Артём зашёл на кухню осторожно, как кот после перевернутой ёлки. Снял куртку, капающую дождём, долго мялся у двери.
Марина подняла глаза от планшета.
— Ты где был? Время — девятый час.
Он кашлянул, словно настраиваясь.
— С мамой встречался. У неё в квартире потоп — кипяток с потолка, всё затопило, обои вздулись, ламинат испорчен. Стены надо сушить недели две, потом ремонт.
Марина отложила планшет. Напряглась.
— И ты только сейчас мне об этом говоришь?
— Я не знал, как сказать… Она в панике. Аренда и гостиницы дорогие. Ну и я… я предложил ей пока пожить у нас.
Марина уставилась на него, не веря своим ушам.
— Ты… что сделал?
— Ну не на улицу же ей идти! — оправдывался Артём, почесывая затылок. — Она мама, Марин. У неё никого нет. А у нас две комнаты…
— У нас две комнаты, одна из которых уже занята мной, тобой, а вторая нашей дочерью. И ты решил, не спросив, заселить к нам твою мать?
— Да что тут спрашивать? Это временно! И она изменилась, правда. Уже не та…
— Не та? — Марина встала, не сводя с него взгляда. — Это та же женщина, которая однажды назвала меня „неуклюжей бездетной клушей“ — когда я потеряла нашего первого ребёнка?
На лице Артёма пробежала тень.
— Это было давно… Она просто не подумала, что так больно…
— Знаешь, в этот момент она именно подумала. Очень хорошо подумала. И знаешь, что хуже всего? Что ты тогда промолчал. Как и сейчас.
Он отвернулся, явно не зная, что сказать.
— Она приедет завтра утром. Я сам всё организую. Ей просто нужно место.
Марина села обратно, чувствуя, как внутри что-то холодное сжимает сердце.
— Ты только что отменил мои планы на неделю. И ни на секунду не задумался, каково мне будет снова жить под одной крышей с женщиной, которая терпеть меня не может.
Он подошёл, попытался взять её за руку.
— Ну потерпи чуть-чуть. Ради меня.
Она резко отдернула руку.
— А ты когда-нибудь потерпел что-нибудь ради меня?
На следующий день, в семь утра, раздался звонок в дверь.
Марина в халате, с чашкой кофе в руке, стояла в прихожей, глядя, как Артём с радостной суетой распахивает дверь.
На пороге стояла Лидия Петровна — высокая, сухощавая, с идеально уложенными волосами и брезгливо поджатыми губами. В руках — два чемодана.
— Маришенька, милая! Как же ты похудела... Или это платье такое неудачное?
Марина улыбнулась.
— Добро пожаловать, Лидия Петровна. Надеюсь, вы не надолго.
Старуха проследовала внутрь, как будто шла в собственные апартаменты, и с первого шага стало понятно: она приехала не на неделю. Она приехала — командовать.
***
Первые дни Лидия Петровна вела себя почти безупречно. Почти.
Она вставала раньше всех, варила «овсянку как в санатории», тихо напевала под нос романсы и вкрадчиво интересовалась:
— Мариш, а ты всегда ложишься так поздно? Это от недосыпа у тебя синячки под глазами?
— Нет, это от жизни, — сквозь зубы отвечала Марина, и залпом допивала кофе.
На третий день в детской исчез стол, на котором дочка делала уроки. Вместо него стояло бабушкино «удобное кресло с накидкой».
— У вас тут циркуляции воздуха нет. Ребёнку тяжело дышать — я решила переставить немного.
— Артём! Ты знал об этом?
— Ну… мама сказала, что просто попробует переставить. Я думал, временно…
— Ты когда-нибудь думал до конца, Артём? Хоть один раз?
Он тяжело вздохнул и ушёл в ванную.
К пятому дню Лидия Петровна открыла «генеральную операцию»: разобрала Маринин гардероб.
— Вот это тебе мало. Это старомодно. Это вообще не твоё. Что-то слишком много чёрного, Мариш. Носишь траур?
Марина обнаружила свои платья аккуратно сложенными в коробки — и не выдержала:
— Вы залезли в мой шкаф?!
— Я хотела навести порядок. Женщина должна быть как витрина. А твой гардероб — как склад.
Артём в тот момент пришёл с работы, и застал жену, сжавшую в руках своё любимое красное платье с оторванной пуговицей.
— Ты хоть что-то скажешь?
— Ну, маме, наверное, не стоило… — начал он.
— Не стоило? Не стоило! Ты это называешь реакцией?
— Марин, не кричи… Ребёнок услышит.
— А что она услышит? Что её мама — пустое место, которое никто не защищает?
Лидия Петровна в это время уже стояла у плиты.
— Кстати, я суп приготовила. Лапша домашняя. А то вы тут всё по этим диетам, семена какие-то жуёте. У ребёнка должен быть нормальный обед, а не… эээ… эти смузи.
Марина пыталась держаться. Уходила из дома на работу раньше, чем просыпалась Лидия Петровна. Возвращалась позже. Обедала в кафе. На выходные записалась на мастер-класс по керамике.
— Ты почему постоянно где-то пропадаешь? — спросил Артём.
— Потому что не могу находиться с твоей мамой в одной квартире, не начав метать посуду. Это достаточно ясный ответ?
Он помолчал, потом сел рядом.
— Я просто хочу, чтобы мы все ладили.
— А я хочу жить в доме, где меня уважают. Мы, кажется, хотели одно и то же, но ты выбрал сторону… более громкую.
К восьмому дню случился взрыв. Марина пришла домой — и не обнаружила их собаку. Маленькую терьерку по кличке Бэтти, которую они с дочкой приютили год назад.
— Где Бэтти?!
— О, её увезли. Я вызвала службу — ну, сама посуди, столько грязи, лает по ночам… ребёнку мешает!
— Вы с ума сошли?!
— Ой, не надо истерик, Марин. Лучше сходи — с дочкой поиграй. На нервной почве, знаешь, и лицо портится.
Артём вышел из комнаты и застал жену с ключами в руке.
— Ты куда?
— В приют. За Бэтти.
— Марин… ну… может, мама права, всё-таки животное в квартире…
Она обернулась:
— Вот теперь я точно знаю. Ты не просто молчал всё это время. Ты был согласен. С каждой перестановкой. С каждым выброшенным платьем. И теперь — с тем, что она выкинула мою собаку.
— Да не выкинула она…
— Ты — не муж. Ты — наблюдатель. И с этим наблюдателем я не собираюсь жить дальше.
Она схватила куртку и хлопнула дверью так, что Лидия Петровна, нарезающая в это время укроп, уронила нож.
***
Марина уехала не просто в слезах — в ярости. Не только на свекровь, но и на себя.
Как я допустила это? Как я жила девять лет, уступая, сглаживая, молча терпя, лишь бы не задеть чьё-то эго?
Дочка на удивление спокойно отнеслась к переезду.
— С бабушкой слишком тихо. Она не разрешала смотреть мультики, — объяснила Варя, усаживаясь у сестры Марины в квартире с подушкой на коленях.
— А папа? — осторожно спросила она.
— Папа остался с мамой… Своей мамой, — сухо ответила Марина.
Тем временем в их старой квартире началась совсем другая история.
На третий день после ухода жены Артём начал замечать вещи, на которые прежде закрывал глаза.
Варенье строго в правом ящике. Полотенца сложены «не по фэншую». Окно в спальне нельзя открывать — «сквозняки вызывают простатит».
А главное — душ. Каждый раз, заходя в ванную, Артём слышал под дверью шаги. Потом — стук. Потом — голос:
— Сыночек, всё хорошо? Я подготовила тебе чистое полотенце. Вышел бы, я его передам.
Он начинал задыхаться.
На пятый день Лидия Петровна пошла дальше — заглянула в его ящик с документами.
— Что ты тут ищешь?!
— Да уж убрала, не переживай. Тут у тебя квитанции за прошлый год. Зачем тебе они? Я выбросила.
— Ты что… мои документы?!
— Я навожу порядок. У тебя никогда на это времени нет.
Он впервые повысил голос:
— Это мои вещи!
— Ой, начинается. Неблагодарность. Я одна тебя растила, а теперь ты... ты... как чужой.
— Мам, ты перешла все границы.
— Это всё твоя Марина. Она отравила тебя. Ты стал холодным, злым. Я её сразу не взлюбила, теперь понимаю — не зря.
И тут он впервые ясно понял: всё это время мать травила его жену, а он позволял ей делать это — ради мнимого спокойствия.
Он набрал номер.
Марина ответила не сразу. На экране — имя, которое вызывало у неё тошноту.
— Привет… Это я, — голос был хриплым, усталым.
— Чего тебе? — она старалась звучать ровно.
— Нам нужно поговорить. Мама… больше не с нами.
— Умерла? — Марина не поверила, что из неё вырвалось это слово.
— Нет. Уехала. Я сам отвёз её к двоюродной тётке в область. Сказал, что не вернётся.
Марина молчала. Он продолжил:
— Когда ты ушла, я остался с ней наедине. Без громоотвода. Без буфера. Всё, что она делала с тобой — она начала делать со мной. Только я — не ты. Я не выдержал и недели.
— Ты осознал это потому, что тебе стало невыносимо. А мне — было невыносимо годами.
— Я знаю. Прости. Я был слепым, трусливым. Но если есть шанс хоть что-то исправить — я готов.
Она выдохнула.
— Один вопрос.
— Да.
— Если снова случится беда, и ей негде будет жить — ты впустишь её в наш дом?
Молчание длилось почти минуту.
— Нет. Больше — никогда.
В этот момент Марина впервые за долгое время почувствовала: её слышат.
***
На пороге квартиры Марина стояла почти десять минут. В руках — сумка. В голове — хаос.
Она сама не понимала, зачем согласилась приехать. Проверить? Посмотреть в глаза? Закрыть гештальт?
Дверь открыл Артём. Невыспавшийся, с небритым подбородком и глазами, в которых впервые не было отговорок.
— Проходи. Я приготовил кофе. Твой любимый — с корицей.
Марина прошла на кухню. Там всё было по-прежнему. Почти. Только на столе стояла чашка с её именем. А на стене — рисунок дочери: Мама, папа и я. Без бабушки.
— Она звонила уже трижды, — сказал Артём. — Плачет, угрожает. Я не беру трубку.
— Ты с ума сошёл, — Марина не знала, то ли смеяться, то ли плакать. — Ты всегда брал трубку. Даже когда у нас был секс, и она звонила по поводу телевизора.
Он усмехнулся, опустив глаза.
— Теперь я понимаю, что защищать — значит выбирать. А я выбираю тебя. Но это не значит, что я отказываюсь от матери.
Он взглянул ей прямо в глаза:
— Я помогу ей с ремонтом, решу вопрос с жильём. Но в наш дом она сможет прийти только в гости. И только если ты не против. Только с твоего разрешения.
Марина долго молчала. Потом медленно кивнула.
— Какая-никакая, а всё-таки мать. Но теперь я знаю, что в этой семье у меня есть голос.
Он кивнул в ответ.
— Ты — не просто голос. Ты — моя семья.
Она поднялась со стула, прошлась по кухне, будто примеряясь: не изменилась ли она сама за эти недели. Квартира была та же. Но атмосфера — другая.
Спокойная. Настороженная. Честная.
— Хорошо, — произнесла она наконец. — Я вернусь. Только с одним условием: больше никаких внезапных гостей. Ни мама, ни тётя, ни твоя бывшая учительница математики. Всё — только по согласию. Наш дом — это наше общее пространство. Без исключений.
— Согласен, — Артём даже не моргнул.
— И ещё… — она прищурилась. — Я возвращаюсь не только с дочкой. Бэтти соскучилась по дивану.
— Я скучал по вам всем, — тихо сказал он.
На следующий вечер в коридоре снова звякнул собачий ошейник. Варя бегала по квартире, напевая песенки. А Марина стояла у плиты и впервые за долгое время жарила блины не потому, что надо — а потому что хотелось.
Артём подошёл сзади, обнял за плечи.
— Спасибо, что дала шанс.
— Это не прощение, — отозвалась она. — Это начало. Посмотрим, как справишься.
Он улыбнулся.
— Справлюсь. У меня теперь команда.
***
🟠 Понравился рассказ? Поддержите лайком и подпиской — впереди ещё больше реальных историй, в которых узнаёшь себя с первой строчки.
🟡 Бывали ли у вас похожие ситуации с родственниками? Делитесь в комментариях — ваш опыт может помочь другим!