Сознание Н’Араилa раскрылось медленно, как если бы невидимая рука осторожно развернула древний, потрёпанный веками свиток, исписанный словами, смысл которых был утерян для многих поколений смертных. В этом безмолвном, бесконечно тягучем пространстве, где время казалось свернувшимся в плотный узел, дракон впервые по-настоящему осознавал тончайшую, почти невидимую нить, связывающую его с тем, кого люди называли магом.
Эльридан, стоя перед колоссальной фигурой зверя, знал, что не имеет права на ошибку. Его губы едва заметно шевельнулись, когда он произнёс истинное имя чудовища — имя, сокрытое в глубинах эфирных пластов, имя, которое было вплетено в ткань самого мира, как заклинание на границе жизни и смерти. Этот звук был не просто словом — он был вибрацией, волной, разрывающей покровы реальности.
В тот самый миг по всему Луминору прокатилось глухое, тягучее эхо. Рунические сплетения, выгравированные на стенах Великой Площади, внезапно затрепетали, словно их коснулся незримый ветер. Каменные блоки, веками державшие молчание, отозвались низким, едва различимым звоном, будто внутри них пробудились дремлющие духи гор. Где-то далеко за пределами круга слышался гулкий отголосок сотрясаемых воздушных слоёв — это сама атмосфера отвечала на зов древнего имени.
В нутре Н’Араилa, глубоко под слоями чешуи, под жёсткой мускулатурой, в самом сердце его эфирной природы, что-то содрогнулось. Возникло странное, щемящее чувство узнавания и древнего согласия. Будто тысячи лет назад он уже однажды подчинялся этой власти, поддавался этому зову. Его золотистые глаза с вертикальными зрачками вспыхнули призрачным светом, отливавшим серебром.
Эльридан, понимая, что сейчас на кону его жизнь шагнул вперёд. Его ладонь медленно легла на раскалённую чешую, где каждая чешуйка была как фрагмент сломанной зеркальной мозаики, разрезающей воздух тонкими всполохами магического жара. Сила зверя вибрировала, как натянутая тетива. От прикосновения пальцев мага вспыхнули слабые голубые всполохи — остаточные следы защитных чар, призванных хоть немного обезопасить его от мгновенного испепеления.
Вокруг них, словно призрачные сети, всплывали тонкие линии силовых связей. Цепи, налитые силой Кванты, сплетённые по древним канонам эфирного плетения, замкнулись вокруг массивного тела дракона. Они словно светились изнутри: тусклый серебристо-синий свет переливался по звеньям, напоминая осколки ледяной молнии, застывшей во времени. Каждая цепь была выкована не из металла, а из сгущённого потока магической субстанции, сплетённой из жизни, боли и воли множества магов.
Дракон рванулся, и по цепям прошла вибрация такой силы, что земля под ногами застонала. Пыль поднялась столбом, воздух над площадью заполнился запахом озона и раскалённого эфира. На несколько кратких мгновений свечение цепей почти погасло, и тогда Эльридан почувствовал, как сама его жизненная сила начинает перетекать в умирающие заклятия. Вены на его руках вздулись, кожа побледнела до мертвенной прозрачности. Он знал: если не подпитать оковы — они рассыплются.
Вокруг мага, словно в хороводе, закрутились его соратники — другие маги, вызванные на помощь. Их руки двигались слаженно и быстро, пальцы выписывали сложные глифы, формулы плетений вспыхивали над их головами, будто призрачные световые змеи. В воздухе звенели нити ментальной магии: каждое слово, каждый жест, каждое мысленное усилие было частью единой оборонительной конструкции.
Клинья заклятий, подготовленные заранее, словно застыли на грани реальности, готовые по первому сигналу вонзиться в тело дракона. Они представляли собой концентрированные сгустки стихийной энергии — сверкающие синие стрелы, острые, как намерение убить. Маги удерживали их, как лучники — натянутые тетивы, ожидая того момента, когда команда будет отдана, и смерть разразится по всем направлениям.
Эльридан, стоя в самом центре этого магического вихря, стиснул зубы. Он чувствовал, как пространство вокруг сгущается, как само время замедляется, скручиваясь в спираль. Сердце билось неровно, кровь становилась тяжёлой, будто свинец. Его голос, когда он произнёс следующее слово силы, прорезал эфир, как клинок — чистый, твёрдый, наполненный волей.
И в этот миг между драконом и магом возникло что-то новое: тонкий, почти неосязаемый мост, сплетённый из страха, силы, древних соглашений и обоюдного понимания, что отныне их судьбы переплетены.
Н’Араил оттолкнулся от мостовой с такой силой, что покрытые трещинами каменные плиты разлетелись в стороны, будто щепки под ударами молота. Из трещин и выбоин, оставленных его когтями, столбами взвился тлеющий пепел — густой, почти осязаемый, с примесью золы и мелкой крошки раздавленных булыжников. Воздух над площадью стал плотным и тягучим, как кисель, наполненный дымом, жаром и энергией разрывающихся заклятий. Каждый его вдох вызывал дрожь в атмосфере, каждое движение крыльев — едва уловимый свист, предвещающий очередную волну разрушений.
Полет был тяжелым, рваным — как первый вдох у того, кто слишком долго лежал без сознания. Над городом бушевала турбулентность магических энергий, нарушавших естественный порядок стихий. Воздух становился коварным и непредсказуемым: целые его пласты внезапно проваливались в беззвучные карманы, где не было даже отзвука ветра. Громадное тело дракона то стремительно падало вниз, словно камень, потерявший опору, то резким рывком всплывало вновь, как будто под ним внезапно расправились крылья невидимого урагана.
Каждый его взмах срывал с крыш старых зданий черепицу, как если бы тысячи мелких ножей проходили по кровле. Доски, служившие опорой шатким балконам, разлетались в стороны, словно картонные, ломаясь с сухим треском. Оконные рамы трещали, стекла взрывались сотнями осколков, отражая в своей мозаике беспорядочные вспышки магического света. В переулках завывали порывы ветра, несущие с собой обломки ставен, куски ткани, обрывки флагов и фонарей.
Внутри домов творился хаос. В трактире на углу площади, с деревянными стенами, окрашенными тускло-зелёной охрой, и старыми дубовыми столами, пол покрывали осколки тарелок и кубков. Сбитые с гвоздей картины — выцветшие пейзажи и портреты забытых героев — валялись на полу. За стойкой, где всегда пахло прелым элем и жареным мясом, медный кувшин перевернулся, пролив содержимое на пол, смешавшись с осколками и прахом.
В мастерской старого гравёра, с полками, до краёв заставленными банками с пигментами и склянками с эфирными смесями, с потолка срывались пучки засушенных трав, а тонкие кисти и резцы разлетались, как стрелы. Маленькие оконца с витражными вставками, которые владелец так бережно охранял от времени, трескались одно за другим.
В лавке травницы, где стены были увешаны пучками сушёных кореньев, а длинный стол был завален глиняными чашами с порошками, от ударной волны взметнулись в воздух клубы разноцветной пыли: пурпурной, зелёной, серебристой — ароматы полыни, лаванды и раскалённой меди смешались, образуя удушливую завесу.
На центральной площади мальчишка, одетый в рваную шерстяную тунику, застыл с куском черствого хлеба в руке. Его тонкое, грязное лицо с широкими глазами повернулось к небу. Он вскинул голову, его дыхание перехватило, когда он узнал седока, чьи одежды развевались, будто горящие флаги, на спине пылающего зверя. Голос мальчишки, потрескавшийся от сухости, но всё ещё полный юношеской силы, взвился в воздух, как последний сигнал тревоги:
— Маг оседлал огненного зверя!..
Его крик стал искрой, взорвавшей людской страх. Вторая волна паники, более мощная и беспощадная, чем первая, пронеслась по городу. Люди метались в разные стороны: кто-то бросал поклажу, кто-то толкал соседей в стремлении выбраться из узких переулков. Тощие торговцы в ярких халатах, застывшие прежде в недоверчивом молчании, теперь срывались в бег, хватая детей и мешки с товаром. Купцы, еще недавно прижимавшие к груди кошели, рыдали и бормотали молитвы. Детский плач перемешивался с хриплым стоном стариков.
Луминор дышал страхом, и этот страх был осязаем, как плотный, липкий туман, проникающий в каждую щель, в каждую комнату, под каждый скрипучий потолок, под каждую перекошенную дверь. Город замирал под сенью расправленных крыльев, понимая, что прежняя эпоха заканчивается — здесь, сейчас, в сердце пыльного ветра и магического безумия.
С магической сутью Луминора Эльридан вдруг оказался связан до последнего, едва ощутимого биения. Этот контакт пришёл неожиданно, словно ледяная волна, обрушившаяся на обнажённую кожу, когда ещё миг назад тело утопало в жаре борьбы и напряжения. Его сознание, до сих пор направленное только на удержание Н'Араилa, внезапно стало вбирать в себя гораздо больше, чем было способно переварить.
Мысли Эльридана, прежде острые и точные, как наконечники стрел, теперь расползались, дробились, превращаясь в бесформенные клубы эмоций и образов. Внутренний диалог, всегда такой чёткий, стал похож на разорванный тканевый свиток, на котором слова расплылись в бесконечные линии и потекли вниз, как чернила под дождём.
Он чувствовал пульс города. Пульс каждого человека. Пульс каждой живой души. Он различал, как бьются сердца, как перехватывает дыхание у женщины, прячущей детей в погребе, как сжимает грудь старика, застигнутого паникой на мосту. Он слышал, как стучат каблуки бегущих по мостовым, как внутри умирающих тел затихает ритм, превращаясь в слабые колебания, уходящие в небытие.
Словно тысяча барабанов, бьющих вразнобой, тысячи мыслей, чувств, страхов, надежд, проклятий и молитв ринулись в его разум. Громыхание их общего ритма было настолько сильным, что на миг Эльридан ощутил, как его собственное «я» начинает рассыпаться на осколки, как песок между пальцами. Он словно тонул в реке чужих голосов, не имея сил всплыть на поверхность.
Где-то в глубине сознания, в тех слоях, что обычно скрыты за прочной завесой воли, начали рождаться опасные мысли: «Отпусти... Соскользни... Позволь телу рухнуть, отпусти поводья, позволь ветру решить твою судьбу...» Они были липкими, тягучими, как болотный ил, и, подобно яду, пронизывали разум, подтачивая его изнутри.
И как раз в этот миг, когда слабость начала обволакивать сердце, подобно холодному дыханию смерти, дракон почувствовал эту неуверенность.
Н’Араил, чья гордость была выкована веками свободы, чьё нутро жаждало только неба и власти над самим собой, резко крутанулся в воздухе. Движение было неожиданным, стремительным, как выпад клинка в последнем бою. Его крылья обрушили потоки воздуха с такой силой, что над крышами заклубился новый вал пыли, а улицы внизу задрожали, словно под ударами гигантских барабанов.
Седок на его спине — крохотный, почти невесомый, но всё ещё упрямо цепляющийся за жизнь — едва не сорвался. В этот момент, где-то между инстинктом удержаться и осознанием смертельной опасности, в голове Эльридана вновь сплелись две противоположные силы: страх и решимость. Они столкнулись внутри него, как два взбесившихся зверя, и из их столкновения родился новый импульс: «Держись. Удержи. Не дай ему сбросить тебя.»
Дракон продолжил манёвр, рванулся вниз, низко, почти касаясь крыши Академии. Изогнутые шпили, когда-то гордость архитекторов Луминора, пролетели мимо с такой скоростью, что воздух за ними остался вибрировать ещё несколько секунд. Низкий манёвр вызвал ударную волну. Она прошлась по фасадам зданий, как невидимая волна разрушения: витражи в рамах взорвались облаками осколков, их разноцветные куски рассыпались по мостовой, как срезанные цветы с огромного стеклянного поля.
Между башен Академии, там, где годами поддерживающие своды магические канаты плели невидимую сеть равновесия, внезапно образовался сквозняк. Это был не просто ветер — это было дыхание самой разрушительной стихии, пробудившейся в сердце города. Один за другим канаты лопнули с протяжным, почти музыкальным звуком — словно струны великой арфы, оборванной чьей-то яростной рукой. В следующее мгновение глыбы камня начали срываться вниз, обрушиваясь во дворики, где ещё недавно горели факелы и слышался смех студентов.
Эльридан, едва уцелев от новой волны силы, поднимался выше, сквозь дым и пепел. Его пальцы, онемевшие от усилий, всё ещё сжимали чешуйчатые гребни на шее дракона. Каждый вдох был рваным, каждое движение напоминало борьбу с собственным телом.
И вот, поднявшись над всей этой бурей, над хаосом разрушения, маг впервые увидел Луминор целиком.
Город лежал перед ним, словно мёртвый, израненный великан. Пепельные жилы, словно сеть вен, растянулись по улицам, покрытым пылью и сажей. Дым поднимался спиралями, закручиваясь в медленные воронки, будто сам воздух не знал, в какую сторону ему бежать от этого ужаса.
По каналам, как багровые реки, текли потоки огня, отражая в своей поверхности искорёженные звёзды. Они больше не светились мирно и безмятежно — они были рваными, расколотыми, словно тоже пострадали от всей этой магической бури. Их отражения дрожали в огненной воде, и казалось, что само небо готово разорваться следом.
Чтобы проверить предел повиновения, Эльридан сосредоточил волю, собирая ментальные потоки в тугой, сверкающий узел, и послал мысленный приказ. Эта команда не была просто словом или мыслью — это был многослойный импульс, сотканный из намерения, власти и наложенной ранее связи. Она прорезала эфир, как острие копья, пронзая не только разум дракона, но и саму ткань их магической связи. В воздухе вокруг мага вспыхнуло невидимое глазу наблюдателя марево: тонкие искры, сполохи призрачного света, едва уловимые зигзаги эфирных волн.
Дракон рванул в пике, словно подчиняясь невидимому кнуту. Его тело мощным рывком прорезало многослойные пласты копоти и дыма, словно раздвигая их своими крыльями. Воздух сопротивлялся: сгустки сажи с треском рассыпались, как если бы их пронизывали молнии. Пространство вокруг Н’Араила вибрировало, дрожало — каждый его мускул отзывался на приказ, но внутри этой подчинённости таилась нарастающая буря недовольства. В воздухе за ним оставался след турбулентной магии, струящейся золотыми и медными вихрями, как след кометы на фоне чёрного неба.
Выровнявшись над сгоревшим кварталом, Эльридан, не теряя ментального контакта, отдал новый мысленный приказ: «Очищай огнём».
Суть этого приказа пронзила пространство с той же хищной ясностью, что и первая команда. Она пошла по эфирной нити, что связывала мага и зверя, скользнула по ней, как по грифельной жилке, и отозвалась в груди дракона жгучим позывом. Мгновение — и грудная клетка Н’Араила вздулась, заполняясь тягучей, вязкой энергией Пламени.
Это было не просто физическое дыхание — это был магический акт, в который вмешалась воля мага. На уровне эфира по периметру его легких вспыхнули древние знаки управления стихиями: угловатые, жесткие руны, пробежавшие по нервам, как всплески белого жара. Каждая из них закрепляла контроль над температурой, направлением и плотностью огненной струи.
В следующую секунду дракон с силой изверг вперёд яростный поток огня. Он хлестнул по улицам, пробежал по мостовым, задушил разбегающиеся очаги, как если бы вылился целый поток жидкого солнца. Пламя сворачивалось, закручивалось, охватывая домовые остатки, обугленные стены и мертвые балки. Эльридан почувствовал, как сама структура города слегка изменилась: линии силы, проходящие под улицами, задрожали от этого вливания энергии.
По площадям раздались разнотонные возгласы. Эхо их прокатилось по улицам, отражаясь от уцелевших стен. Часть горожан, увидев это проявление мощи, опустилась на колени. Они молились — их слова срывались с губ, перемешиваясь с рыданиями, с криками благодарности, с обречёнными вздохами. Кто-то вслух называл Эльридана «посланцем небес», кто-то кричал о новом спасителе. Их эмоции были густыми, как туман над болотом, впитывались в атмосферу, становясь частью пульсирующего магического поля.
Другие, охваченные страхом и яростью, хватали обломки балок, куски черепицы, ржавые обломки мечей и с яростным стоном швыряли их в небо, туда, где кружил дракон. Эти действия были бессмысленны, но в них был отчаянный жест протеста — крик тех, кто не мог понять, спасение это или новая угроза.
Дуэт — маг и его зверь — нырнул в плотную, почти осязаемую тучу сажи. Тьма сомкнулась вокруг них, как черный кокон, скрадывая свет, запахи, даже звук. Магический контроль начал скользить: в этом бесплотном безвременье Эльридан чувствовал, как сама его власть над драконом начинает истончаться. Связь рвалась, как мокрые нити паутины под пальцами. Воздух становился вязким, почти болотистым, каждый ментальный импульс проходил с задержкой, будто сквозь слой густого масла.
Именно здесь, в этом полном мраке, когда зрение отказало, а чувства утопали в чужеродной субстанции, внутри сознания мага прозвучал голос. Тихий, но безошибочно ясный ментальный шёпот, от которого по позвоночнику пробежал холод:
«Что за жизнь ты мне предлагаешь?»
На этот вызов у Эльридана не было слов. Но в ответ он вложил в ткань ментальной связи видение — чистое, как зеркальная поверхность горного озера. Безмолвный образ: бескрайнее небо, расколотое пополам. Одна его часть — насыщенная синью, освещённая золотыми потоками солнечного света, принадлежала дракону. Другая, покрытая белыми струями эфира и тонкими лентами силы, принадлежала магу. Они были равны в полёте. Плечом к плечу. Крыло к крылу.
Но в то же мгновение, одновременно с этим видением, Эльридан углубил связь. Его воля, словно капля расплавленного металла, втекала в ядро эфирной сущности зверя. Вены под чешуёй дракона на мгновение вспыхнули серебристым светом. Цепи, до этого почти исчезнувшие, вновь ожили. Они не просто сомкнулись — они стали частью самой крови Н’Араила, частью его дыхания, его сердца.
Магический металл, словно живая ртуть, медленно, но неотвратимо впитывался в его плоть, закрепляя обряд Крыла. Новые руны зажглись на перепонках его крыльев — резкие, ломкие линии, будто вырезанные на самом воздухе. Они пульсировали внутренним светом, как горячие клейма, закрепляя неотвратимость их союза.
Над полыхающим Луминором, в самом сердце выжженного неба, Эльридан завис на спине дракона, чувствуя, как жар от огня снизу лижет подошвы его сапог, а вихри пепла с шипением рассыпались о его защитные барьеры. Воздух был густой, как расплавленный свинец, пропитанный гарью, магией и страхом тысяч голосов.
Маг глубоко вдохнул, затем решительно вытянул левую руку вперёд. Кончиками пальцев он провёл по собственной ладони вертикальный надрез — не слишком глубокий, но достаточный, чтобы густая, тёмно-алая кровь стекла вниз, собираясь в капли.
— Слушай меня... — прошептал он, и его голос, усиленный ментальным эхом, разнёсся, как гром, внутри связующего канала между ним и Н’Араилом.
Затем, не медля ни секунды, он коснулся пальцами раскалённой чешуи между глаз дракона. Пыль, осевшая на его коже, смешалась с кровью мага. Из этой смеси, на грани мира вещественного и эфирного, родился символ — сложный, многослойный, сплетённый из древних рун и личных смыслов.
Пальцы Эльридана двигались быстро, точно, словно следуя неведомому ритму. Он чертил линии, петли, спирали, замыкая их в центр — древний знак Клятвы. С каждым касанием воздух вокруг вибрировал, становился плотнее, насыщался светом. И вот, когда последняя черта была завершена, символ вспыхнул — ослепляюще, бело-золотым светом, пронизанным искрами синего пламени.
Дракон дёрнулся, его крылья расправились, словно он собирался сорваться с места, но затем... он замер. Символ начал медленно впитываться в его чешую, исчезая под ней, как вода, просачивающаяся в сухую землю. Там, где секунду назад был только шрам от давления цепей, теперь смыкался сияющий шов: Печать Клятвы.
— Что ты сделал?! — раздался в его разуме голос Н’Араила. Он был низким, ворчащим, вибрирующим, как рокот далёкого грома, но в нём уже не было той прежней ярости. Только напряжение и... растерянность.
— Соединил нас... окончательно, — спокойно ответил Эльридан, откидывая с лица прилипшие пряди волос, тяжёлые от пота и пепла. — Теперь твои силы идут сквозь меня... А мои — сквозь тебя. Это не цепь... Это договор.
Первый приказ прозвучал почти незаметно. Он не был приказом в прежнем смысле — не был кнутом, не был раскалённым шипом в сознании. Это было... просьбой с оттенком твёрдой необходимости:
«Поднимись выше. Пронеси нас над восточной частью города.»
Н’Араил откликнулся почти инстинктивно. Его тело подчинилось без боли, без протеста. Новая окраска повиновения была странной, незнакомой... Как мягкая рука на загривке, не давящая, но направляющая. Как если бы вместо холодной ярости пришло что-то другое...
А там, где воздух становился тонким, где сквозняки от магических вихрей уже начали разрывать ткани реальности, начались переговоры. Это была не битва, не борьба — это была сложная игра мысли, интонаций и ментальных рывков.
— Я предлагаю тебе свободу за верность. — ментальный голос Эльридана был твёрдым, как гранитный свод, но в нём была та редкая честность, что рождается только на грани разрушения.
Молчание. Долгое, вязкое, напряжённое. Затем — ответный рёв, от которого даже внутри ментальной связи дрогнули самые глубокие слои сознания.
— Нет! — рыкнул Н’Араил. — Я не слуга. Я не игрушка. Я требую равенства!
Эльридан улыбнулся — устало, но с оттенком уважения.
— Так тому и быть… — проговорил он вслух, и одновременно с этим сделал жест рукой.
В его ладони, словно вызванный из ниоткуда, возник крошечный осколок цепи — одно из звеньев, что удерживали их связь.
Он сжал его, вложив туда всю свою волю, и звено с лёгким щелчком переломилось пополам.
В тот же миг над ними вспыхнула новая печать. Яркий обруч света, словно корона из чистого эфира, появился вокруг них, охватывая дракона и всадника единым сияющим кругом. Эта печать не была ни приказом, ни наказанием. Она была договором. Компромиссом.
Обе стороны чувствовали, как в саму структуру их связки вплетается нечто новое — уважение, признание, равенство. Их силы сливались, но не подчинялись друг другу. Теперь они были двумя крыльями одного существа.
Эльридан выдохнул, почти облегчённо.
— С этого момента, Н’Араил… Мы — одно целое. Не хозяин и подчинённый, а одна суть.
В ответ дракон поднял голову к небу и взревел — голос его расколол облака, рассыпал остатки пепельных завес и заставил замолчать даже самых безумных внизу.
И этот рёв был уже не гневом. Это был голос нового начала.
Крылья Н’Араила мощно взмахнули, и зверь начал медленно забирать высоту. Каждый взмах был как удар гигантских кузнечных мехов, разрывающих воздух. Пространство под ними вибрировало, завихряясь в гулкие воздушные воронки. Перепонки на крыльях звенели, словно туго натянутые струны арфы, по которым кто-то проводил невидимой рукой.
Слой за слоем, они пробивали плотный купол дыма, оставляя за собой рваный след, похожий на зияющую рану в теле ночного неба. Пепельные вихри с шипением рассыпались по сторонам, оставляя пространство, в котором стало чуть легче дышать. Воздух постепенно менялся: сперва тёплый, вязкий, насыщенный гарью и копотью, он начал холодеть с каждой секундой подъёма.
Эльридан ощущал это кожей: как температура падала, как с потной кожи мгновенно испарялась влага, оставляя после себя ледяную сухость. Порывы ветра стали тоньше, острее, будто тонкие клинки, пронзающие плоть. Воздух здесь был звонким, словно хрустальный. Казалось, достаточно вдохнуть глубже — и лёгкие растрескаются от этой ледяной чистоты.
Когда купол дыма остался позади, взору открылись редкие звёзды. Они висели в чёрном бархате неба, мерцая, как ускользающие капли серебра на бездонной ткани. Свет их был тусклым, словно отдалённым эхом былых времён, но сейчас, после долгих минут во тьме и копоти, они казались яркими, как вспышки надежды.
И именно в этот момент, когда казалось, что дракон нашёл свой ритм, зверь внезапно рванул вперёд. Рывок был таким стремительным, таким внезапным, что воздух под ними не выдержал: он треснул с глухим, хриплым звуком. Это был не просто грохот — это был разлом, похожий на треск огромного стеклянного купола.
В следующее мгновение позади них протянулся мост звука — тонкий, почти видимый разрез в слоистых, тёмных тучах. Его края пульсировали, как разрываемые волокна эфира, и на секунду Эльридану показалось, что сам мир замер, прислушиваясь к дерзкому крику этой скорости.
В ответ на эту свою дерзость, на нарушение самой ткани воздуха, Н’Араил согнул крылья особым образом: перепонки сжались, углы изгиба образовали характерную фигуру — древний жест, известный только старым драконам. Это была Клятва Ветра — знак признания нового братства, символ, которым из поколения в поколение крылатые чудовища отмечали тех, кого признавали достойными летать рядом.
Эльридан, наблюдая этот жест, почувствовал, как внутри него что-то растаяло. Словно скованная годами напряжения льдина наконец раскололась. Он осторожно, с внутренним трепетом, но без малейшего колебания, снял ещё один замок. Ментальный рывок был точным, как выстрел. Оковы доверия, что удерживали ключевые потоки энергии в теле дракона, растворились.
Магические кольца, что ещё недавно обвивали его эфирную сущность, вспыхнули. Они рассыпались искристым дождём, золотым, как утреннее солнце сквозь морозный иней. Мириады крошечных искр закружились в воздухе, создавая иллюзию звездопада. Каждая искра несла в себе отпечаток силы, крошечную сигнатуру энергии, что до сих пор удерживала зверя.
Капли крови, всё ещё стекающие с ладони Эльридана, смешались с этим золотым светом. И этот сплав — кровь и магические искры — упал вниз, проникая сквозь слои воздуха, сквозь пыль, сквозь каменные основания Луминора.
Где-то далеко под землёй, глубоко под каменными корнями города, что веками скрывали свои тайны, что-то отозвалось.
Сначала был едва слышный гул — как от далёкой грозы. Затем он нарастал, становясь всё более зримым, плотным, словно чья-то неведомая рука коснулась медных труб древнего подземного храма. Вибрация шла снизу, от самых основ города. Стены под ногами горожан дрогнули.
Зов Глубин.
Он звучал низко, гулко, как хор огромных трубных голосов, и каждый, кто находился в пределах слышимости, ощутил, как его сердце сбилось с привычного ритма. Даже ветер замер, словно прислушиваясь.
Эльридан, поймав вибрацию этой древней музыки, закрыл глаза. На долю секунды он позволил себе остановиться внутри этой воздушной медитации. Гигант под ним завис в воздухе, словно застывшая каменная статуя. Вокруг — бесконечная пустота и холод звёзд. Снизу — пылающий, кричащий Луминор. А между ними — новая, только что выкованная связь.
И это был их первый настоящий миг тишины.
Последние звенья, что ещё цеплялись за эфирную оболочку дракона, начали истлевать. Их распад был не мгновенным, а словно замедленным во времени, как горение тонкой нити свечи перед окончательным затуханием. Сначала магический металл побледнел, стал прозрачным, словно утренний иней на стекле, затем медленно рассыпался в пыль, которая, взвившись в воздухе, на мгновение заиграла в лучах редких звёзд, прежде чем раствориться в потоках энергии.
Это было не просто физическое разрушение цепей. Это был ритуальный акт ослабления чар, предусмотренный ещё на стадии их создания. Снятие последних слоёв магического принуждения сопровождалось едва заметной пульсацией в эфирном поле: слои защитных глифов медленно гасли, линии контроля распутывались одна за другой, как тонкие золотые нити, тающие под лучами восходящего солнца.
В теле Н’Араила откликнулся ответный процесс: энергия, ранее сдерживаемая, начала течь свободнее, заполняя пустоты, оставленные исчезнувшими оковами. Она разливалась по его венам, как горячая ртуть, пульсируя в груди, в крыльях, в самой сердцевине его эфирной сущности. Там, где прежде было напряжение и сопротивление, теперь возникло нечто новое — устойчивая, почти осязаемая связь, державшаяся не на силе приказа, а на добровольной клятве, заключённой в полёте, в словах, в жестах, в тех немых, но глубоких переговорах, что прошли между ними.
Совершив последний вираж, дракон описал в небе широкий круг, словно стараясь оставить след в самом воздухе. Его тень легла на развалины города, рисуя на пепельной земле необычную фигуру — вытянутую восьмёрку, символ бесконечности, замыкающий цикл. Это было не случайностью, не игрой света: в старых легендах драконов подобный манёвр считался знаком обета, обещанием, что круг разрушения здесь закончится, что смерть не пройдёт дальше.
Эльридан, всё ещё удерживаясь на спине зверя, чувствовал, как та самая ткань эфира вокруг них колышется от силы этого жеста. Он инстинктивно протянул руку вперёд, мысленно касаясь воздушных потоков, впитывая в себя магический остаточный след, оставленный крыльями дракона.
— Запомни это место... — прошептал он, но слова растворились в ветре.
Далее последовало обратное погружение. Н’Араил с мягкой, почти грациозной силой начал снижаться, его крылья плавно складывались, направляя поток воздуха так, чтобы посадка была максимально тихой. Они спустились на Южную площадь — ту самую, где недавно бушевал огонь, но где камни уже начинали остывать. В трещинах между плитами ещё дымилась зола, пахнущая горелым деревом и расплавленным железом.
Когда лапы дракона коснулись земли, площадь на мгновение затихла, словно сам воздух затаил дыхание. Одновременно с ним на выщербленную мостовую ступила и нога мага. Этот одновременный жест, эта синхронность, стала немым символом: больше не было господина и подчинённого. Теперь они двигались вместе.
Камни под ногами Эльридана были горячими, шершавыми, с налётом сажи. Он почувствовал, как тепло проникает сквозь подошвы сапог, отзываясь слабым покалыванием в ступнях. Вокруг стоял густой запах гари, крови, расплавленного камня и чего-то ещё… чего-то эфемерного, магического — остаточный след вызванной силы.
Маг и дракон тянулись одним дыханием к разрежённому, выжженному воздуху, словно оба только что всплыли с большой глубины и теперь впервые вдыхали свободу.