Рождение дефицита: как плановая экономика породила теневую
В Советском Союзе, государстве, где само слово «рынок» было ругательным, существовала другая, куда более мощная и всепроникающая экономика — экономика блата. Это была невидимая, но абсолютно реальная система, параллельная вселенная со своими законами, валютой и иерархией. Ее топливом был не рубль, а дефицит, а главной движущей силой — человеческие связи. И чтобы понять, как эта гигантская теневая империя возникла и почему она стала основой жизни для миллионов, нужно заглянуть в самое сердце советской системы — в плановую экономику. Идея была по-своему грандиозна и логична: мудрое государство, в лице Госплана, само решает, что, сколько и когда производить, чтобы удовлетворить все потребности своих граждан. На бумаге все выглядело гладко. Но в реальности эта громоздкая, неповоротливая машина постоянно давала сбой. Приоритет всегда отдавался тяжелой промышленности, «группе А», — танкам, ракетам, станкам. На долю же товаров народного потребления, «группы Б», оставались крохи ресурсов, устаревшее оборудование и остаточный принцип финансирования.
В результате, пока заводы исправно производили чугун и сталь, в магазинах не хватало самого элементарного: туалетной бумаги, женского белья, детских колготок, хорошей обуви, мебели. Дефицит стал не просто досадной неприятностью, а фундаментальным состоянием советской жизни, ее воздухом, ее главным нервом. Он породил особую психологию «охотника», человека, постоянно находящегося в поиске, готового часами стоять в очереди за чем угодно — от финского сервелата до чехословадской стенки. Деньги, которые государство исправно платило своим гражданам, стремительно теряли свою ценность, потому что на них часто нечего было купить. Рубль перестал быть универсальным эквивалентом, уступив место другой, куда более конвертируемой валюте — доступу к дефициту.
Именно на этой почве и расцвел пышным цветом блат. Блат — это не просто знакомство, это целая система неформальных, неписаных договоренностей, основанных на взаимных услугах. «Ты — мне, я — тебе» — эта простая формула стала главным законом выживания. Вся страна превратилась в гигантскую сеть, где каждый был связан с каждым через цепочку рукопожатий и телефонных звонков. Сама жизнь превратилась в бесконечный процесс «доставания». Нужно было не купить, а именно «достать» — билеты в театр, путевку в санаторий, запчасти для «Жигулей», хорошего врача для ребенка, место на кладбище. Успех в жизни измерялся не количеством денег на сберкнижке, а качеством и широтой твоей сети «нужных людей».
Эта система была тотальной. Она пронизывала все сферы, от бытовых мелочей до решения серьезных жизненных проблем. Она была и спасением, и проклятием. С одной стороны, она позволяла людям выживать, обходить идиотские ограничения плановой системы, придавала жизни азарт и элемент игры. С другой — она развращала, порождала цинизм, двойную мораль, чувство несправедливости. Она создавала кастовое общество, где люди делились не на богатых и бедных, а на тех, у кого есть доступ, и тех, у кого его нет. И пока с высоких трибун вещали о построении самого справедливого общества в мире, под сенью этих трибун разворачивалась своя, теневая жизнь, где главным божеством был дефицит, а главным жрецом — человек, имевший к нему доступ.
Валюта связей: кто был кем в иерархии блата
В неформальной табели о рангах советского общества положение человека определялось не столько его должностью или зарплатой, сколько его «блатоемкостью» — способностью решать проблемы, свои и чужие, через личные связи. Эта невидимая иерархия была куда важнее официальной, и каждый советский гражданин интуитивно чувствовал, кто есть кто в этой сложной системе. На самой вершине этой пирамиды находилась, разумеется, партийно-государственная номенклатура. Для них проблемы дефицита не существовало в принципе. К их услугам была закрытая система «распределителей», спецмагазинов, спецбуфетов, спецполиклиник. Они жили в ином, параллельном мире, где полки всегда ломились от деликатесов, а импортные товары были доступны по госценам. Их блат был абсолютным, но он был не личным, а должностным, и исчезал вместе с потерей кресла.
Ступенью ниже стояли настоящие «короли блата», люди, которых знала и ценила вся округа. Это были те, кто сидел на распределении самого дефицитного товара. Директор крупного универмага, заведующий продуктовой базой, товаровед в мебельном магазине, мясник на рынке, продавец в винном отделе — вот истинные хозяева жизни эпохи «застоя». Они могли не иметь высшего образования и получать скромную официальную зарплату, но их реальное влияние и возможности были колоссальными. Телефон такого человека был ценнее любого диплома. Один звонок — и для вас «откладывали» из-под прилавка финскую салями, югославские сапоги или заветный томик Дюма. Эти люди были узловыми точками всей системы, и дружба с ними ценилась на вес золота.
К этой же касте «нужных людей» относились и те, кто контролировал сферу услуг. Хороший врач, к которому можно было попасть без многомесячной очереди, автомеханик, способный «достать» дефицитные запчасти, сантехник, который придет в тот же день, а не через неделю, — все они были обладателями ценнейшего ресурса. Их услуги оплачивались не только деньгами, но и ответными услугами, формируя сложные бартерные цепочки. Врач «лечил» ребенка директора магазина, а тот, в свою очередь, снабжал врача дефицитными продуктами. Автомеханик чинил «Волгу» профессора, а тот помогал его сыну поступить в институт. Это была сложная паутина взаимных обязательств, пронизывавшая все общество.
На следующей ступени иерархии находилась основная масса советской интеллигенции и квалифицированных рабочих. Инженеры, учителя, научные сотрудники — они не имели прямого доступа к дефициту, но обладали другим капиталом: знаниями, культурным уровнем и широким кругом общения. Их главным инструментом было умение выстраивать и поддерживать отношения. Они были искусными «сетевиками», которые через друзей, коллег, родственников могли найти выход практически на любого «нужного человека». Их жизнь была бесконечной чередой звонков, просьб, «заходов» и «благодарностей».
И, наконец, на самом дне этой пирамиды находились те, у кого не было ни доступа, ни широких связей, — одинокие пенсионеры, неквалифицированные рабочие, жители маленьких городков и деревень. Для них дефицит был не игрой, а суровой реальностью. Они были вынуждены часами стоять в очередях, довольствоваться тем, что «выбрасывали» на прилавки, и с завистью смотреть на тех, кто мог «жить по-человечески». Эта система порождала глубокое чувство социального неравенства и несправедливости, которое подтачивало основы советского строя гораздо сильнее, чем любая западная пропаганда. В мире, где все формально были равны, блат создавал непреодолимые перегородки, делая одних «равнее» других.
Искусство «достать»: практики и ритуалы теневой экономики
Повседневная жизнь в условиях тотального дефицита породила целый набор уникальных социальных практик и ритуалов, которые сегодня могут показаться дикими, но для советского человека были абсолютной нормой. Главным из этих ритуалов, несомненно, была очередь. Очередь в СССР была не просто скоплением людей, ждущих товар, а сложным социальным институтом со своими законами, языком и иерархией. Люди в очередях знакомились, ссорились, обменивались новостями и рецептами, создавали временные сообщества. Существовали списки, переклички, ночные дежурства. Можно было «занять» очередь для соседа или «стоять» за кого-то по договоренности. Очередь за импортными сапогами или подписным изданием могла растянуться на несколько дней и напоминала военную операцию, требовавшую стратегии и выдержки.
Другой важнейшей практикой было «хождение по магазинам» не с целью что-то купить, а с целью «посмотреть, что дают». Опытная хозяйка обходила за день несколько гастрономов, заглядывала в универмаги, прислушиваясь к разговорам и высматривая оживление у какого-нибудь отдела. Если где-то «выбрасывали» дефицит — будь то зеленый горошек, туалетная бумага или чешские карандаши, — новость об этом мгновенно разлеталась по округе, и через полчаса у прилавка уже выстраивалась очередь. Сумка-авоська, вечный атрибут советского человека, всегда была при себе на случай такой внезапной удачи.
Но настоящим высшим пилотажем было искусство «доставать» через личные связи. Этот процесс также был обставлен своими ритуалами. Он начинался с сакраментальной фразы: «У тебя нет знакомых в...?» — далее следовало название нужной организации. Затем начинался обзвон по цепочке. Ваш друг звонил своему коллеге, тот — своему родственнику, и так, через пять-шесть рукопожатий, находился выход на нужного человека. После этого следовал сам визит или звонок, который начинался с пароля: «Я от Ивана Ивановича...». Это было своего рода рекомендательным письмом, открывавшим нужные двери.
Важнейшим элементом этой системы была «благодарность». Блат редко был основан на прямых денежных отношениях, это считалось дурным тоном и было опасно. Вместо этого использовалась сложная система подарков и ответных услуг. Коробка хороших конфет, бутылка коньяка, банка растворимого кофе, импортная сигарета — все это было не взяткой, а знаком внимания, способом поддержать «хорошие отношения». Подарок должен был быть адекватен услуге. За припрятанный из-под прилавка кусок мяса можно было отблагодарить шоколадкой, а за помощь в поступлении в вуз требовалась уже более серьезная «благодарность». Эта система подарков была тонкой социальной игрой, требовавшей интуиции и знания неписаных правил.
Вершиной искусства «доставать» была, конечно, покупка «с черного хода». Это была привилегия для самых близких и нужных людей. Обычный покупатель видел лишь пустые полки, но посвященный знал, в какую дверь нужно постучать и какое кодовое слово сказать. Через заднюю дверь универмага или со склада гастронома выносилось все самое лучшее, то, что никогда не попадало в торговый зал. Эта практика создавала ощущение принадлежности к касте избранных, посвященных в тайны советской торговли.
Все эти практики — стояние в очередях, поиск дефицита, звонки знакомым, ритуальные подарки — занимали огромную часть времени и энергии советского человека. Они требовали особых талантов: коммуникабельности, настойчивости, умения договариваться, чувства такта. В каком-то смысле, вся страна была вовлечена в эту бесконечную и изнурительную игру, где призом было не богатство, а возможность жить чуть лучше, чуть комфортнее, чем остальные. Это была настоящая школа выживания, которая формировала особый, советский тип личности, для которого слово «достать» было гораздо важнее, чем слово «купить».
Блат и закон: от мелкого «несунства» до расстрельных статей
Грань между бытовым блатом, который был нормой жизни, и уголовным преступлением в Советском Союзе была очень тонкой и условной. Вся страна, по сути, жила по неписаным законам, которые часто входили в прямое противоречие с законами писаными. Эта двойная мораль создавала атмосферу правового нигилизма, где кража у государства не считалась серьезным грехом. Одним из самых массовых явлений было так называемое «несунство» — мелкие хищения с государственных предприятий. Рабочие выносили с заводов инструменты, детали, строительные материалы. Работницы кондитерских фабрик — конфеты, колхозники — зерно и овощи. Знаменитая поговорка «Все вокруг колхозное, все вокруг мое» и фраза из кинофильма «Тащи с работы каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость!» прекрасно отражали это отношение. Государственная собственность воспринималась как ничья, а значит, ее можно было немного «приватизировать» для личных нужд. Власть боролась с «несунами» с помощью товарищеских судов и показательных процессов, но искоренить это явление было невозможно, так как оно было порождено самой системой.
Однако, если на мелкое «несунство» и бытовой блат правоохранительные органы часто закрывали глаза, то за крупными хищениями и организованными преступными группами велась настоящая охота. Этим занимался специальный отдел милиции — ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). Сотрудники ОБХСС были главными врагами директоров магазинов, заведующих складами и прочих «королей блата». Они проводили внезапные ревизии, внедряли своих агентов, устраивали контрольные закупки. Однако и здесь система блата часто оказывалась сильнее закона. Директора магазинов имели своих покровителей в районных и городских отделах милиции, в партийных органах, которые предупреждали их о грядущих проверках или «закрывали» дела за определенную мзду.
Иногда, однако, эта система давала сбой, особенно когда в дело вмешивалось всесильное КГБ. Комитет госбезопасности, который формально не должен был заниматься экономическими преступлениями, использовал громкие коррупционные дела как инструмент для решения своих, политических задач. «Дело магазина „Океан“» стало классическим примером такой операции. Оно было направлено не столько на борьбу с «рыбной мафией», сколько на ослабление позиций конкурирующего клана в Политбюро. КГБ, в отличие от милиции, не был связан местными коррупционными сетями и мог действовать с безжалостной эффективностью, раскручивая цепочку до самых верхов.
Именно в ходе таких показательных процессов, как «дело Океана» или «дело Елисеевского гастронома», советское правосудие демонстрировало свою самую страшную сторону. Для главных фигурантов этих дел часто применялась высшая мера наказания — расстрел. Применение смертной казни за экономические преступления, за хищения и взятки, было уникальной чертой советской системы. Оно было призвано не только наказать виновных, но и устрашить остальных, показать, что государство не потерпит посягательств на свою собственность. Эти жестокие приговоры часто были политически мотивированы и служили сигналом для всей номенклатуры.
Таким образом, советский человек постоянно жил в пространстве правовой неопределенности. То, что вчера было нормой жизни, способом выживания, сегодня могло обернуться тюремным сроком или даже расстрелом. Все зависело от масштаба, от политической конъюнктуры, от того, чьи интересы ты затронул. Эта система порождала страх и цинизм, разрушая всякое уважение к закону. Человек понимал, что закон — это не универсальная норма, а инструмент в руках власти, который можно повернуть в любую сторону. И этот правовой нигилизм, это недоверие к государственным институтам стало одним из самых тяжелых и долгоживущих наследий советской эпохи.
Наследие дефицита: как советский блат живет в нас сегодня
Советский Союз распался более тридцати лет назад, плановая экономика и тотальный дефицит ушли в прошлое. Полки магазинов наполнились товарами, а слово «достать» сменилось словом «купить». Но можно ли сказать, что экономика блата исчезла вместе с породившей ее системой? На самом деле, ее метастазы, ее неписаные законы и культурные коды оказались невероятно живучими. Они проросли в новую, рыночную реальность, мутировали, приспособились и продолжают во многом определять нашу сегодняшнюю жизнь. Блат, как ментальная привычка, как способ решения проблем, оказался сильнее идеологий и экономических формаций.
Главное наследие советского блата — это глубоко укоренившееся в общественном сознании недоверие к формальным институтам и преувеличенная вера во всемогущество личных связей. Советский человек на протяжении десятилетий усваивал, что закон — это одно, а реальная жизнь — совсем другое, и что решить проблему «по-человечески», через знакомых, гораздо эффективнее, чем действовать «по правилам». Эта установка никуда не делась. И сегодня многие люди в России и других постсоветских странах, столкнувшись с проблемой — будь то запись к хорошему врачу, устройство ребенка в престижную школу, решение вопроса с бюрократией, — первым делом начинают не изучать законы, а обзванивать знакомых с сакраментальным вопросом: «У тебя нет никого в...?». Телефонный звонок по-прежнему часто оказывается важнее официального запроса.
Изменилась лишь валюта блата. Если в СССР главной ценностью был доступ к дефицитному товару или услуге, то сегодня это доступ к информации, к административному ресурсу, к центрам принятия решений. Но сам принцип «ты — мне, я — тебе» остался неизменным. Современная коррупция, пронизывающая многие сферы жизни, — это во многом прямое продолжение и развитие советской системы блата, только вместо коробки конфет теперь фигурируют конверты с деньгами, а вместо припрятанной из-под прилавка колбасы — выгодные государственные контракты.
Более того, многие герои теневой экономики 1970–80-х годов стали пионерами российского капитализма в 1990-е. Директора магазинов, товароведы, «цеховики» — все те, кто уже в советское время умел «вертеться» и делать деньги из воздуха, — оказались наиболее подготовленными к новым, рыночным условиям. Они обладали стартовым капиталом, деловой хваткой и, что самое главное, обширными связями. Они первыми начали заниматься «челночным» бизнесом, открывать кооперативы, приватизировать государственную собственность. Их советский опыт выживания в теневой экономике оказался бесценным в эпоху «дикого капитализма».
Конечно, нельзя сказать, что ничего не изменилось. Для молодого поколения, выросшего в эпоху изобилия, многие реалии советской жизни кажутся дикими и непонятными. Для них купить что-либо — это вопрос наличия денег, а не связей. Но даже они, попадая в определенные ситуации, интуитивно начинают действовать по старым, советским лекалам. Потому что блат — это не просто экономическое явление. Это глубокий культурный код, способ мышления, который передается из поколения в поколение. Это знание о том, что неформальные связи часто важнее формальных правил, что личная договоренность надежнее любого закона. И пока это знание будет оставаться актуальным, пока официальные институты будут работать неэффективно и несправедливо, призрак советского блата будет продолжать бродить по нашей стране, напоминая о том, что избавиться от наследия прошлого гораздо сложнее, чем снести памятники и переименовать улицы.