Резкий звонок разорвал тишину. Олег вздрогнул, чуть не выронив чашку с недопитым кофе. Он только успел прилечь после долгого, утомительного дня, проведённого в университете, и мечтал лишь об одном — о тишине. Но нет.
Он поднялся с дивана, нехотя подошёл к двери и заглянул в глазок. Сердце ушло в пятки. На пороге стояла она. Лена. Женщина, которая исчезла из его жизни так стремительно, что казалось — её никогда и не было.
А теперь — с коробкой из кондитерской, как будто принесла извинение, запакованное в сахар и маскарпоне.
— Оле-ежка! — пропела Лена с наигранной теплотой и театрально улыбнулась. — Срочно нужно поговорить.
Олег не успел ничего сказать. Она уже втиснулась в прихожую, ловко скинула ботинки и пошла прямо на кухню, как будто за эти пять лет ничего не изменилось.
— Я привезла твой любимый торт. Тирамису, помнишь? — бросила она через плечо, ставя коробку на стол, будто вручала подарок судьбы.
Олег остался стоять в коридоре. В голове гудело. Прошло пять лет. Пять лет после скандала, суда, и того, как Лена пыталась отсудить у его матери половину квартиры.
Пять лет тишины, в которой он научился жить без неё. И вдруг — она здесь. В этой кухне, где когда-то орала на его мать, тряся бумагами, утверждая, что как внучка имеет право на наследство.
Он налил себе чаю, поставил чашку на стол.
— Садись уже, — буркнул он.
Лена устроилась по-хозяйски, глянула на шторы:
— Всё по-старому. Даже цветы те же. Помнишь, как твоя бабушка говорила: "Дом — это корни"?
Олег молча потянулся за салфетками. Чай выплеснулся через край.
— Скажи сразу. Зачем пришла?
Лена открыла коробку, извлекла пластиковые ложки:
— Я переезжаю в Питер. Антон идёт в восьмой. Тут школа никакая, перспектив — ноль. Хочу встать на ноги. Начать заново.
Олег помолчал. Он помнил. Помнил, как мать оседала в кресле, бледнея, когда Лена требовала свою "долю". Как потом кашляла ночами, как в комнатах стояла тишина. Мать никогда не говорила об этом. "Проехали, сынок. Бог рассудит".
— Мы родня, — произнесла Лена, с усилием улыбаясь. — Бывает, ошибаются люди. Я перегнула, ты — тоже. Но у нас одни корни.
— "Ваша семья — воры и обманщики". Это ты тогда сказала, — сухо напомнил Олег.
Лена побледнела:
— Я была в стрессе. После развода, без денег, ребёнок на руках... Голова не варила.
Он не ответил. За окном смеялись дети. В кухне — глухо тикали часы.
— Мама часто вспоминала тебя перед смертью, — тихо сказал он.
Лена резко подняла голову:
— Тётя Тамара умерла? Когда?
— Два года назад. И кто бы тебе сообщил? Ты ведь сама тогда заявила, что для тебя мы — никто.
Лена опустила взгляд. Салфетка в её руках была скомкана в клочок. Она не плакала. Просто сидела, будто растерянная.
— Я сейчас в Купчино. Однушка, Антону тесно. А здесь... — она огляделась. — Всё такое знакомое. Родное. Я подумала: может, стоит попробовать по-новому?
Через неделю она появилась снова. С хозяйственной сумкой, перчатками из кармана и банкой борща.
— Ты на кухне уборку не делал с прошлой зимы, да? — с порога сказала она. — Ужас. Сейчас всё отдраю.
И не спрашивая, засучила рукава. Мыла, терла, полоскала. Олег стоял у двери и смотрел. Не знал, что чувствует. Наверное, удивление. Потом — лёгкое тепло. В доме снова кто-то говорил. Шум воды, запах еды. Как в детстве.
— Я сварила борщ. Твой любимый. Как бабушка.
За ужином болтала о сыне, вспоминала школу, смеялась.
Потом достала альбом:
— Нашла у себя. Захочешь посмотреть?
Олег открыл. Старые фото. Лето. Он и Лена — дети, с мятой малиной в ладонях.
— Помнишь, как боролись за звезду на ёлку?
— Помню.
Она подвинулась ближе.
— Антону уже стыдно спать со мной в одной комнате. Парень растёт. А мы всё там, в коробке. Устала.
Он промолчал. В доме было тепло. И почти — уютно.
На следующий день искали зарядку. Она рылась в зале, он — в сумке. И нашёл. Бумагу. Заявление на регистрацию по месту жительства. Его адрес. Её фамилия. И сына.
Он молча сунул лист в карман.
— Нашлась! — радостно сказала она. — Вот же она!
— Я выйду, хлеб куплю, — буркнул он.
Бумага осталась в ящике. Каждую ночь он читал её. Как приговор. Или — предупреждение.
И вот — пятница. Она у плиты.
— Олежек... можно попросить? Мы с Антоном — могли бы временно прописаться? Пока не найдём что-то своё. Это ведь и наш дом. Бабушка, детство...
Он смотрел на её спину. Сколько раз она это репетировала? Всё ведь по плану. Как всегда.
— Нет, — сказал он.
— Прости?
— Я сказал нет. Не будет регистрации.
Она обернулась. Лицо — как маска.
— Ты серьёзно?
— Очень.
— Я здесь варю, убираю, помогаю! Думаешь, просто так приехала?
— Не смей... — тихо сказал он. — Говорить про маму.
Пауза. Потом она метнулась к сумке.
— Я поняла. Всё было фикцией. Театр. Ты просто ждал момента. Но знай — я своё получу. По закону.
Хлопнула дверь. Тишина. Через три дня — повестка. Суд. "Нарушение родственных прав на жилую площадь".
В суде юрист был спокоен:
— Документы чисты. Квартира дарственная. У неё — ноль шансов.
На слушании Лена бледнела. Судья кивал. Олег передал заявление на регистрацию. Печатные строки. Подпись. Её.
— Это давление, — сказал он. — Не более.
Суд отклонил иск. Безосновательно.
На выходе она догнала его:
— Подожди…
— Больше не звони.
Он ушёл, не оглядываясь.
Теперь — новая квартира. Маленькая, но своя. На подоконнике — фото с мамой. Остальное — выброшено. Даже альбом.
Зазвонил телефон. Коллега:
— Билеты в театр. Пойдёшь?
— Пойду, — улыбнулся он.
Он больше не будет жить в ловушке чужих ожиданий. Свобода — в границах. А не в кровных узах.
Автор Ольга Вешняя