Начало истории:
Через месяц она ушла из приюта. Директор департамента, холодный мужчина в дорогом костюме, предложил написать заявление «по-хорошему». Лидия отказалась, но проверки и жалобы Ольги сделали своё дело. Коллеги перешёптывались, Вика плакала, провожая её, а Миша, узнав об уходе, отвернулся и ушёл в свою комнату. Это ранило сильнее всего.
Лидия искала работу в городе — в школах, молодёжных центрах, благотворительных фондах. Но везде ей отказывали: то из-за возраста, то из-за репутации после конфликта с департаментом. Денег хватало на пару месяцев, а Максим уже открыто приводил в квартиру женщину — молодую, громко смеющуюся. Лидия поняла, что пора уезжать.
У неё был коттедж в пригороде, доставшийся ей в наследство от деда. Она не была там десять лет, но другого выхода не видела. Собрав вещи, она села в автобус и смотрела, как город растворяется за окном. Коттедж встретил её тишиной: покосившийся забор, заросший участок, пыльные окна. Лидия бросила сумку на пол, села на старый диван и впервые за несколько месяцев позволила себе заплакать — не от жалости, а от бессилия.
Перед сном она позвонила Вике, чтобы узнать о Мише. Та ответила, что мальчик замкнулся ещё больше, а Ольга всё ещё добивается усыновления. Лидия повесила трубку, чувствуя, как возвращается решимость. Она не бросит Мишу, даже если весь мир будет против неё. Завтра она начнёт приводить коттедж в порядок, найдёт работу, начнёт новую жизнь. Но сейчас она просто легла, закрыла глаза и попыталась уснуть, надеясь, что утро принесёт хоть каплю надежды.
Лидия проснулась на рассвете, разбуженная пением птиц за окном коттеджа. Лежа на старом диване, она смотрела в потолок, где паутина в углах дрожала от сквозняка. Ночь не принесла покоя: мысли о Мише, оставшемся в приюте, и о сестре Насте, пропавшей в лабиринте чужих семей, не отпускали её. Лидия встала, накинула свитер и вышла во двор. Трава, влажная от росы, холодила ноги, а воздух был свежим, с привкусом земли. Она взяла лопату, решив начать с огорода, чтобы отвлечься. Но едва она начала копать, к забору подбежала девочка лет семи, худенькая, с растрёпанными косичками и босыми ногами.
— Здравствуйте! — крикнула она, перемахнув через низкую калитку. — Вы теперь здесь будете жить?
Лидия отложила лопату и улыбнулась, несмотря на усталость.
— Буду, — ответила она, вытирая ладони о джинсы. — А ты кто?
— Соня, — девочка просияла, подойдя ближе. — Я там живу, с бабушкой, в конце улицы. Она болеет, а я ей помогаю. Можно я вам тоже помогу? Я умею рвать траву и мыть полы.
Лидия посмотрела на Соню — на ее застиранное платье, сбитые коленки, живые глаза — и почувствовала, как что-то теплое шевельнулось в груди. Она узнала в девочке тот же взгляд, что был у Миши: смесь надежды и осторожности.
— Конечно, Сонечка, — сказала Лидия. — Зайдем в дом, я налью тебе чаю, а потом решим, что делать.
Соня кивнула и побежала за ней, болтая без умолку. Внутри коттеджа было прохладно, стены хранили следы времени — потемневшие от сырости углы, выщербленные доски пола. Лидия поставила чайник, достала хлеб и колбасу. Соня, усевшись на шаткий табурет, с аппетитом ела бутерброд, рассказывая о своей жизни: про бабушку Веру, которая варит суп из крапивы, про кур, которые убегают из загона, про маму, которая уехала в город и не возвращается.
— Мама говорит, что я ей мешаю, — сказала Соня, откусив кусок хлеба. — А бабушка говорит, что я её радость. Только она кашляет по ночам, и я боюсь, что она не проснётся.
Лидия слушала, чувствуя, как возвращается знакомая тяжесть. Она знала этот страх — страх потерять тех, кто тебе дорог. Вспомнила, как искала Настю, обивая пороги архивов, но находила только отписки: «Документы утеряны», «Сведений нет». Она не хотела, чтобы Соня стала ещё одной потерей.
— Расскажи о бабушке, — попросила Лидия, пододвигая Соне кружку с чаем. — Как вы с ней живёте?
Соня оживилась и начала рассказывать: про их дом, где протекает крыша, про огород, где она сажает картошку, про то, как однажды курица забралась в дом и перевернула миску с тестом. Лидия улыбалась, задавала вопросы, и вскоре Соня хихикала, вспоминая, как они с бабушкой ловили ту курицу. Когда девочка ушла, пообещав вернуться, Лидия почувствовала, что одиночество, давившее на неё в городе, отступает.
На следующий день Лидия пошла к соседям, чтобы узнать о Соне и Вере. В пригороде было оживлённо: дома с огородами, магазин у дороги, школа, где дети шумели на переменах. Она постучала в дверь Марины, местной фельдшерицы, чей дом стоял неподалёку. Марина, крепкая женщина с короткими волосами, открыла, вытирая руки полотенцем.
— Лидия, верно? — она улыбнулась, но глаза оставались настороженными. — Заходи, посидим.
Внутри было тесно: стол, застеленный клеёнкой, фотографии детей на стене, запах травяного сбора. Лидия отказалась от чая и сразу перешла к делу.
— Я хотела спросить про Соню, — начала она. — Она вчера заходила ко мне, помогала. Сказала, что бабушка болеет. Это серьёзно?
Марина вздохнула и села напротив.
— Серьезно. У Веры слабое сердце, она пьет таблетки, но они дорогие, а пенсия мизерная. Соня ухаживает за ней, как может, но она же ребенок. Их мать, Вероника, в городе. Два года не появлялась.
— Почему Соня осталась с бабушкой? — спросила Лидия, хотя и так догадывалась.
Марина покачала головой.
— Вероника пыталась здесь жить, когда Соня была младенцем. Приехала с ребёнком, думала, Вера поможет, но не выдержала — сбежала через полгода. Сказала, что нашла работу. С тех пор звонит раз в год, да и то не всегда.
Лидия кивнула, чувствуя, как закипает гнев. Она знала таких, как Вероника: тех, кто бросает детей, оправдывая себя мечтами о лучшей жизни. Но злиться было бессмысленно. Она хотела помочь Соне, но не знала, с чего начать.
— Я могу что-нибудь сделать? — спросила она. — Купить продукты, прибраться в доме?
Марина посмотрела на него с удивлением, потом улыбнулась.
— У тебя доброе сердце, Лидия. Продукты — это хорошо, но их дом еле держится. Зайди к ним, посмотри сама. Только не дави на Веру, она гордая.
Дом Сони и Веры был маленьким, с просевшим крыльцом и окнами, заклеенными пленкой. Лидия постучала, и Соня, просияв, открыла дверь.
— Тётя Лида! — воскликнула она, затаскивая гостью внутрь. — Бабушка, это Лидия, я тебе о ней рассказывала!
Вера, худая старушка с седыми волосами, сидела в кресле, укрывшись пледом. Ее лицо было бледным, но глаза живыми. Она попыталась встать, но Лидия остановила ее.
— Не вставайте, Вера Ивановна, — сказала она, садясь на стул, который пододвинула Соня. — Я зашла познакомиться. Соня вчера была у меня, помогала.
Вера улыбнулась устало.
— Эта проныра везде успевает, — сказала она, глядя на внучку. — Спасибо, что присмотрела за ней. Я не всегда могу за ней уследить.
Лидия оглядела комнату: потемневшие от времени стены, потолок с трещинами, старый телевизор, покрытый пылью. Она хотела предложить помощь, но вспомнила слова Марины о гордости Веры.
— У меня много работы в коттедже, — начала она осторожно. — Соня здорово помогла. Может, она еще придет? А я принесу продукты, вам с ней будет легче.
Вера внимательно посмотрела на него, словно взвешивая его слова, потом кивнула.
— Хорошо. Только не думай, что мы совсем нищие. Я могу вырастить Соню, пока жива.
— Конечно, — Лидия улыбнулась, скрывая волнение. — Соня у вас молодец, это сразу видно.
Соня выбежала во двор, крикнув, что пойдёт кормить кур. Лидия осталась с Верой, и они разговорились. Вера рассказала, что Вероника уехала в город за «лёгкой жизнью». Она родила Соню от мужчины, который бросил её, едва узнав о беременности. Вера винила себя в том, что слишком баловала дочь, но о Соне говорила с теплотой, будто та была её единственной радостью.
Уходя, Лидия пообещала зайти с продуктами. Вера попросила не говорить Соне о ее болезни. Лидия согласилась, но в душе нарастало беспокойство. Она знала, что Вера долго не протянет, и что будет с Соней?
Соня стала приходить каждый день. Она помогала Лидии убирать огород, мыть окна, красить забор. Лидия учила ее готовить — яичницу, картофельный суп, — и Соня, смеясь, называла это «взрослой работой». Лидия покупала продукты для Веры, чинила их крышу, где нашла дыру, договаривалась с соседом о дровах. Пригород становился домом, а Соня — частью ее жизни.
Но однажды вечером, когда они с Соней пили чай, в коттедж постучали. На пороге стояла высокая женщина лет тридцати, с ярким макияжем и усталыми глазами. Ее пальто было слишком легким для осени, в руках она держала потрепанную сумку.
— Ты Лидия? — резко спросила она. — Я Вероника, мать Сони. Где моя дочь?
Соня, услышав голос, вскочила, но не бросилась к матери. Она прижалась к Лидии и молчала. Лидия положила руку ей на плечо.
— Соня здесь, — ответила она спокойно. — Заходи, поговорим.
Вероника вошла, с недовольством оглядывая коттедж. Она села на диван, бросив сумку на пол.
— Я за Соней, — заявила она. — Вера больна, я знаю. Не могу оставить дочь в этой глуши. Она поедет со мной в город.
Соня отступила, её глаза наполнились слезами.
— Я не хочу в город, — прошептала она, цепляясь за Лидию. — Я останусь с бабушкой.
Вероника нахмурилась, её голос стал резче.
— Не выдумывай, Соня. Бабушка не справляется, а я твоя мать. Собирайся, такси ждёт.
Лидия посмотрела на Веронику, пытаясь понять, что ею движет. Она видела таких: тех, кто возвращается за детьми не из любви, а из чувства долга или выгоды. Но в Веронике было что-то ещё — нервозность, почти отчаяние.
— Давай поговорим без Сони, — предложила Лидия. — Соня, сходи во двор, проверь калитку.
Соня выбежала, а Лидия повернулась к Веронике.
— Почему ты решила забрать ее? — спросила она прямо. — Ты не появлялась два года, а теперь приехала. Что изменилось?
Вероника отвела взгляд, нервно теребя ремешок сумочки, но быстро взяла себя в руки.
— Я мать, мне решать, — огрызнулась она. — Вера умирает, Соня не может остаться одна. Что ты лезешь? Кто ты такая?
Лидия вспомнила Настю, Мишу, всех, кого не смогла защитить. Она не хотела, чтобы Соня стала ещё одной потерей.
— Я не лезу, — тихо сказала она. — Но Соня — не вещь, которую можно забирать и возвращать, когда удобно. Если ты хочешь забрать ее, объясни почему. Ради нее.
Вероника молчала, её лицо напряглось. Потом она заговорила, её голос был тише, почти надломленным.
— Я не хотела её бросать, ясно? — сказала она. — Но в городе… там тяжело. Я думала, что найду работу, мужа, что-то настоящее. Ничего не вышло. А теперь есть шанс. Мужчина, хороший, с деньгами. Он хочет семью, и Соня — часть этого. Я могу дать ей будущее, не то что здесь.
Лидия слушала, чувствуя, как нарастает тревога. Вероника говорила искренне, но её слова были пропитаны эгоизмом. Она хотела не Соню, а образ семьи, который можно продать. Лидия знала, что спорить бесполезно, но не могла молчать.
— А если этот мужчина передумает? — спросила она. — Ты вернёшь Соню сюда? Или в детский дом?
Вероника вскочила, её глаза сверкнули.
— Не твое дело! — выкрикнула она. — Собирай ее вещи, или я сделаю это сама.
Она вышла во двор, и Лидия услышала, как Соня плачет, умоляя её остаться. Лидия выбежала следом, но Вероника уже тащила девочку к такси. Соня вырывалась, кричала, что хочет к бабушке, но Вероника была непреклонна. Машина уехала, оставив за собой облако пыли. Лидия стояла у калитки, чувствуя, как подкашиваются ноги. Она ничего не успела сделать.
Вечером Лидия пошла к Вере, чтобы рассказать о Веронике. Старушка сидела в той же комнате, но выглядела хуже: лицо осунулось, дыхание было тяжёлым. Узнав, что Соню забрали, она закрыла глаза, и Лидия испугалась, что она потеряет сознание.
— Я знала, что Вероника приедет, — прошептала Вера. — Она всегда так делает: появляется, когда ей что-то нужно. Но Соня… она не должна страдать.
— Я попробую что-нибудь сделать, — сказала Лидия, хотя и не знала, с чего начать. — Поговорю с органами опеки, узнаю, какие у Вероники права.
Вера покачала головой.
— Не выйдет. Вероника — мать, ей отдадут Соню. Но если со мной что-нибудь случится, обещай, что не бросишь ее. Ты ей нравишься, Лидия. Она только о тебе и говорит.
Лидия кивнула, чувствуя комок в горле. Она ушла, когда Вера задремала, и всю ночь не могла уснуть. Она думала о Соне, о Мише, о своей жизни, которая рушилась, как старый дом. Утром она позвонила Надежде, социальному работнику из приюта. Та была удивлена, но согласилась помочь.
— Лидия Викторовна, это сложно, — сказала Надежда, и ее голос в трубке звучал устало. — Вероника — законная мать. Чтобы оспорить ее права, нужны веские причины. Есть доказательства, что она ненадежна?
— Пока нет, — призналась Лидия. — Но я узнаю. Можете проверить, где они живут, в каких условиях?
Надежда вздохнула.
— Я попробую. Но вы не в приюте. У вас нет полномочий. Если вы хотите опекунства, вам нужны жильё, работа, доход. Иначе суд вас не послушает.
Лидия повесила трубку, чувствуя, как решимость сменяется отчаянием. Она жила на сбережения, коттедж едва ли можно было назвать «стабильным жильём». Но она не собиралась сдаваться. Она пошла в местную школу, где заведующая, пожилая женщина с добрыми глазами, предложила ей место помощника учителя на полставки.
— Детей у нас немного, но работы хватает, — сказала она. — Через пару месяцев одна воспитательница уйдёт в декрет, и мы возьмём её на полную ставку. А там, может, и на моё место пойдете, я скоро на пенсию выйду.
Лидия согласилась, хотя и знала, что этого недостаточно для опеки. Она звонила Надежде, узнавала о Соне, но новости были скудными: Вероника сняла квартиру в городе, Соня ходит в школу, но подробностей нет. Лидия чувствовала, что время уходит.
Продолжение: