии. Они же к бабуле нас и привели.
Лена смеётся, озорно, чуть по-детски:
— Вот видишь! А я — хлам на чердаке...
— Не хлам, — строго, с какой-то особой нежностью поправляет мама. — Это память, Леночка. Самое дорогое, что есть у нас.