— Бабушка, а это что? — Миша потянулся к бумажке, торчащей из кармашка её кошелька.
Зоя Аркадьевна дёрнулась. Быстро спрятала квитанцию. Та, как на грех, выползла наружу. Синяя печать изо студии светилась, как упрёк.
— Ничего. Бюрократия, — ответила она, защёлкнув замок.
Миша прищурился, как его отец в семь лет. Тот, правда, теперь таким взглядом не сверлил — у него свои заботы, вахта, расчёты, Сургут. А вот у внука — с памятью и нюхом на обман всё в порядке.
— Бабуль, — он поставил портфель на пол. — Мы что, маме не скажем про художку?
Она опустилась на диван, устала, будто из боя вернулась. И, может, в каком-то смысле — так и было.
— Скажем, обязательно скажем, — кивнула она. — Но потом. Сделаем ей сюрприз.
— Какой?
— Большой. Красками. Только она пока не готова.
Он кивнул, как взрослый. И пошёл мыть руки к ужину.
Екатерина — её невестка — вернулась поздно. Пахла копировальной бумагой и чужими судьбами. Устроилась работать в комиссию по опеке, после того как потеряла второго — мертворождение. Зоя Аркадьевна это знала. Поэтому и не лезла.
— Сегодня пришлось отказать семье, — устало говорила Екатерина, держа в руках чашку, как спасательный круг. — Всё подготовили, всё купили, даже кроватку… А справка оказалась фальшивая. Не прошли проверку. Нельзя.
— Очень жаль, — кивнула Зоя Аркадьевна. — Плакали?
— Она — да. Сказала: "Это был наш единственный шанс…"
Тут Екатерина замолчала. И вдруг, глядя в окно, сказала тихо:
— Наверное, я бы тоже так плакала.
Зоя Аркадьевна прикусила губу. Всё поняла. Но не прокомментировала.
А Миша сидел рядом. Не проронил ни слова. Только ел холодную гречку, поглядывая на мать.
Через два дня Андрей, сын Зои Аркадьевны, сообщил, что уезжает на Ямал. Вахта. Три месяца там, месяц здесь.
— Ну а что, — сказал он за чаем, — деньги приличные. За год на ипотеку наскребём.
Екатерина кивала энергично, будто только и ждала этих слов.
— Конечно, поезжай. Мы с Мишей справимся.
Справимся. В этом слове была и надежда, и усталость. Но Миша-то понял: его папа уезжает. Надолго. И мама снова станет невидимкой.
У Зои Аркадьевны трещала голова. Давление било рекорды. Таблетки закончились.
— Ладно, обойдусь, — пробормотала она. — Терпела и не такое.
Но когда Миша попросил новые кисточки, она не смогла отказать. Пошли в магазин. Купили. И только позже, когда дома уже всё было вымыто и разложено, Миша вдруг спросил:
— Бабуль, а ты таблетки купила?
Она замерла. Потом села на стул.
— Потом куплю, — отмахнулась. — Всё хорошо.
Он ничего не сказал. Но в глазах у него было слишком много понимания для семилетнего.
Через неделю Екатерина пришла к ней домой неожиданно. Без звонка. Просто открыла дверь своим ключом.
— Ого… — сказала она, глядя на мольберт и коробки с гуашью. — А вы, оказывается, творческая!
Зоя Аркадьевна смутилась.
— Да так, мазюкаю. В молодости в художественное училище хотела. Но жизнь закрутила…
— Ну вы даёте. А покажете?
— Да там… ничего особенного.
Но Екатерина разглядывала один рисунок особенно долго — яблоки на старой газете. Именно такие были у неё в детстве в деревне.
— Это — вы?
— Да.
— Очень красиво.
Они говорили ещё долго. И вроде даже тепло. Но Зоя Аркадьевна чувствовала — если правда всплывёт, Екатерина не обрадуется.
Правда всплыла.
Миша показал очередной рисунок дома. Огромный натюрморт. Тонкая работа. Екатерина ахнула.
— Где ты так научился?
— В художке! Мы с бабушкой ходим!
Всё. Вечером был звонок.
— Вы что, издеваетесь?! — Екатерина звонила с балкона. Голос срывался. — Почему я узнаю об этом от ребёнка?
— Я… не хотела мешать, — тихо сказала Зоя Аркадьевна.
— Мешать?! Это мой сын! И я должна знать, куда он ходит, с кем, что делает!
— Но вы ничего не замечали! А у него талант!
— Это не повод делать всё за моей спиной!
И тогда Зоя Аркадьевна сказала:
— Это повод хотя бы посмотреть на своего ребёнка.
Трубку положили обе.
Утром Миша молчал. Губы сжаты. Кисточки не трогал.
— Миша, ты злишься? — спросила мать.
— Ты на бабушку ругалась. А она… она мне покупала краски. Вместо своих таблеток.
Екатерина опустилась на корточки. Уткнулась в его плечо. Заплакала.
— Я не знала… Прости меня.
Семейный совет состоялся вечером.
— Мама, — начал Андрей, — ну что за цирк? Он же ребёнок. Увлёкся — отлично. Занимается — прекрасно. Но зачем всё тайно?
— Затем, что вы оба слепые. И усталые. Я хотела, чтобы кто-то его услышал.
— А зачем в ущерб себе? — спросил он.
— Потому что он — единственный, кто меня ещё называет бабушкой, а не «дайте отдохнуть».
Тогда Екатерина встала. Подошла. Обняла.
— Больше никаких жертв. Пожалуйста. Давай делать всё вместе.
Сейчас Миша ходит в художественную школу. Легально. Официально. А в субботу Зоя Аркадьевна рисует яблоки. На газете.
— Поглядим, кто из нас лучше, — смеётся она.
Мальчик кивает. Но каждый раз делает её яблоки чуть ярче.
Потому что это и есть любовь.