Пёс, которого не стало — но мы всё равно его ищем
Я давно уже не зову его по имени.
Не выглядываю в окно. Не прячу еду под стол.
Не свищу у калитки.
Но мой сын — зовёт.
Каждое утро он выходит на крыльцо дачи, ставит кулачки к губам и тихо говорит:
— Рыжий… Рыжий, иди домой…
🔸
Рыжий умер десять лет назад.
Мы не хоронили его — он просто исчез. Вышел утром и не вернулся.
Мы искали. Кричали. Ездили по округе.
Развешивали объявления.
Я тогда впервые за много лет по-настоящему плакал.
Он был дворнягой с глазами как у человека.
Появился у нас случайно. Зимой. Мокрый, дрожащий. Сначала жена не хотела. Потом сварила ему кашу.
А через два дня он уже спал на её пледе.
🔸
На дачу я не приезжал семь лет. Не мог.
Слишком много там было его следов: когти на двери, миска в сарае, вытертая земля под акацией.
Но прошлым летом решился.
Взял сына.
И он с первого же дня стал звать Рыжего, как будто знал его.
— Пап, а он точно не придёт? — спросил он на третий день.
— Наверное, нет, — ответил я.
— А вдруг он ждёт, пока мы его позовём?
🔸
И мы стали звать его вместе.
По утрам. Без истерики. Без надежды. Просто как ритуал.
Иногда мне кажется, я слышу шаги за сараем. Или хруст ветки.
Иногда — нет.
Я не знаю, что мой сын чувствует. Он никогда не видел Рыжего.
Но, кажется, он понял то, на что у меня ушли годы:
когда ты зовёшь тех, кого уже нет — ты зовёшь не их, а ту часть себя, где они всё ещё живы.
А вы когда-нибудь продолжали звать того, кто уже не мог ответить?
Я просто пишу, чтобы не забывать. Спасибо, что читаешь.