Иногда история шоу-бизнеса напоминает семейную ссору: вроде бы все свои, но за песню — как за последнюю рубашку, до крика. А если в этой истории — Пугачева, Боярский и та самая “Баллада о зеленоглазом такси”, будьте уверены: без драмы там не обошлось.
Олег Кваша к тому вечеру был выжат, как лимон. Он несколько часов подряд крутил один и тот же трек, почти как мантру: «Каждый возьмет свое… каждый возьмет свое…» — в надежде, что Алла Борисовна клюнет. Трекающий ритм, напор, тексты с амбициями — песня должна была открывать альбом. Альбом, кстати, не абы какой, а сплошь из звёзд: Долина, Понаровская, Караченцов и, разумеется, Боярский. Вот она, советская “дрим-тима”.
Но Пугачева слушала не спеша. Нет — и не да. Ходила по студии, курила, прищуривалась. И вдруг… щелчок. Неожиданно замирает. Говорит:
— Слушай… Такси. Вот эту хочу.
— Какую? — чуть не подавился чаем Кваша.
— Ну, Балладу. Про такси. Зеленоглазое. Дай мне её.
Пауза зависла плотная, как московский смог. Потому что песня уже не просто занята — она записана. Её только что отложили под голос Михаила Боярского. Да-да, того самого. И он уже сказал “да”, отрепетировал, пришёл в студию. Песня была его.
И вот теперь — Пугачева. И не просто просит, а требует.
“Отдавай”, — как будто речь о кольце власти, а не о семиминутной композиции.
У Кваши руки опустились. Это был классический момент: с одной стороны — королева эстрады, любимица всех верхов, от ЦК до монтажников сцены. С другой — артист, которого ты уговаривал неделями. Выцеплял у театра, ловил у служебки, давил авторитетом и музыкой. И он, Боярский, всё-таки пришёл. Поверил. Записал.
А теперь? Что, стереть его дубль и вручить микрофон Алле?
Честно — у любого композитора в такие моменты коротит мозг. И ты либо прогибаешься, либо, как Кваша в ту ночь, стоишь и шепчешь:
— Алла Борисовна… я вас уважаю, но… нет.
И вот тут она взорвалась.
— Ну и не надо! Ничего не буду петь. Ваш альбом без меня — ноль! И вообще, “Каждый возьмет свое” — бубнеж какой-то.
И ушла. Хлопнув дверью. Как это умеют только большие звезды и малые королевы.
Если честно, Боярский и сам не в восторге был от этой песни. Впервые услышав «Балладу о зеленоглазом такси», он поморщился.
— Долгая. Тягомотная. Нудная… — буркнул он Кваше. — Ну, семиминутная песня, ты серьезно?
Кваша стоял на своем:
— Миша, это не просто песня. Это кино. Это город, ночь, мужчина, который потерял. Это ты.
— Я? — скептически хмыкнул Боярский. — Ну, допустим.
На запись он пришёл без фанфар. Один раз спел — не понравилось. Второй раз — записали.
— Что, хватит? — спросил.
— Хватит, — сказал Кваша.
— Ну и славно, — сказал Боярский и ушёл.
Вся работа — двадцать минут. Без истерик. Без грима. Без ожиданий. Никто не думал, что это — песня, которую будут петь через сорок лет в каждом третьем караоке, а таксисты будут врубать её на повтор, как личный саундтрек ночной смены.
Сам Боярский песню в сердце не пустил. Своей не считал. Даже раздражался, когда просили:
— Михаил Сергеевич, “такси” давайте!
— Опять?! — морщился он. — Боже мой, ну сколько можно…
Он-то думал: это просто одна из многих. Сыграл — и пошёл дальше. В его жизни таких “одних из многих” было с избытком — он не страдал от дефицита славы. Кино, театр, песни — везде был своим. Уж кому-кому, а ему не нужно было “тащить” хиты на своих плечах.
А песня между тем… начала жить своей жизнью.
Ирония судьбы — в начале её вообще не замечали. В зале во время выступлений люди вставали и шли пить пиво. Песня шла семь минут, а публика выдерживала три. Максимум.
Боярский психанул:
— Всё. Сокращаем. Иначе вообще петь не буду.
Сократили. Ускорили. Но не зашла. Ни в какой версии.
И тогда он вычеркнул её. Просто перестал исполнять.
— Не идёт — и не надо. Обойдёмся.
Он уже забыл о ней. Как забывают о старом пиджаке, который когда-то купил на распродаже и повесил в дальний угол шкафа.
А потом — как это часто бывает в жизни — всё перевернулось.
Песня всплыла неожиданно. Сама. Без чьей-то помощи.
Сначала кто-то врубил её в такси. Потом — в электричке. Потом — на рынке, где продавали кассеты по сто рублей за сборник. Потом — на радио. И вот уже дети напевают припев, не зная, кто такой Кваша и зачем он это сочинил.
Песня, которую Боярский не хотел, которую Пугачева хотела “отжать”, которую слушатели поначалу зевали, вдруг стала культовой.
Вот такой вот парадокс шоу-бизнеса: не ты выбираешь хиты. Они тебя выбирают. А если ты им не рад — они всё равно останутся. Без тебя.
…А Пугачева тогда ушла гордо. Сидела в студии с сигаретой, смотрела в потолок и, кажется, обдумывала не музыку — план мести. Она вообще не терпела отказов. Особенно от тех, кто по статусу вроде как «ниже». А Кваша отказал. Причем — в песне, да ещё и ради Боярского. Вот это была пощечина.
И Алла Борисовна в ответ не просто развернулась и вышла. Она разнесла всё. Сказала, что песня — бубнеж. Что от неё и через год ничего не останется. И что она, Пугачева, спела бы лучше. Потому что это женская песня. А Боярскому, мол, нечего там делать.
Но в итоге — не она спела. Потому что Кваша держался. Не прогнулся. И песню не отдал.
А знаешь, что Пугачева в итоге спела на том альбоме?
Не “Каждый возьмёт своё” — его она демонстративно отвергла. Не “Такси” — её ей никто не уступил. Она записала “Крысолова”.
Вот такая ирония: величайшая певица страны, звезда всех звёзд, получает в альбоме не хит, не гимн, не бомбу, а “Крысолова”. Песню, которую сегодня почти никто не помнит.
А “Зеленоглазое такси”? Его не просто помнят. Его ставят на свадьбах, в пробках, в магазинах, в TikTok-е и в ресторанах 90-х. Эта песня живёт. Даже вопреки самому Боярскому, который её не любит. Даже вопреки тому, что её хотели похоронить на стадии демо.
Песня оказалась крепче амбиций, капризов, редакторских ножниц и даже самой Пугачевой.
Иногда я думаю: в шоу-бизнесе побеждает не тот, кто громче всех требует. А тот, кто просто поёт. Без истерик. Без сцен. Без “отдавай мне”.
Потому что, как это ни банально, — каждый действительно берет своё.
А песня — если она настоящая — сама выберет, с кем ей идти дальше.