Я поставила чайник и села у окна. За стеклом медленно падал мокрый снег, такой противный, что даже смотреть на него не хотелось. Но я смотрела. А что ещё делать в пустой квартире в субботу утром?
Саша ушёл три недели назад. Просто собрал вещи в спортивную сумку — ту самую, с которой ездил на рыбалку — и сказал: «Мне нужно время подумать». Я кивнула. Что тут скажешь? Двадцать два года вместе, и вдруг ему нужно время подумать.
Чайник засвистел, я встала, выключила газ. Налила воду в кружку с отбитой ручкой — Сашина любимая, он из неё кофе пил по утрам. Не выбросила пока. Да и зачем? Пить-то из неё можно.
Знаете, что самое странное? Я даже не плакала. Ни в тот день, ни потом. Соседка Валентина Петровна встретила меня в подъезде, спросила: «Что-то Александра давно не видно?» Я спокойно ответила: «В командировке». Зачем расстраивать пожилого человека нашими проблемами?
А проблемы начались давно. Наверное, лет пять назад. Или семь? Не помню точно. Просто в какой-то момент мы перестали разговаривать. Нет, слова произносили — про работу, про дочку, про ремонт на даче. Но разговаривать перестали.
Помню, как-то вечером сидели за ужином. Я рассказывала про новую сотрудницу — молодая такая, энергичная, всё время смеётся. Саша кивал, жевал котлету, смотрел в телефон. А потом вдруг поднял глаза и спросил: «А ты когда последний раз смеялась?»
Я задумалась. И не смогла вспомнить.
«Да ладно тебе, — сказала я. — Что за глупости? Вчера же смеялась, когда Танька анекдот рассказывала».
Он покачал головой: «Это не смех. Это... вежливость».
Мы больше к этому разговору не возвращались.
Дочка наша, Маша, живёт отдельно уже три года. Снимает квартиру с подругой, работает дизайнером. Умница, красавица. В меня, конечно. Саша всегда говорил, что она в меня. Раньше это звучало как комплимент.
Когда Маша уезжала, я думала — вот сейчас заживём. Вдвоём, как раньше. Съездим куда-нибудь, в Италию, например. Саша всегда мечтал в Италию. Но как-то не сложилось. То работа, то деньги надо было на дачу, то ещё что-то.
А потом появился Костя.
Костя — это наш новый начальник отдела. Молодой, лет тридцать пять, из Питера переехал. Умный, обаятельный. И главное — слушать умеет. Мы с ним часто оставались допоздна, проекты обсуждали. Он чай заваривал — хороший такой, с бергамотом. И слушал. Про работу, про жизнь, про всё.
Ничего такого между нами не было. Честно. Ну, почти ничего. Один раз только, на корпоративе перед Новым годом. Все выпили, танцевали. Костя пригласил на медленный танец. И я пошла. Просто потанцевать, ничего такого.
Но когда он обнял меня за талию, я вдруг почувствовала себя... живой. Как будто проснулась после долгого сна. Сердце забилось, руки задрожали. Я даже испугалась — что это со мной?
Танец закончился, мы разошлись по разным столикам. Больше ничего не было. Клянусь.
Но Саша всё равно узнал. Не знаю как. Может, кто-то из коллег рассказал, может, сам догадался. Он ведь не дурак, мой Саша. Просто мы оба делали вид, что дураки.
Он не устраивал сцен. Просто стал ещё молчаливее. Приходил домой, ужинал, садился перед телевизором. Иногда я ловила на себе его взгляд — усталый такой, грустный. Но когда я оборачивалась, он уже смотрел в экран.
А я... я стала чаще задерживаться на работе. Не специально, просто так получалось. Костя уже ушёл в другую компанию к тому времени, так что дело было не в нём. Просто дома стало слишком тихо. Эта тишина давила, душила. Лучше уж остаться в офисе, доделать отчёты.
Знаете, я ведь даже обрадовалась, когда Саша сказал, что уходит. Ну, не обрадовалась, конечно, но... облегчение почувствовала. Что не надо больше притворяться, что всё хорошо. Что можно просто сидеть у окна, пить чай и смотреть на мокрый снег.
Маша приезжала на прошлой неделе. Села напротив, внимательно так посмотрела.
«Мам, а ты как?»
«Нормально, — говорю. — Работа, дом. Всё как обычно».
«А папа?»
«Папа... папе нужно время подумать».
Она помолчала, потом спросила:
«А ты не думала... ну, поговорить с ним? Объясниться?»
Объясниться. А что объяснять? Что я двадцать два года прожила с человеком и не заметила, как мы стали чужими? Что променяла живого мужа на призрак какой-то другой жизни? Что даже не знаю, любила ли я его вообще или просто привыкла?
«Поговорю, — сказала я Маше. — Обязательно поговорю».
Но не позвонила. И он не звонит.
Вчера встретила его случайно в магазине. Стоит у полки с макаронами, выбирает. Похудел немного, небритый. Но выглядит... спокойным. Даже помолодевшим как будто.
Увидел меня, кивнул. Я кивнула в ответ. Постояли молча.
«Как ты?» — спросил.
«Нормально. Ты как?»
«Тоже ничего. Квартиру снимаю пока».
«Ага».
«Маше привет передавай».
«Передам».
И разошлись. Как чужие люди. Хотя какие мы чужие? Двадцать два года вместе. Просто... просто я забыла, когда мы перестали быть близкими. И он забыл. И оба делали вид, что так и надо.
Подруга Ленка говорит — позвони ему, дура. Скажи, что любишь, что без него не можешь. Вдруг ещё не поздно?
А я не знаю, люблю ли. И не знаю, любил ли он. Может, мы оба просто боялись остаться одни? Держались друг за друга, как утопающие за соломинку. А потом устали держаться.
Костя, кстати, написал недавно. В мессенджере. Спросил, как дела. Я не ответила. Удалила сообщение и заблокировала. Зачем мне это? Я ведь не из-за него... Или из-за него? Уже и не разберёшь.
Сегодня утром проснулась — а за окном снег. Первый раз в этом году. Красивый такой, пушистый. Не то что вчерашний мокрый.
Поставила чайник, села у окна. И вдруг вспомнила, как мы с Сашей познакомились. На катке. Я упала, он помог встать. Потом чаем поил в кафе. Смеялись много. Он анекдоты рассказывал — глупые такие, но смешные.
Интересно, он ещё помнит те анекдоты?
Чайник свистит. Надо выключить. И позвонить... нет, не надо. Что я ему скажу? «Прости, я не знаю, за что, но прости»? «Давай попробуем сначала»? Сначала уже не получится. Нам обоим за сорок, какое сначала?
Хотя Валентина Петровна вчера рассказывала — её подруга в шестьдесят замуж вышла. За одноклассника бывшего. Встретились случайно через сорок лет и поняли, что любят друг друга. Представляете?
А мы с Сашей даже не одноклассники. Мы просто... бывшие муж и жена. Которые забыли, как любить друг друга. Или не забыли, а просто устали помнить.
Снег всё идёт. Красивый. Завтра воскресенье, некуда спешить. Может, прогуляюсь. Одна. Или позвоню Ленке, сходим куда-нибудь.
Или...
Или наберу Сашин номер и скажу: «Привет. Снег идёт. Помнишь, как мы на катке познакомились?»
А он скажет: «Помню».
И мы помолчим. А потом... потом посмотрим.
Знаете, я ведь так и не выбросила его зубную щётку. Стоит в стаканчике, синяя такая. Глупо, да? Человек ушёл, а щётка осталась. Как память. Или как надежда — не знаю.
Маша права. Надо поговорить. Не для того, чтобы вернуть — что там возвращать? А просто... чтобы поставить точку. Или многоточие. Или вопросительный знак.
Я встаю, иду к телефону. Набираю номер — он всё ещё помню наизусть. Гудки. Один, два, три...
«Алло?»
«Саш, это я. Снег идёт».
Молчание. Потом:
«Да, я вижу. Красивый».
«Саш...»
«Что?»
«Ты помнишь тот анекдот про чукчу и холодильник?»
Он смеётся. Тихо так, но смеётся.
«Помню. Дурацкий анекдот».
«Ага. Но смешной».
«Да».
Снова молчим. Но это уже другое молчание. Не то, что было последние годы. В нём есть что-то... тёплое?
«Может, кофе выпьем? — спрашивает он вдруг. — Я недалеко».
Я смотрю в окно. Снег всё идёт. А в груди что-то сжимается. Страх? Надежда? Не знаю.
«Давай, — говорю. — Только у меня кофе нет. Чай будешь?»
«Буду».
Кладу трубку. Иду на кухню, достаю нормальную кружку — с ручкой. Ставлю чайник. И вдруг понимаю, что улыбаюсь. Первый раз за три недели.
Может, и правда ещё не поздно? Не вернуть то, что было, а... построить что-то новое? На обломках старого?
Звонок в дверь. Я иду открывать. На пороге Саша. Мокрый от снега, с пакетом в руках.
«Кофе купил, — говорит. — И твои любимые эклеры».
Эклеры. Я уже лет пять их не ем — фигуру берегу. Но он помнит.
«Проходи, — говорю. — Чайник уже кипит».
Он входит, снимает куртку. Вешает на свой крючок — третий слева. По привычке.
Мы идём на кухню. Садимся друг напротив друга. Как раньше. Только теперь между нами не только стол, но и двадцать два года совместной жизни. И три недели раздельной.
«Знаешь, — говорит он вдруг. — Я тоже твою щётку не выбросил».
Я смотрю на него. На морщинки у глаз, на седину в висках. На руки — сильные, надёжные. Те самые, что когда-то помогли мне подняться на катке.
«Дурак, — говорю тихо. — Зачем она тебе?»
«Не знаю. Просто... не смог».
Чайник свистит. Я встаю, выключаю газ. Наливаю воду в кружки. Руки дрожат немного.
Мы пьём чай. Едим эклеры. Молчим. Но это уже совсем другое молчание. В нём есть всё — и боль, и усталость, и надежда, и страх. И ещё что-то, чему я боюсь дать имя.
«Саш, — говорю наконец. — Прости меня».
«За что?»
«За всё. За то, что... что перестала тебя видеть. Слышать. Любить».
Он долго молчит. Потом говорит:
«Я тоже. Перестал. Мы оба виноваты».
«Или оба не виноваты».
«Или так».
Снег за окном уже не идёт. Выглянуло солнце, и всё вокруг заискрилось.
«Что теперь? — спрашиваю. — Что нам делать?»
Он пожимает плечами:
«Не знаю. Может... попробуем? Не вернуть, а... заново?»
Заново. Страшное слово. Но в нём есть надежда.
«А если опять не получится?»
«Тогда хотя бы будем знать, что попытались».
Я киваю. Что ещё сказать?
Он встаёт, идёт к окну. Смотрит на снег.
«Знаешь, я ведь тебя не разлюбил, — говорит, не оборачиваясь. — Просто... забыл, как любить. Отвык».
У меня ком в горле. Первый раз за три недели хочется плакать.
«Я тоже, — шепчу. — Забыла».
Он поворачивается, смотрит на меня. И вдруг улыбается — так, как давно не улыбался.
«Может, вместе вспомним?»
Я встаю, подхожу к нему. Беру за руку. Его пальцы тёплые, родные.
«Может».
Мы стоим у окна, смотрим на снег. Держимся за руки, как подростки. Смешно и грустно одновременно.
А потом он говорит:
«Пойдём погуляем? Снег же первый».
И мы идём. Надеваем куртки, выходим на улицу. Снег хрустит под ногами. Холодно, но хорошо.
Идём молча. Но это уже не то молчание, что душило последние годы. Это молчание двух людей, которые учатся говорить заново.
У детской площадки останавливаемся. Качели засыпаны снегом.
«Помнишь, как Машку катали? — спрашивает Саша. — Визжала от восторга».
«Помню».
«Хорошее было время».
«Да».
Мы идём дальше. Мимо знакомых домов, мимо магазина, где вчера встретились. Мимо нашей — его? моей? — жизни.
И вдруг я понимаю — мы никуда не уходили друг от друга. Мы просто потерялись. В быте, в привычках, в молчании. А теперь пытаемся найтись.
Получится ли? Не знаю. Но попытаться стоит.
За эти три недели я много думала. О нас, о себе, о том, что произошло. И поняла главное — я сама виновата. Нет, не в том танце с Костей. Это было просто симптомом. Я виновата в том, что позволила нам стать чужими. Что не боролась за нас. Что выбрала тишину вместо разговора.
Но ведь и он выбрал то же самое, правда? Мы оба струсили. Испугались выяснять отношения, копаться в чувствах. Проще было делать вид, что всё в порядке.
А теперь вот идём по снегу. Два немолодых дурака, которые пытаются склеить разбитое.
«О чём думаешь?» — спрашивает Саша.
«О нас».
«И что?»
«Не знаю. Страшно».
Он сжимает мою руку крепче.
«Мне тоже».
И от этого «тоже» становится легче. Мы боимся вместе. Это уже что-то.
Доходим до парка. Там каток — тот самый, где познакомились. Играет музыка, катаются дети.
«Покатаемся?» — вдруг предлагает Саша.
Я смеюсь:
«С ума сошёл? Мне сорок три!»
«И что? Моей бабушке семьдесят, она на лыжах бегает».
«Твоя бабушка — бывшая спортсменка».
«А ты — бывшая моя жена. Которая, может быть, станет настоящей».
Я смотрю на него. Он серьёзен.
«Саш...»
«Давай попробуем. Что мы теряем?»
Что мы теряем? Только гордость. А её и так уже не осталось.
«Ладно, — говорю. — Но если я упаду — ты виноват».
«Договорились».
Мы берём коньки напрокат. Шнуруемся, смеясь над собой. Выходим на лёд.
И я, конечно, падаю. Почти сразу. Но Саша ловит меня, удерживает.
«Всё в порядке?»
«Да. Просто... отвыкла».
«Ничего. Вспомнишь».
И я вспоминаю. Медленно, неуверенно, но вспоминаю. Как держать равновесие. Как скользить. Как не бояться.
Мы катаемся по кругу, держась за руки. Мимо проносятся дети, подростки, молодые пары. А мы едем медленно, осторожно. Два человека, которые учатся доверять друг другу заново.
И знаете что? У нас получается. Пусть медленно, пусть с ошибками, но получается.
Может, и с остальным получится?
Я не знаю, что будет дальше. Вернётся ли Саша домой. Сможем ли мы простить друг друга — и себя. Научимся ли снова быть близкими.
Но сейчас мы катаемся на коньках. Держимся за руки. И этого достаточно.
Завтра будет завтра. А сегодня — первый снег, старый каток и мы. Которые, может быть, ещё не всё потеряли.
Может быть.
#СемейнаяДрама #ЖенскиеИстории