Отрывок из романа ФЛЕШБЭК
Она появилась в их классе внезапно, прошло несколько месяцев с начала учебного года, ворвалась в кабинет литературы вместе с неожиданным ноябрьским солнцем, запутавшимся в ее волосах. Она спокойно стояла у доски, пока ее представляли, искали подходящее место в классе, Кирилл оглох и ослеп, он еще не понимал, что с ним происходит. Ей нашли свободную парту – слишком близко, прямо перед ним, Кирилл не мог туда смотреть. Достаточно было того, что он ее чувствовал, чувствовал ее движения, ее аромат, ее нетерпение, ее энергию, сшибающую, накрывающую его как взрывной волной, он слишком сильно чувствовал ее.
Она успела перезнакомиться со всеми ребятами еще до конца урока, кажется, все были очарованы. Она была совсем не похожая на остальных девочек, никто не мог с ней сравниться, она была другая, особенная.
Кириллу она не понравилась, она его оглушила, это точно была не симпатия, он был в ужасе от того, что она рядом. От нее исходила какая-то... угроза, Кирилл это тоже почувствовал, сработал инстинкт самосохранения, а говорят, у мальчиков он просыпается сильно позже. Если бы Кирилл прислушался к своим ощущениям тогда, он бы уцелел. Но он не смог противостоять.
В ней была грация кошки и такой же, оценивающий взгляд: она знала, что ей нужно и умело манипулировала ситуацией. Кирилл наблюдал за ее активными действиями три урока подряд, больше всего боялся момента, когда она обратит внимание и на него, он пытался продумать, что бы он мог ей сказать, но совершенно ничего достойного не приходило в голову.
– А тебя как зовут? – услышал Кирилл ее голос, когда от ужаса ожидания он был уже совершенно истощен. Ее голос был немного насмешливый, уверенный, как у нее это получается, она же только сегодня пришла в новую школу, в новый коллектив, а уже была тут как царица? Кирилл не смог поднять голову от тетради, продолжал старательно и медленно писать, кажется какую-то бессмыслицу.
– Это Кирилл, – ответил Макс, сидящий рядом, – Он у нас тихоня.
– А, приятно… – не договорила она и сразу отвернулась. Кирилл почувствовал, как волна жгучего румянца, особенно безобразного на его бесцветной коже, расползается по лицу, хорошо, что она отвернулась.
Он все правильно почувствовал, все понял с первой встречи, ощутил всю исходящую от нее угрозу, но не смог защититься, он был слишком слаб. А она, шумная, непосредственная, иногда несдержанная, она была как ураган: там, где она находилась, не было места тишине и покою. Она была вспыльчива, просто взрывоопасна, но отходила также быстро, совершенно непонятно, как в хрупкой фигурке умещалось все это.
Она просто завораживала своей энергией, это была какая-то магия: стоило ей захотеть, и мгновенно всё, весь мир начинал подчиняться её желаниям, и она управляла им незаметно, словно играя, просто от скуки манипулируя ситуацией по своей прихоти, при этом оставалась очаровательно-невинной, практически безучастной к процессу, иногда даже забывая о запущенном водовороте и переключаясь быстро на что-то более достойное.
– Так, народ! – провозглашала она и все замирали, ожидая, что последует. – Как насчет того, чтобы завтра с утра встретиться в кинотеатре?
Хотя она могла предложить встретиться на субботнике или в очереди на вакцинацию, и все с одинаковым энтузиазмом проследовали бы за ней. Кирилл не входил в ее окружение, он был ей неинтересен; испытывая невероятные муки просто от ее близости, он сгорал от смущения, даже сердце останавливалось и перебивало дыхание.
Когда утихла паника и Кирилл немного адаптировался, привык находиться в зоне поражающей волны, исходящей от нее, он понял, что она вызывает в нем совершенно противоречивые чувства. Это было и любопытство (Как ей это удается? Этому учатся или она от природы такая?), восхищение ее коммуникабельности – без зависти, без ревности, просто признание выдающихся качеств, как у спортсмена-олимпийца, это ведь недосягаемые для него высоты; и он чувствовал нарастающее обожание, близкое к идолопоклонничеству, совершенно неподвластное разуму языческое чувство.
В ней было все, все то, чего не было в Кирилле: непосредственность, смелость, быстрая реакция, авантюризм, уверенность в себе, перехлестывающая через край так, что и все были в ней абсолютно уверены. В ней было все. Она заполняла собой все, все пространство класса, весь мир. И разговаривала с миром на «ты», даже с физруком, с этим подлым недоучкой, с которым Кирилл мечтал когда-нибудь поквитаться, но знал, что никогда не решится на это.
В конце третьей четверти начинался ад, кошмар Кирилла, его унижение, он всерьез обдумывал как бы нанести себе какую-нибудь травму, только бы не ходить на физру, только бы не видеть убивающих своим коварством мерзких алюминиевых конструкций для прыжков в высоту. Кирилл никак не мог разбежаться так, чтобы прыгнуть с нужной ноги, заминался перед самым прыжком и обрушивал планку. Все ждали этого, все смеялись, но позора не избежать, зачет нужно получить, для этого необходимы три попытки с любым результатом. У Кирилла был всегда одинаковый результат: планка слетала и с омерзительным грохотом падала на гулкий пол, в лучшем случае Кирилл вместе с планкой шлепался на маты, тогда было еще и больно. И стыдно.
Кирилл тянул время, ведь чем позже настанет его черед, тем меньше свидетелей его унижения останется в зале, есть надежда, что ребята разойдутся. Хотя сегодня вряд ли: был последний урок в расписании и после него физрук обещал игру в волейбол, но это не радовало, как бы Кирилл ни любил волейбол, как бы он ни был ловок и силен в игре, все будут помнить только его фееричное падение с планки. Все три его падения.
И тут в зал вошли девочки – они опоздали, их забирали на замер параметров, Кирилл не видел, как девочки вошли группкой, он услышал ропот одноклассников и присвист от физрука.
– Егорова, что за дефиле, где твоя форма?
– Я в форме, Руслан Теймуразович, – спокойно и громко, так что эхом задрожали высокие стекла, ответила она.
– Это ты называешь формой?
– Да! Вот шорты, вот футболка, кеды, всё на месте!
Кирилл поднял глаза и увидел её – в белых атласных коротких шортиках из-под которых выглядывали красные велосипедки, в ослепительно-белой футболке, опущенной на одно плечо, там виднелась бретелька ярко-желтого топа, и в высоких красных кедах на желтой шнуровке. Кирилл ослеп, ничего более прекрасного он не видел никогда.
– Волосы подбери! – рявкнул физрук, больше ответить ему было нечего.
Сквозь радужную пелену, которая мешала четко видеть ему, ослепленному, Кирилл с замиранием сердца наблюдал, что сияющее белое, она, приближается, она идет прямо сюда, все ближе и ближе, кажется Кирилл забыл, как дышать. Она встала всего в полуметре, стянула с запястья пухлую резинку, подняла руки, пытаясь собрать огненную гриву в высокий хвост. Волосы рассыпались, она старалась зачесать их, растопыривая тонкие пальцы, как гребень и, поворачивая голову, оглядывала себя в хореографическое зеркало за спиной Кирилла. С содроганием он заметил полоску кожи, покрытой мурашками там, где приподнялась футболка, Кирилл поспешно отвел взгляд.
– Ильин, чё сидим? Приглашение нужно?
Кирилл ничего не понимал, еще незрячий, еще полный ею, он не думал о прыжке, о неминуемом провале, о том, что сейчас и она поймет, какое он ничтожество. Кирилл забыл об этом, забыл о своем проклятье, об усмехающемся Руслане, предвкушающем веселье, об уже хихикающих девчонках и отпускающих шуточки парнях. Он забыл, что должен сейчас думать о том, как ловчее прыгнуть: сколько шагов нужно сделать, какой ногой и как оттолкнуться, в какой момент повернуть корпус, выгнуть спину, сгруппироваться. Кирилл не думал об этом. Он прошел к точке начала разбега и застыл.
– Мы все замерли от нетерпения, скорее всего нас ждет личный рекорд сегодня! Итак, первая попытка, выступает Кирилл Ильин! – не сдержался Руслан, Кирилл не слышал его.
Кирилл побежал. Он различал ничем ни примечательную смазанную массу одноклассников, они что-то кричали, кажется, даже топали ногами, она так и стояла, уже повернувшись лицом, смотрела на него и улыбалась. Без иронии, без насмешки, открыто и искренне и солнечный прямоугольник от высокого окна, в котором она стояла, освещал ее ярче всех. Этот свет ворвался в него внезапно, подбросил, развернул, Кирилл ощутил мягкий удар в лопатки, переворачиваясь через голову и соскакивая с мата, он еще ничего не понимал, но улюлюканье и топот зрителей заглушали ее аплодисменты.
И Кирилл пропал, пропал навсегда, на долгие двадцать... сколько там уже? – двадцать два года. Он не мог ничего с собой поделать, она околдовала его, он навсегда запомнил это ощущение: как он был уверенным и сильным, только раз в жизни, только для нее.
© Мария Листок, 2025г