Лето на даче у Ирины и Геннадия Петровых было временем солнца, шашлыков и... бесконечных грядок.
Особенно ненавистен Геннадию был картофельный участок – прополка под палящим июльским солнцем казалась ему каторгой.
В то утро, когда Ирина уже заготовила перчатки и тяпки, Геннадий сделал свой ход.
- Ой-ой-ойооой! – разнесся по дому стон, такой душераздирающий, что Ирина бросилась в спальню.
Геннадий лежал на кровати, его лицо было перекошено от мнимой боли, одной рукой он судорожно сжимал голень правой ноги.
- Гена! Что случилось? – Ирина испуганно опустилась на край кровати.
- Ногу... ногу подвернул! – выдавил он сквозь стиснутые зубы, старательно изображая страдание. – На кухне поскользнулся... на мокром полу. Ой, как же болит! Кажется, связки...
Мужчина решительно попытался приподняться и тут же снова вскрикнул, упав на подушки.
- Не могу! Ни встать, ни ступить! Ох, Ириш, прости... Картошку сегодня не осилю. Совсем не могу!
Ирина, сердобольная от природы, мгновенно переключилась.
- Боже мой, Ген! Да ты лежи, не двигайся! Сейчас я тебе холодного приложу, таблетку дам!
Она суетилась, прикладывала замороженную курицу, завернутую в полотенце, к его щиколотке.
Геннадий стойко терпел "боль", периодически постанывая и сокрушаясь о сорванных планах на прополку.
В душе же он ликовал: план "Травма" сработал безупречно. Ирина, вздохнув, отправилась на картофельное поле одна.
Солнце пекло немилосердно, спина ныла, а мысль о Геннадии, томящемся в прохладном доме, добавляла горечи.
Она то и дело поглядывала в сторону дачи, представляя, как ее муж страдает от боли.
К обеду, уставшая и пропахшая землей, Ирина вернулась домой. Внутри было тихо.
"Спит, бедный", – подумала она, направляясь к спальне.
Но стоило ей выйти на крыльцо, чтобы отряхнуть комья земли с сапог, как ее уши уловили знакомые звуки: приглушенный смех и звон стекла.
Доносилось все это явно с участка соседа Василия Ивановича через невысокий забор.
Любопытство женщины взяло верх. Ирина осторожно подошла к забору и заглянула в соседский дворик.
Картина, открывшаяся ее глазам, заставила остолбенеть и на мгновение потерять дар речи.
На лужайке перед аккуратным домиком Василия Ивановича стоял раскладной столик.
На нем красовалась почти пустая бутылка коньяка и две стопки. А на свободном пятачке травы... плясал Геннадий.
Ее Геннадий. Тот самый, который пару часов назад не мог пошевелить ногой. Муж лихо отплясывал что-то вроде "цыганочки", притоптывая, приседая и залихватски размахивая руками в разные стороны.
Василий Иванович, сидя в кресле, хлопал в такт и подпевал хрипловатым голосом:
- Ой, полным-полна моя коробочка, есть и ситец и парча...
Геннадий, заметив зрителя за забором, ничуть не смутился. Напротив, он радостно замахал рукой:
- Иришка пришла! Присоединяйся! Василич угостил коньячком отменным! Заходи!
Вся забота, все волнения мгновенно испарились, сменившись ледяной яростью. Ирина распахнула калитку и вошла на соседский участок. Лицо ее было каменным.
- Ну что, Геннадий Васильевич? – голос жены зазвучал опасно тихо. – Связки, говоришь? Подвернул, говоришь? Не можешь на ногу ступить?
Геннадий замер. Пьяный задор мгновенно сменился испугом. Он неуклюже попытался принять "больную" позу, схватившись за ногу:
- Ой... Ириш... Это... оно вроде отпустило немного... с коньячком... но все равно болит...
- Болит?! – Ирина фыркнула, подойдя вплотную. – Да ты только что плясал, как заправский казак! Присядочки свои делал! Топал этой самой "больной" ногой!
Она ткнула пальцем в его щиколотку. Василий Иванович, наконец осознав масштаб катастрофы, заерзал на стуле:
- Ой, Геннадий... да ты что же это? Говорил же, что плохо себя чувствуешь... Я и не знал...
- Он не плохо себя чувствовал, Василий Иванович! – повернулась к нему Ирина, но без злобы. – Он прекрасно себя чувствовал, чтобы увильнуть от прополки картошки! Вот его "плохо"!
Женщина снова указала на Геннадия, который съежился, стараясь казаться меньше.
- Гена... – Ирина посмотрела на него с ледяным презрением. – Ты знаешь, что самое обидное? Не то, что ты не хотел работать, а то, что ты посчитал меня дурой и заставил волноваться понапрасну. Кстати, раз я полола, то шашлык будешь жарить ты.
Геннадий молчал, потупив взгляд. Он только понимающе кивнул в ответ, несмотря на нее.
- Так вот, – продолжила Ирина, ее голос обрел стальную твердость. – Поскольку ты сегодня так бодр и весел, и нога тебя больше не беспокоит, то займись шашлыками. Маринуй, разжигай, переворачивай. А я... – она выпрямилась, – пойду приму душ и буду отдыхать. После прополки всей картошки в одиночку я заслужила отдых.
Геннадий кивнул, не поднимая глаз на жену. Веселье было безнадежно испорчено.
- А завтра, – добавила Ирина, уже направляясь к калитке, – ты идешь пропалывать ту картошку, которую ты сегодня так ловко "пропустил".
Она вышла, громко хлопнув калиткой. На соседском участке воцарилась тягостная тишина, нарушаемая лишь смущенным покашливанием Василия Ивановича.
Геннадий взглянул на бутылку, а потом - на свою совершенно здоровую ногу и поплелся на свой дачный участок.
Ирина весь вечер игнорировала мужа, несмотря на то, что всячески пытался ей угодить.
- Попробуй вот этот кусочек шашлычка, он самый вкусный, - Геннадий протянул жене тарелку с шашлыком.
- Я и сама возьму, - фыркнула в ответ Ирина. - Руки и ноги у меня, слава Богу, работают.
- Может, огурчиков принести? Свеженьких, или зелени? - муж снова попытался задобрить женщину.
На следующее утро Ирина подняла мужа утром рано и, всучив в руки тяпку, отправила на огород.
- Там еще половина, и она твоя!
- А ты? - растерянно поинтересовался Геннадий.
- А я буду отдыхать, или, на худой конец, пойду к дяде Васе поплясать и коньячка попить, - захихикала в ответ Ирина.
Зная, что с женой лучше не спорить, особенно после вчерашнего, он поплелся на огород.
Несколько часов Геннадий находился под палящим солнцем, но так и не смог закончить с прополкой.
В дом он приплелся усталый и грязный. На крыльце почувствовал, как запахло чем-то вкусным.
- Что тут у нас? - Геннадий, сгорбившись от усталости и покрытый слоем пыли, заглянул на кухню.
Воздух был густым и аппетитным от аромата жареного мяса и лука. На столе стояла большая сковорода, в которой шипели и подрумянивались сочные кусочки... картошки.
Не простой, а молодой, нежной, явно только что выкопанной. Ирина, спокойная и умытая, стояла у плиты.
- Что... это? - пробормотал Геннадий, его желудок предательски заурчал.
- Ужин, - просто ответила Ирина, помешивая картошку. - Молодая картошечка с твоей части огорода.
Геннадий почувствовал, как по его грязной щеке скатывается капля пота. Он посмотрел на сковороду, потом на жену, потом снова на сковороду.
Весь его сегодняшний каторжный труд, все эти часы под палящим солнцем... и вот результат.
Его собственная картошка, прополку которой он пытался избежать, теперь была на ужин.
Геннадий наспех помыл руки и опустился за стол. Он взял вилку, но не решался начать.
- Ириш... - начал виновато мужчина. - Я... прости. Я дурак и подлец.
Ирина присела напротив, взяла свою вилку. Она отломила кусочек поджаристой картофелинки и медленно прожевала.
- Ешь, Гена, - повторила она тише. - Картошка вкусная. Твоя.
Он наконец взял кусочек. Картошка, действительно, была невероятно вкусной, сладковатой, с хрустящей корочкой.
Каждый кусочек напоминал ему о сегодняшнем дне, о его обмане, о ее труде и его наказании.
- Завтра, - сказала Ирина, отодвигая пустую тарелку в сторону, - мы дополем ее вместе... без спектаклей.
Уминая картошку за обе щеки, Геннадий довольно кивнул ей в ответ. На следующее утро супруги закончили с прополкой и уехали домой.
Больше мужчина не пытался обмануть жену, чтобы отделаться от работы на даче, и выехать "на ее горбу".