Дикие
В 1905‑м году Париж содрогнулся. На Осеннем салоне в зале с ожидаемыми скульптурами и привычными зрителю картинами стояла Она. Работа Анри Матисса «Женщина в шляпе». Сочетание грубых мазков и невероятно дерзкой цветовой палитры — зелёный в лице, апельсиново‑розовый в тени — вызвали у парижан в лучшем случае нервный смех. Критик Луи Воксель глянул на зал, где картины сияли так, что казалось, стены плавятся, и процедил: «Donatello parmi les fauves» — «Донателло среди диких зверей»*. Он имел в виду скульптуру, окружённую этой буйной живописью. Но это «fauves» прилипло к художникам навсегда.
Фовизм (от французского fauve — зверь) прожил всего несколько лет, но за это время успел пошатнуть устои классической живописи. Матисс, Дерен, Марке, Фриез, Ле Фоконье и другие перестали верить в догму пространства, поставив во главу угла субъективный взгляд художника. Цвет из средства превратился в цель. И это целеполагание было совершенно революционным. «Я мечтаю о такой живописи, которая действовала бы как хорошее кресло, в котором можно отдохнуть от дневной усталости», — признавался Анри Матисс*. Но противники фовистов считали, что обивка «этих так сказать кресел» — излишне кислотных оттенков.
Цветовой взрыв: от Парижа к Москве
Русские авангардисты тоже мечтали о краске как о крике. Гончарова, Машков, Ларионов, Лентулов — они были слишком молодыми, чтобы не искать нового языка, и слишком свободными, чтобы бояться. Их встречи с европейским модернизмом происходили в мастерских друзей-парижан, на выставках, и в легендарных особняках Сергея Щукина и Ивана Морозова.
Сергей Иванович вешал картины Матисса рядом с Сезанном и Гогеном, а его гости — от Михаила Врубеля до Натальи Гончаровой — буквально вдыхали этот новый взгляд на мир. В 1910‑м Щукин заказывает у Анри Матисса «Танец» и «Музыку». Россия замирает: критики, привыкшие к суровым ликам и строгим пейзажам, видят бесстыдные цвета, небрежные мазки и фигуры, которые пляшут как шаманы на костях классики.
Русский ответ не заставил себя ждать. Илья Машков пишет натюрморты, в которых гранаты и яблоки напоминают елочные игрушки. Гончарова и Ларионов придумывают «лучизм» — будто бы последнюю степень распада формы, когда цвет начинает гранить сам себя, превращаясь в сумасшедшие фракталы. Даже Давид Бурлюк в своём эссе в «Синем всаднике» признаётся: «Мы тоже дикие».
Выставка как сафари
В Музее русского импрессионизма «Русские дикие» собраны так, что у зрителя есть шанс пережить точно такое же потрясение, которое сто лет назад накрыло парижскую публику. 113 работ из 51 собрания — это и титаны (Матисс, Дерен, Шагал), и редкие птицы вроде Иллариона Скуйе или Зои Матвеевой‑Мостовой.
Мы открыли архивы прошедших выставок и дали им голос. Голос Сергея Чонишвили — бархатный, как Левитан, и коварный, как художники «Мира искусства». Он проведёт Вас по шедеврам, где за мазками скрыты истории любви, дерзости и гениев. С Премиум картины Поленова, Коровина, Грабаря начнут говорить. И они говорят, и совсем не шёпотом.
Подписывайтесь сейчас за 99 рублей — и входите, дверь открыта! Мы ждем Вас!
Центральный зал — «Клетка для диких». Здесь висят французские первопроходцы. Их работы, когда‑то насмешливо отправленные в «клетку» парижскими критиками, теперь выглядят как культовый ответ на брошенный временем вызов. «Испанка с бубном» Матисса, «Просушка парусов» Андре Дерена, «Маленькая школьница» Ле Фоконье — они не просто шокируют цветом, они учат смотреть без оглядки на академические догмы.
Русская часть выставки раскладывает карты авангарда
Разделы экспозиции как разноцветные всплески на палитре: «Дикий импрессионизм», «Дикий символизм», «Примитивизм». Здесь всё — о русской живописи на излёте традиций и на взлёте дерзости. Здесь цвет — сначала робкий, потом бешено самостоятельный — захватил умы и кисти символистов Павла Кузнецова и Мартироса Сарьяна. А за ними — и «импрессионистов» Давида Бурлюка и Николая Кульбина, которые писали, будто каждый мазок должен звучать как аккорд джаза.
Особый раздел отдан «Бубновому валету» — той самой компании неопримитивистов Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой, а заодно сезаннистов Ильи Машкова и Петра Кончаловского. Они брали от Сезанна структуру, от иконописи — святость цвета, а от народного искусства — бесстрашную декоративность. Восток тоже был для них не экзотикой, а источником форм и смыслов.
И наконец — «Парижачьи»: Марк Шагал, Николай Тархов, Натан Альтман. Те самые, кто впитывал новую живопись в столице фовистов и кубистов, дыша одним воздухом с Матиссом и Пикассо. Их полотна — как каприз широкой русской души, на время пристрастившейся к багровым и ультрамариновым коктейлям парижских новаций.
От фовистов к Жан-Мишелю Баскии: дикость не стареет
Эпиграф к выставке — холст Жан‑Мишеля Баскии, единственный в России. Восьмидесятые Нью‑Йорка, граффити‑эстетика и неоэкспрессионизм — и снова крик оттенков, снова вызов. Эта перекличка между Матиссом и Баскией — напоминание: дерзость не устаревает. Она всегда возвращается, когда приходит момент для нового витка творческой мысли.
Что вынесете Вы?
«Русские дикие» — это не уютное путешествие по модернизму. Это сафари по джунглям цвета. Здесь красный хищен, зелёный ядовит, а линии живут по своим правилам. Это выставка про смелость идти против канонов и про наслаждение смотреть на мир глазами художника-бунтаря. Вы выйдете из зала слегка ослеплёнными. И может даже статься, что обои Вашего дома окажутся в опасности. Вдруг Вы решите, что теперь они недостаточно смелы для новых Вас.
* Комментарий прозвучал сначала в устной речи, а затем был опубликован в газете «Gil Blas» 17 октября 1905 года
* Анри Матисс в эссе «Notes of a Painter» (1908)
Автор: Лёля Городная. «Палец вверх», комментарий и подписка на канал — Ваша реакция на материал и основа для нашей работы. Большое спасибо!
