Эпидемиология — это охота. Охота, в которой твой враг невидим, безжалостен и не имеет ничего личного. Он просто хочет размножаться. Я, Олег, полевой эпидемиолог, и в этой охоте я был не новичок. Я выслеживал холерный вибрион в мутных реках Азии, шёл по следу сибирской язвы в сибирской тайге, составлял карты распространения клещевого энцефалита. Моим оружием были микроскоп, стерильные пробирки и статистика. Я верил в данные. Я верил, что у любой эпидемии есть нулевой пациент, источник заражения и путь передачи. Нужно просто найти эту цепочку и разорвать её.
А потом меня отправили в Суходол.
Деревня с ироничным названием, утопающая в болотах на границе Псковской и Новгородской областей. Двенадцать домов, семь из которых — заколочены. Связь с миром — разбитая лесовозная дорога, которая превращалась в непроходимое месиво после любого дождя. Сигнал оттуда поступил от местной фельдшерицы: «Неизвестная хворь. Люди слабеют. Кровь плохая».
Я приехал на старом уазике, который чуть не остался в этой грязи навечно. Суходол встретил меня тяжёлым, свинцовым небом и абсолютной тишиной. Не лаяли собаки, не кричали петухи. Деревня будто вымерла. Фельдшерский пункт, мой временный штаб, представлял собой убогую избушку с запахом карболки и отчаяния. Меня встретила Нина Сергеевна, фельдшерица. Пожилая, смертельно уставшая женщина с пергаментным лицом и руками, узловатыми от многолетней работы.
— Слава богу, приехал, сынок, — сказала она вместо приветствия. — Может, ты разберёшься. Я уж не знаю, что и думать.
Симптомы были странными и пугающе однообразными. Всё начиналось с апатии. Человек терял интерес к жизни, переставал есть, почти всё время спал. Затем приходила слабость. Кожа становилась бледной, почти прозрачной. Люди угасали за неделю-другую. Тихо, без температуры, без кашля, без боли. Словно из них медленно выпускали воздух. Анализы крови, которые Нина Сергеевна умудрялась брать и отвозить в райцентр, показывали тяжелейшую, стремительно развивающуюся анемию, причину которой установить не удавалось.
— Это Силантий ходит, — сказала она мне тем же вечером, когда мы сидели при свете керосиновой лампы. — Он баловал. Колдун был. Помер месяц назад, а теперь вот… ходит, не успокоится.
Я устало вздохнул. Вот он, обязательный элемент любой сельской драмы — местный колдун и суеверия.
— Нина Сергеевна, давайте будем опираться на факты. Анемия, апатия. Это может быть что угодно: токсины из болотной воды, редкий вирус, недостаток микроэлементов в почве. Я возьму пробы, отправлю в лабораторию. Мы найдём причину.
Она посмотрела на меня своими выцветшими глазами, в которых не было ни веры, ни надежды.
— Пробы возьми, конечно, сынок. Ты человек учёный. Только Силантия в пробирку не засунешь.
Следующие несколько дней я работал как одержимый. Я обошёл все дома, взял кровь у больных и здоровых. Взял пробы воды из колодцев, пробы почвы, пробы последней засохшей картошки из погребов. Я составил подробную карту деревни, отмечая каждый случай, каждую смерть. Я искал закономерность. Географический кластер. Общий источник.
Но его не было. Заболевали люди из разных концов деревни, которые пили воду из разных колодцев. Лаборатория в городе отвечала на мои запросы односложно: «Патогенов не обнаружено. Токсинов нет. Вода чистая».
Моя научная картина мира давала трещину. Враг был, он убивал людей у меня на глазах, но я не мог его найти. Он был невидим для моих микроскопов и тестов.
Отчаявшись, я снова открыл свою карту. Я перестал искать источник воды. И тогда я увидел другую закономерность. Страшную в своей абсурдной логичности.
Первыми заболели и умерли ближайшие соседи Силантия. Семья, с которой он судился за межу. Затем — старуха, которая отказалась дать ему в долг денег. Затем — мужики, которые копали ему могилу. Потом — те, кто был на похоронах. Последней заболела сама Нина Сергеевна — она обмывала тело.
Эпидемия распространялась не по законам географии. Она распространялась по законам человеческих отношений. Её вектор — не комар и не вода. Её вектор — сам покойник.
В тот вечер я снова сел с Ниной Сергеевной. Она была уже совсем слаба, её кожа стала похожа на вощёную бумагу.
— Расскажите мне про Силантия, — попросил я. — Всё. Это не праздное любопытство. Это… анамнез.
И она рассказала. О том, как Силантий при жизни был злым, завистливым человеком. Как вредил соседям, как насылал порчу на скот. Как перед смертью кричал, что он с того света вернётся и «крови их всех попьёт». Она рассказала, что те, кто сейчас болеют, по ночам видят его. Он стоит у их кроватей и смотрит. А наутро на шее или на запястье они находят две крошечные, почти незаметные точки, как от укуса комара.
— Он — упырь, — прошептала она. — Так их у нас кличут. Мертвец, что кровь у живых сосёт. Пока осиновый кол в сердце не вобьёшь, не успокоится.
Я слушал её, и ледяной ужас сковывал моё сердце. Упырь. Вампир. Бред из дешёвых романов. Но… это была единственная гипотеза, которая объясняла все факты. Тяжёлая анемия без кровопотери? Он пьёт кровь. Апатия и слабость? Он забирает жизненные силы. Пути передачи? Прямой контакт или близость к покойному. Эта дикая, средневековая легенда ложилась на мою эпидемиологическую карту идеально.
Я должен был проверить.
Нина Сергеевна умерла той же ночью. Я сидел у её тела до рассвета. Я видел. Я видел, как из её губ вышло то самое радужное, перламутровое облачко. И почувствовал запах. Не сладкий, нет. Запах сырой могильной земли и запекшейся крови.
Мой внутренний учёный умер вместе с ней. Родился кто-то другой. Человек, который понял, что в такой борьбе все средства хороши. Даже если это средства из арсенала тёмных веков.
В деревне осталось трое здоровых мужиков. Я собрал их в фельдшерском пункте. Я не говорил им про упырей. Я говорил на понятном им языке.
— Я думаю, источник заразы — в теле Силантия. Какой-то неизвестный грибок или вирус, который продолжает жить после смерти. Мы должны провести эксгумацию и взять образцы. Официально, для санитарной безопасности.
Они посмотрели на меня, как на сумасшедшего. Но страх перед болезнью был сильнее страха перед мертвецом. Они согласились.
Мы пошли на кладбище ночью. Под ледяным, моросящим дождём. С лопатами, ломами и одним предметом, который я смастерил сам из ножки старой табуретки, заострив конец топором. Осиновый кол. Я чувствовал себя героем абсурдного, страшного спектакля.
Копать было тяжело. Могила была свежей, земля — вязкой и холодной. Звук лопат о мёрзлые комья был единственным звуком в мёртвой тишине. Когда мы добрались до гроба, мужики наотрез отказались его вскрывать. Пришлось делать это самому.
Я поддел крышку ломом. Она поддалась с тошнотворным скрипом. Я посветил фонарём внутрь.
Силантий лежал там. Он умер месяц назад. Но его тело не тронул тлен. Наоборот. Оно выглядело… свежим. Раздувшимся, как у утопленника. Его кожа имела багровый, нездоровый оттенок. А на синеватых губах была запекшаяся, тёмная кровь.
В тот миг, когда луч фонаря коснулся его лица, его глаза открылись. Не мутные, не стеклянные. А живые, налитые чёрной, осмысленной злобой. Он посмотрел прямо на меня.
Один из мужиков закричал и бросился бежать. Двое других застыли в ужасе. А я… я почувствовал странное, холодное спокойствие. Спокойствие хирурга перед операцией. Я знал диагноз. Я знал протокол лечения.
— Держите его! — крикнул я.
Упырь начал подниматься из гроба. Медленно, с хрустом, который не принадлежал этому миру. Мужики, очнувшись от ступора, навалились на него, прижимая к дну гроба. Он был невероятно силён.
Я поднял свой самодельный кол. Я нашёл точку на его груди, где должно было быть сердце. И, зажмурившись, ударил обухом топора.
Раздался звук, который будет преследовать меня до конца моих дней. Не крик, не стон. А влажный, хлюпающий треск, словно лопнул перезрелый плод. Из груди упыря хлынула фонтаном чёрная, густая, зловонная жижа. Его тело содрогнулось в последней конвульсии и… опало. Прямо на глазах. Кожа потемнела, сморщилась и превратилась в прах. Через несколько секунд в гробу лежал лишь старый, истлевший скелет.
Мы закопали могилу и разошлись, не сказав друг другу ни слова.
На следующий день эпидемия в Суходоле прекратилась. Люди, которые ещё вчера умирали, встали на ноги. К ним вернулся цвет лица, аппетит, желание жить. Словно и не было ничего.
Я написал официальный отчёт. «Вспышка редкой формы геморрагической лихорадки с нетипичными симптомами. Источник — заражённая болотная вода. Приняты меры по дезинфекции. Очаг локализован». Ложь от первого до последнего слова. Но это была ложь, в которую мир мог поверить.
Я вернулся в город, в свою лабораторию с её белыми стенами и стройными рядами пробирок. Я всё так же ношу белый халат. Но теперь я знаю, что за стерильным миром науки есть другой мир. Древний, тёмный, живущий по своим законам. И иногда, чтобы спасти живых, нужно вступать в схватку с мёртвыми. И самое страшное оружие в этой борьбе — не антибиотик. А старая, как мир, сказка, которая оказалась единственно верным анамнезом.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#страшнаяистория #хоррор #ужасы #мистика