10.
И вот опять Акулина в поезде. Снова через полстраны, теперь навстречу солнцу тянет паровоз " вполне себе приличные вагоны", как сказал Сережа, увидев поезд. С мирным временем не сравнить, конечно: пассажиров в плацкарте было раза в два больше, чем мест, никто не доставал из газеты вареную курицу. Зато курил весь вагон. Дымили выздоравливающие, ехавшие в отпуск, ФЗУ -шники, чуть старше Сережи, но уже самостоятельные, важные. Курили молодые девчонки, ехавшие куда-то на работу и явные спекулянты с подозрительно тяжелыми чемоданами и баулами.
Акулина, которую посадили на столик перед окном, разглядывала убегающие назад к Москве пейзажи, и поскрипывала, покряхтывала - кашляла от синего махорочного тумана.
В любом случае вагон был намного приличнее, чем те теплушки, которые шли навстречу к фронту.
Светлана Сергеевна смотрела на эти бесчисленные эшелоны, полные сотен тысяч молодых, здоровых. И двойственное чувство возникало у нее: гордость за свою страну, которая не сдалась, и сдаваться не собиралась, а значит победит, и боль оттого, что слишком многие из этих, едущих навстречу, не вернутся.
Акулина ни о чем не думала, смотрела вдаль. Вблизи мелькало все быстро, пестро. А к горизонту ближе текло плавно, не торопясь, глаза не уставали. Долго ехали.
Но вот поезд пошел в окружении каменно земляных валов, поросших травой и лесом, словно ущельем пробирался. Урал был близко.
На станции их встречала полуторка. Шофер расторопно притащил вещи из багажного. Московская квартира пока оставалась за Петром Петровичем, поэтому и вещей было не особо, только самое нужное.
Сережа, конечно, залез в кузов. И он сверху сидя на узле с одеждой, и Светлана Сергеевна из кабины внимательно и настороженно вглядывались в новое, малопохожее даже на прифронтовую Москву, неустроенностью и бездорожьем похожее просто на Россию.
Они собирались привыкать постепенно, не торопясь, со скоростью Акулины. Но новая жизнь властно взяла их в горсть, поставила на уральскую землю и сказала : Работай, живи, люби, именно в таком порядке.
Сережа учился, и учился хорошо. Светлана Сергеевна действительно стала заведовать небольшой музыкальной школой при заводе. И концерты давала в доме культуры, а иногда и прямо под открытым небом. Сережа с баяном был тут же. И, положа на сердце руку, его инструмент рабочим был ближе.
Акулина жила сама по себе, кормить ее кормили, но посидеть, поговорить, на это ни у кого времени не было. Она не переживала. Была же Небесная Черепаха, и еще сны.
Незаметно наступил 44-ый. В материальном плане не стало лучше.
Не хватало всего. И понятно, что директорская семья жила лучше многих, но не роскошно.
Однако настроение у народа было другое. Почти победное уже было настроение.
Петр Петрович жил на заводе. Там спал в комнате отдыха за кабинетом, там обедал. Виделись редко. Но, когда виделись, были хотя бы ненадолго счастливы.
Сергей заканчивал седьмой. Светлана Сергеевна мечтала о консерватории для сына. Ведь кончится же когда нибудь эта война. Да и предел ей виден уже.
Петр Петрович умер прямо в кабинете, скоропостижно, и до телефона дотянуться не получилось.
Было три часа ночи. Завод работал. Секретарша вошла к нему с каким-то вопросом, когда он остыть ещё не успел.
Светлана Сергеевна темная стала с лица, говорила мало. Взялась организовывать хор, хотя раньше склонности к этому не чувствовала.
В хор шли плохо, все уставали, да и какие песни с голодухи. Через главного инженера, который временно замещал Петра Петровича, добилась она дополнительной пайки хлеба для хористов. И народ пошел. И голоса зазвучали.
А когда первый раз в заводском доме культуры, при высоких гостях прогремело "Вставай, страна огромная", сам секретарь обкома подошел к Светлане Сергеевне и руку пожал.
11.
Светлана Сергеевна сидела у раскрытого окна. Недалеко где-то кукушка, захлебываясь, повторяла извечное свое заклинание, никак не могла остановиться.
Сережа подошел к матери. Положил руку на плечо. Она накрыла ее своей.
- Что ты, сынок?
- Я, мама, решил на завод учеником.
- Как? А учится? Ты ж в консерваторию...
- После войны, мама, после войны пойду учиться. У нас весь класс, считай, после седьмого на завод идет, ну кроме тех. Кому повестка из ФЗУ пришла.
Светлана Сергеевна как-то особенно выпрямилась, подняла голову, посмотрела сыну в глаза:
- А с отцом ты говорил? - как о живом спросила.
Он понял. И ответил так же честно:
- Да, мама, он одобряет.
- Значит иди.
В это время, как бы отодвигая нелёгкую для обоих суть этого разговора, на середину комнаты выползла Акулина.
- Вот о ней еще, Сережа, позаботится нужно. Я занята все время, а ты теперь днями будешь на заводе пропадать.
- Я, мам, в школу ее отдам. Там Барыня, и ребята хорошие, юннаты.
- Барыня. Кто это придумал, интересно? Вера Витольдьевна старая революционерка, на каторге была после 905 года, и даже не дворянка, насколько я знаю. Училась, правда, за границей, в Сорбонне. Но тогда многие получали образование в Европе. Не называй ее барыней, это глупо.
- Хорошо, мама. Просто вся школа так говорит. Кто-то ляпнул, и пошло.
- Пусть. Но ты не называй.
Сергей и раньше в классе старался не выделяться, вел себя, как все. И теперь, обедая с бригадой в заводской столовой, хлебая затируху - кипяток с болтушкой из серой муки, в котором иногда попадались кусочки лука, капусты - он внутренне ощущал, его приняли.
Работал 11 часов, если нужно было, и сверхурочно. Не осталось, ни книг любимых, ни музыки. Мыслей было мало совсем. Но вокруг все жили так, и ждали только победы.
А Акулина? Снова живой уголок. На этот раз действительно живой.
Уж Гришаня, два щегла в клетке, днем не говорящий попугай, еж, старый и ворчливый, семейная пара Хомяков, заяц, временный жилец, пока кость не срастется - потом обратно в лес. Была еще белка, не идущая на контакт. Цыкала она только в колесе, сама себя подгоняя, а колесо крутила без памяти, даже по ночам.
Ужик Гришаня был центром, вокруг которого вращалось все в этом уголке. Он, вроде бы ни с кем особо не общался, никому ничего не навязывал, но как-то так получалось, что к нему обращались. И, хотя он ничего не отвечал, всем было все понятно.
Акулина в этом зверином царстве обрела покой, перестали ей снится кошмары со стрельбой, взрывами. Наоборот, вздрагивала она ночами от тишины. Все ей казалось не так, не по настоящему.
Ужик Гришаня тихо приглядывался к ней. А потом, однажды среди дня, когда дремала Акулина, вдруг оказалась она под звездами, с Небесной. И рядом тянулся далеко и долго Небесный змей, возле которого крутился Гришаня.
. Раз лишь так вот встретились они. Не понравился Акулине небесный змей, холодный,гордый, заносчивый. И Черепаха ее Небесная больше общаться с ним не захотела.
Но живой уголок стараниями биолога Веры Витольдевны превращался постепенно в удобное и нескучное место для всех.
Два хомяка недаром были погружены в свой, ото всех обособленный мирок, нарожали кучу хомячат. Юннаты замучились их раздавать потом.
. попугай что-то сам себе думал по ночам и иногда картавил: Акулина, Акулина.
И был еще один день, запомнившийся особо. Вера Аитольдьнана вошла в живой уголок с незнакомым мужчиной в форме железнодорожника. Подошла к домику Акулины :
- Тортиллочка, наш гость из Свердловска. Ну что же вы, Николай Павлович?
И тот достал из-за спины коробку, как-то торжественно открыл, вынул аккуратно двумя руками копию Акулины. Только не копию, а наоборот.
Красив он был, самец средиземноморский, молод, горяч. Но все не ко времени. Акулина не в охоте была. Потому и реагировал он на нее вяло, скорее никак. У самой Акулины даже яйцевод не вздрогнул. Ничего не дошло. Пусто.
- А может быть вы его оставите у нас на пару месяцев?
- Что вы, любезная, Грегор привык к определенному режиму, к сбалансированному рациону. А с вашими пионерами, вы, простите. Я, просто зная репутацию вашу, на этот вояж решился. Но завтра мы домой. Завтра - домой.
- Что ж, жаль, конечно, ну в добрый путь.
И Акулина проводила взглядом первого и последнего в своей жизни самца. " Грегор... Надо же, Грегор. "
Перезимовали дружно в общем, и без особых потерь.
А весной было так : обычно Акулина просила Небесную явиться, помочь. А тут она сама подняла ее среди ночи. Ничего не об"ясняя через тысячи километров унесла в московское небо, и сказала только - смотри.
Тридцать залпов из тысячи орудий. Акулина притихла, и только вздрагивала радостно, ошеломлённая, покоренная силой праздника.
- Мы победили?
- Да. Да, милая, мы победили.
Расцвеченое, громовое мирное небо, дрожало над толпами гуляющих, встречающих каждый залп, как последнюю пулю в осатаневшее, обрыдшее тело этой бесконечной войны.
- Нравиться тебе?
- Да, - ответила Акулина.
Последние залпы отгремели. Снова была она в живом уголке. И, засыпая, Акулина улыбалась, тихо, по-черепашьи.