Найти в Дзене
Андрей Осипов

Возможно это правда.

Запах кофе тянулся по кухне, как утренний дымок над озером. Райан колдовал у плиты, лениво переворачивая что-то на сковородке. На нём был тот самый старый, слишком яркий фартук с рисунком сосисок и улыбающегося солнца. Он выглядел нелепо, но как-то по-домашнему. - Ты вообще умеешь готовить? - спросил он, не поворачивая головы. Я, прислонившись к дверному косяку, пожал плечами: - Если не считать пережаренные тосты и варёные яйца, то… нет. - Прекрасно. Значит, тебе доверим только размешивать кофе. Он протянул мне ложку и кивнул на две чашки. - У тебя неплохо получается, - сказал я, кивая на сковороду. - Я в прошлой жизни, скорее всего, был поваром в монастыре. Или каким-то чокнутым алхимиком, - Райан хмыкнул, ловко переворачивая омлет. - Хотя, знаешь, алхимия - это почти как готовка. Просто ингредиенты другие. - И суть та же? - Превращение. Только не металлов в золото, а дерьма в опыт. Боль - в силу. Вину - в принятие. Он обернулся, посмотрел на меня внимательно, как-то по-доброму. - А т
Оглавление

Глава 11. Два пути в одной истории

Запах кофе тянулся по кухне, как утренний дымок над озером. Райан колдовал у плиты, лениво переворачивая что-то на сковородке. На нём был тот самый старый, слишком яркий фартук с рисунком сосисок и улыбающегося солнца. Он выглядел нелепо, но как-то по-домашнему.

- Ты вообще умеешь готовить? - спросил он, не поворачивая головы.

Я, прислонившись к дверному косяку, пожал плечами:

- Если не считать пережаренные тосты и варёные яйца, то… нет.

- Прекрасно. Значит, тебе доверим только размешивать кофе.

Он протянул мне ложку и кивнул на две чашки.

- У тебя неплохо получается, - сказал я, кивая на сковороду.

- Я в прошлой жизни, скорее всего, был поваром в монастыре. Или каким-то чокнутым алхимиком, - Райан хмыкнул, ловко переворачивая омлет. - Хотя, знаешь, алхимия - это почти как готовка. Просто ингредиенты другие.

- И суть та же?

- Превращение. Только не металлов в золото, а дерьма в опыт. Боль - в силу. Вину - в принятие.

Он обернулся, посмотрел на меня внимательно, как-то по-доброму.

- А ты когда последний раз ел и при этом не думал ни о чём плохом?

Я пожал плечами. Не помню. Может, в детстве. Может, никогда.

- Я привык есть быстро, - сказал я. - На ходу. Как будто не заслуживаю трапезы. Или как будто всегда есть что-то важнее.

Впервые за долгое время утро было тихим. Не гнетущим - именно тихим. В теле не дрожала тень боли, и даже мысли не пытались расцарапать изнутри. Просто я, запах поджаренного хлеба, треск масла, и Райан - в фартуке с сосисками.

- Элиас тебе как, вообще? - спросил он, подавая мне тарелку с омлетом.

- Словно ходячий ребус. Иногда кажется, что он смотрит на меня не глазами, а сквозь. Иногда меня раздражает его фразы, словно они из мотивационной литературы. А он как ходячий справочник по психологии.

- О да, это его фишка.

- Как вы познакомились?

Райан поставил кружку, задумался, и в голосе его вдруг появился оттенок, которого я у него ещё не слышал - тёплая усталость.

Райан поставил тарелки на стол. Подал мне хлеб с маслом и омлет. Мы ели молча. Но молчание это было не из разряда неловких. Оно - как одеяло: плотное, тёплое, настоящее.

- Ты когда-нибудь спрашивал себя, - начал он потом, - зачем ты сюда пришёл?

- В смысле? В смысле - сюда?

- Нет. Вообще. В это место жизни. В этот сценарий. С этой болью.

Я не ответил. Потому что не знал. Или знал, но боялся признать.

- Я впервые встретил Элиаса восемь лет назад, - вдруг сказал Райан. - Тогда я был... ну, разрушен. По всем фронтам. Я потерял близкого, уволился, не мог спать. Я был буквально кожей без защиты. Всё жгло.

Я замер, вслушиваясь.

- Он не спас меня, если честно. - Райан усмехнулся. - Он просто сказал: «Ты хочешь выбраться - копай. Я дам тебе лопату, но копать будешь сам». Думаю теперь ты догадываешься, что было дальше...

Он поднялся, отнёс тарелки в раковину, включил воду.

- Я ненавидел его за это. Долго. А потом понял - он единственный, кто не делал меня слабым. Он видел во мне силу, когда я сам не видел. Иногда этого достаточно.

Я медленно кивнул. Что-то в его словах осело во мне глубоко. Наверное, я тоже хотел, чтобы меня кто-то видел таким - не по остаточному принципу, не через маски, а настоящим. Даже если я сам себя не знал.

Райан кивнул на дверь.

- Пойдём, воздух прояснит мысли.

Я согласился, чувствуя, как тяжесть в груди слегка отступает.

Дождя не было, но в воздухе стояла влажная прохлада. Лес шептал. Лёгкий ветер, пахнущий хвоей и углём. Мы шли не быстро - как будто этот ритм был продиктован не телом, а каким-то потоком всего пространства вокруг.

Элиас ждал нас у небольшого моста через ручей. Он стоял, оперевшись на перила, смотрел на воду.

- Вы рано, - сказал он, не оборачиваясь.

- Виноват, - хмыкнул Райан. - Утренний омлет зарядил философией.

Я молчал.

- Здесь, - сказал Элиас, - всё происходит вовремя.

Он повернулся ко мне.

- Я родился в семье, где эмоции считались слабостью, - начал он вдруг. - Где любовь - это что-то, что нужно заслужить. Где любить значит страдать. И чем сильнее ты страдаешь или причиняешь страдания, тем сильнее любишь. Я всю жизнь пытался быть «достаточным». Достаточно умным, полезным, тихим. В результате я стал никем.

Он говорил просто, спокойно. Словно читал древний манускрипт о себе.

- Потом я сломался. Не внешне. Внутри. И это оказалось освобождением. Всё, что я строил - рухнуло. И под обломками я нашёл... не ответ. Но путь.

Мы молчали.

- Знаешь, - добавил он, - Райан однажды сказал мне: «Ты будто зеркало, которое не врёт». А я ответил: «Потому что я разбился».

Он посмотрел на меня.

- Ты пришёл сюда не за чудесами. А за правдой. Она редко бывает красивой. Но всегда - освобождающей.

К вечеру мы сидели у костра. Небо было густым, как тушь. Пламя отражалось в глазах. Воздух пах дымом и чем-то древним - возможно, той самой честностью, о которой мы забыли.

- Ты боишься не боли, - сказал Элиас, глядя в огонь. - А одиночества. Боялся, что, если покажешь себя, то от тебя отвернутся. Ты был актёром в пьесе под названием «одобрение».

По телу пробежала дрожь. не понятно толи от его слов, толи от вечернего ветерка. Элиас протянул мне кружку с горячим настоем.

- Я всё ещё не знаю, кто я, - сказал я. - Только знаю, кем не являюсь.

- И это уже ответ, - вмешался Райан. - Потому что путь не начинается с образа себя. Он начинается с очищения от чужого.

Мы замолчали. Тишина обняла нас, и я впервые почувствовал, как она не давит, а поддерживает.

- Я здесь не чтобы спасать, - сказал Элиас. - Я просто тот, кто прошёл свой ад. И знаю, что он не бесконечен. Но пройти его можно только самому.

Ветер гнул ветви. Искры взлетали в небо.

- Почему вы выбрали этот путь? - спросил я.

Райан улыбнулся.

- Потому что однажды я понял - если я могу провести кого-то через темноту, значит, мой собственный мрак не был зря.

Элиас посмотрел на меня.

- Потому что это и есть путь - быть человеком среди людей. Не выше. Не мудрее. Просто рядом.

Костёр трещал. И в этой тишине всё было настоящим.

- Райан был не первым. До него были и другие. Но только он остался.

- Почему? - спросил я.

- Потому что он не искал спасения. Он искал истину.

Он повернулся ко мне, и на его лице было что-то - и грусть, и уважение, и та самая печальная доброта, которую видят, наверное, те, кто умирает под присмотром кого-то по-настоящему доброго.

- Я был врачом. Психиатрия, реабилитация, всё как положено. Спасал других, потому что не знал, как спасти себя. Пока однажды не понял: нельзя вылечить душу тем, что лечит только тело. И тогда ушёл. Из города, из системы, из привычного мира.

Он наклонился, поднял с земли тонкую ветку, провёл ею по воздуху, как будто рисуя линию.

- С тех пор я ищу не ответы, а пространство. Где боль можно не убирать, а проживать. Где люди вспоминают себя. Так мы и нашли это место. Оно не лечит. Оно напоминает.

- Почему вы помогаете мне? - вырвалось у меня. Я ждал ответа, чувствуя, как слова Элиаса эхом отдаются внутри, словно проверяя мою решимость.

Они переглянулись. Райан кивнул Элиасу, будто передавая эстафету.

- Потому что ты идёшь. А тот, кто идёт, уже заслужил поддержку.

- Не каждый готов идти вглубь себя, - добавил Райан. - Большинство живёт на поверхности. Ты решился - значит, это важно.

- А что если я сломаюсь? - спросил я.

- Падение и переломы, это тоже часть пути, - сказал Элиас.

Ночь была тёмной, но не пугающей. Костёр потрескивал, и казалось, будто он шепчет.

- Помнишь свою первую маску? - спросил Элиас вдруг.

- В каком смысле?

- Первый раз, когда притворился кем-то, чтобы тебя приняли.

Я задумался. Слишком много раз, чтобы выбрать один.

- В школе. Когда хвалили других. Я стал... добрым, услужливым. Чтобы нравиться. Чтобы хоть кто-то сказал «молодец».

- А потом пошло по накатанной, - сказал Райан. - Начинаешь с «чтобы мама не злилась», заканчиваешь «чтобы не уволили», «чтобы жена не бросила», «чтобы не разочаровать отца». Живёшь, как будто у тебя на шее колье из чужих ожиданий.

Элиас тихо засмеялся.

- А потом приходит момент. И ты стоишь с ножом над этим колье. Не знаешь, перерезать или нет. Потому что страшно. Потому что вдруг - не останется ничего.

- Но остаётся, - добавил Райан. - Своё. Настоящее. Иногда тихое, как шепот. Но живое.

Запись из дневника 11:

Райан и Элиас не пытались меня менять. Не учили. Просто были рядом.

Я спросил себя: «А чего хочу я?»

И впервые не испугался ответа.

У костра было тепло. Не от огня. От того, что я есть в этом моменте. Рядом с теми, кто понимает в тишине без слов.

Элиас сказал: «Тот, кто найдёт себя - потеряет всё». Я подумал: может быть, оно того стоит. Может, то «всё», что теряешь - это и не было твоим.