Лариса смотрела на тест и думала, что жизнь — это такая штука, которая любит подкидывать сюрпризы именно тогда, когда ты думаешь, что уже разобрался с её правилами. Две полоски. Розовые, как надежда. Или как приговор — зависит от того, с какой стороны посмотреть.
Она положила тест на край раковины и посмотрела на себя в зеркало. Тридцать два года, лицо уставшее, но ещё не сломленное. Волосы собраны в хвост — практично, никаких романтических локонов. Романтика закончилась где-то в детстве, в тот день, когда мама сказала, что идёт в магазин за хлебом, и больше не вернулась.
«Забавно, — подумала Лариса, — как память цепляется за детали. Помню, что она надела синюю куртку. Помню, что у неё были красные ногти. А лица не помню.»
Дверь хлопнула внизу. Дмитрий вернулся с работы. Она слышала, как он снимает ботинки, бросает ключи на тумбочку. Обычные звуки обычного вечера. Только теперь в их квартире стало больше на одного человека. Правда, пока этот человек размером с горошину и живёт у неё под сердцем.
— Лар, ты где? — крикнул он снизу.
— Иду, — ответила она, быстро спрятав тест в косметичку.
Нужно было придумать, как сказать. Дмитрий был человеком планов и расчётов. Он покупал молоко на три дня вперёд и знал, сколько стоит квадратный метр в их районе. Дети в его планах появлялись где-то после тридцати пяти, после накопления на первоначальный взнос по ипотеке и покупки машины не старше пяти лет.
Она спустилась в гостиную. Дмитрий сидел на диване с телефоном, листал новости. Высокий, худощавый, с аккуратной бородкой — выглядел как успешный айтишник, каким и был. Они встретились два года назад на корпоративе её подруги.
Он был надёжным, что для Ларисы было важнее страсти. Страсть проходит, а надёжность остаётся. Так она думала тогда.
— Как дела? — спросил он, не отрываясь от экрана.
— Дим, нам нужно поговорить.
Он поднял глаза. В них промелькнула настороженность — тот взгляд, который появляется у мужчин, когда они слышат эту фразу.
— Что случилось?
Лариса села рядом, взяла его за руку. Ладонь у него была тёплая, сухая. Надёжная.
— Я беременна.
Тишина. Секунд пять, которые показались вечностью. Он моргнул, как будто пытался перезагрузить мозг.
— Как это случилось?
— Ну, Дим, я думаю, ты знаешь, как это обычно случается, — она попыталась улыбнуться, но получилось криво.
— Лара, серьёзно. Мы же предохранялись.
— Не всегда идеально.
Он встал, прошёлся по комнате. Руки за спиной, как у генерала перед атакой.
— Это катастрофа, — сказал он наконец.
— Почему катастрофа?
— Потому что мы не готовы. У нас нет денег на ребёнка. У нас нет собственного жилья. У меня проект на стадии запуска, я не могу себе позволить отвлекаться. А у тебя карьера...
— Какая у меня карьера, Дим? Я работаю менеджером в фирме по продаже обоев.
— Не важно. Важно, что мы планировали всё по-другому.
«Мы планировали.» Лариса подумала, что никогда не любила это слово. В детском доме тоже всё планировали — завтрак в семь, обед в час, ужин в шесть. Планировали, что её удочерят Петровы, а потом Петрова передумала. Планировали, что она поступит в институт на бюджет, а она не добрала три балла.
— А что, если я хочу оставить ребёнка?
Дмитрий остановился, посмотрел на неё так, как смотрят на человека, который вдруг заговорил на китайском.
— Лара, ты понимаешь, о чём говоришь? Ребёнок — это огромная ответственность. Это деньги, время, нервы. Это конец нашей нормальной жизни.
— А что такое нормальная жизнь, Дим?
— Ну... — он замялся, — когда ты можешь планировать, когда у тебя есть свобода выбора, когда ты контролируешь ситуацию.
«Контролируешь ситуацию.» Лариса вспомнила Нину Петровну, воспитательницу из детдома. Та тоже любила контролировать ситуацию. Контролировала, сколько конфет можно съесть в день, во сколько ложиться спать, с кем дружить. Контролировала так, что дети боялись даже чихнуть не вовремя.
— Дим, а если я не хочу контролировать? Если я хочу просто... жить?
— Лара, ты сейчас говоришь глупости. Подумай здраво. Мы можем всё решить быстро и без последствий. А через пару лет, когда будем готовы...
— Решить? — голос у неё стал тише. — Ты про аборт?
— Да. Это не трагедия, Лара. Это просто медицинская процедура. Сейчас это делается быстро, безопасно...
— Заткнись.
Он посмотрел на неё удивлённо. Лариса никогда не говорила ему «заткнись». Она вообще была девочкой удобной — не скандалила, не требовала, не устраивала сцен.
— Лара...
— Заткнись, Дима. Просто заткнись на минуту и подумай о том, что ты сейчас сказал.
Она встала, подошла к окну. На улице темнело. Фонари уже зажглись, освещая дорогу домой тем, у кого есть дом. А у неё есть дом? Или это просто квартира, которую снимает её сожитель?
«Сожитель». Забавное слово. Житель, который со-жительствует. Не муж, не партнёр, не любимый человек. Просто тот, кто живёт рядом и иногда занимается с тобой с@@сом.
— Лара, я не хотел тебя обидеть, — голос у него стал мягче. — Я просто пытаюсь мыслить рационально.
— Рационально, — повторила она. — А знаешь, что рационально? Рационально было бы вообще не рождаться. Экономия ресурсов, никаких проблем с планированием.
— Не утрируй.
— Не утрирую. Моя мать мыслила рационально. Зачем ей ребёнок, если она хочет новую жизнь с новым мужчиной? Рационально. Мои потенциальные приёмные родители тоже мыслили рационально — зачем им девочка-подросток с характером, если можно взять малыша? Очень рационально.
Дмитрий молчал. Лариса редко говорила о детстве. Он знал, что она сирота, но подробности его не интересовали. Прошлое — это прошлое, зачем ворошить?
— Дим, а ты знаешь, что я думала, когда увидела эти две полоски?
— Что?
— Что кто-то меня выбрал. Впервые в жизни кто-то меня выбрал. Не обдумал, не взвесил все за и против, не составил таблицу с плюсами и минусами. Просто выбрал.
Слёзы подступили к горлу, но она их проглотила. Плакать было нерационально.
— Лара, это не выбор. Это биология. Случайность.
— Может быть. Но знаешь, что ещё было случайностью? То, что меня не убили в детстве. То, что я не стала наркоманкой. То, что встретила тебя. Случайности — это всё, что у нас есть.
Дмитрий сел обратно на диван, потёр лицо руками.
— Лара, я не готов быть отцом.
— А кто готов? Думаешь, моя мать была готова? Думаешь, кто-то вообще готов?
— Это другое...
— Это не другое. Это одно и то же. Страх. Ты боишься, что не справишься. Боишься, что придётся отвечать не только за себя. Боишься, что твоя удобная жизнь изменится.
Он посмотрел на неё острым взглядом.
— А ты не боишься?
— Боюсь, — призналась она. — Дико боюсь. Но знаешь, чего я боюсь больше всего? Что через двадцать лет буду сидеть в той же квартире, продавать те же обои и думать о том, что могло бы быть.
— Лара, пойми, мы можем испортить жизнь и себе, и ребёнку. У нас нет опыта, нет денег...
— У меня вообще нет ничего, Дим. Никого. Ни родителей, ни семьи, ни корней. Только этот ребёнок. И ты хочешь, чтобы я от него отказалась ради чего? Ради твоего стартапа? Ради квартиры в ипотеку?
— Ради нас. Ради нашего будущего.
— Какого нашего будущего, Дмитрий? — голос у неё стал совсем тихим. — Мы даже не расписаны. Ты снимаешь квартиру на своё имя. У тебя есть заначка, о которой ты думаешь, что я не знаю. Какое наше будущее?
Он молчал. Потому что она была права, и они оба это знали.
— Я пойду к себе, — сказала Лариса. — Подумаю.
Она поднялась в спальню и легла на кровать, не раздеваясь. За окном шумела дорога, где-то лаяла собака. Обычные звуки обычной жизни. Только в животе у неё жил маленький человек, который пока не знал, что мир — это сложная штука, где не всегда хватает любви на всех.
«Мама, — подумала она, — интересно, ты хоть раз подумала обо мне после того, как ушла? Хоть раз?»
Воспоминания накатили неожиданно, как всегда. Коммунальная квартира, где пахло капустой и чужими жизнями. Мама красила губы перед зеркалом с трещиной, а Лариса сидела на табуретке и смотрела, как мамино лицо становится красивым и чужим.
— Мам, а когда ты вернёшься?
— Скоро, малыш. Будь хорошей девочкой.
«Будь хорошей девочкой». Последние слова, которые она от неё услышала. Лариса была хорошей девочкой. Всю жизнь была хорошей — в детдоме, в школе, в университете, на работе. Хорошие девочки не скандалят, не требуют, не мешают планам других людей.
Но теперь внутри неё росла плохая девочка. Та, которая хотела жить.
Утром Дмитрий ушёл на работу молча. Оставил кофе в турке и записку: "Поговорим вечером". Деликатно, по-взрослому. Он был хорошим человеком, просто он не умел любить непланово.
Лариса позвонила на работу, сказала, что заболела. Что было правдой — она болела от неопределённости, от страха, от одиночества.
Она сидела на кухне, пила чай и думала о том, что делать. Денег у неё было мало. Работа — так себе. Жильё — чужое. Поддержка — никакой. Идеальные условия для материнства, ничего не скажешь.
«Может, Дима прав? Может, действительно стоит подождать?»
Но каждый раз, когда она думала об аборте, внутри что-то сжималось и кричало: "Нет!" Как тогда, в детдоме, когда её хотели отдать к дяде Толе, который "хорошо устроен в жизни", но смотрел на неё как-то не так.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер.
— Алло?
— Здравствуйте, это Лариса Кузнецова?
— Да.
— Меня зовут Елена Сергеевна Морозова. Я... — голос дрогнул, — я ваша мать.
Лариса уронила чашку. Та разбилась о пол, чай разлился лужицей.
— Простите, что?
— Я понимаю, это неожиданно. Я долго вас искала. Через социальные службы, через интернет... Можно с вами встретиться?
В голове у Ларисы творился хаос. Двадцать четыре года тишины, а теперь вдруг — звонок. Как в плохом сериале.
— Зачем? — спросила она.
— Я хочу объяснить. Хочу попросить прощения. Хочу... узнать, как вы живёте.
— Двадцать четыре года спустя?
— Да. Я знаю, что слишком поздно, но...
— Хорошо, — сказала Лариса, сама не понимая почему. — Встретимся.
Они договорились на завтра, в кафе в центре. Елена Сергеевна сказала, что будет в синем пальто и с белой сумкой. Как в шпионском романе.
Лариса повесила трубку и уставилась на осколки чашки. Жизнь определённо издевалась над ней. Сначала беременность, потом сожитель, требующий аборта, теперь мать из прошлого. Чего ещё не хватает? Только землетрясения и нашествия инопланетян.
Она убрала осколки, вытерла лужу и легла обратно в кровать. Нужно было переварить происходящее. Но мысли путались, как нитки в старой швейной коробке.
«Мать нашлась. Через двадцать четыре года мать вдруг нашлась. Зачем? Что она хочет? И зачем мне это нужно сейчас?»
Но в глубине души она знала ответ. Ей нужны были ответы. На вопросы, которые мучили её всю жизнь. Почему её бросили? Была ли она хоть кем-то любима? Есть ли у неё корни, или она так и останется перекати-полем?
Вечером Дмитрий вернулся с цветами. Белые розы — дежурный подарок для дежурного примирения.
— Лар, мы можем поговорить?
— Можем.
Он сел рядом, положил цветы на стол.
— Я подумал о том, что ты сказала вчера. Ты права — я боюсь. Боюсь ответственности, боюсь изменений. Но, может быть, мы можем попробовать?
Лариса посмотрела на него. Увидела усталость в глазах, неуверенность. Он действительно пытался.
— Дим, мне звонила мать.
— Какая мать? Твоя мать?
— Та самая. Биологическая. Хочет встретиться.
Он моргнул, пытаясь переварить новость.
— И что ты ей сказала?
— Что встречусь.
— Зачем?
— Не знаю. Может, чтобы понять, кто я такая. Откуда я взялась. Может, чтобы узнать, способна ли я быть матерью, если моя собственная мать от меня отказалась.
Дмитрий взял её за руку.
— Лара, ты не обязана встречаться с ней. Ты ей ничего не должна.
— Знаю. Но я хочу.
— Хорошо. Тогда я поеду с тобой.
— Нет, — она покачала головой. — Это моя история. Я должна сама.
Он кивнул, хотя было видно, что ему не нравится эта идея.
— А как насчёт... нас? Насчёт ребёнка?
— Не знаю, Дим. Сначала мне нужно разобраться с прошлым. А потом уже думать о будущем.
Кафе "Старый город" было одним из тех мест, где время остановилось в девяностых. Пластиковые столики, искусственные цветы, меню в потрёпанных обложках. Лариса пришла на полчаса раньше и сидела у окна, нервно теребя салфетку.
«Как она выглядит? Похожа ли на меня? Или я похожа на отца, которого никогда не знала?»
В половине седьмого в кафе вошла женщина в синем пальто. Среднего роста, худощавая, с короткими седыми волосами. Она оглядела зал и направилась к Ларисе.
— Лариса?
— Да.
Они смотрели друг на друга несколько секунд. Лариса искала в её лице что-то знакомое, но не находила. Только глаза — те же серые глаза, что смотрели на неё из зеркала каждое утро.
— Можно сесть?
— Конечно.
Елена Сергеевна села напротив, положила сумку на стул рядом. Руки у неё дрожали.
— Вы…. Ты очень красивая, — сказала она тихо.
— Спасибо.
Официантка подошла, они заказали чай. Молчали, пока она не принесла заказ.
— Я не знаю, с чего начать, — призналась Елена Сергеевна.
— Начните с того, почему вы меня бросили.
Прямо и жёстко. Без прелюдий и вежливых разговоров о погоде.
Елена Сергеевна вздохнула, сжала чашку в руках.
— Мне было девятнадцать. Я жила с матерью в коммуналке, работала на заводе. Твой отец... он был женат. Сказал, что разведётся, но не развёлся. Когда я поняла, что беременна, он исчез.
— И?
— Мать сказала, что если рожу, выгонит из дома. Что позора она не переживёт. А куда идти девятнадцатилетней девчонке с ребёнком? Работы нет, денег нет, помощи ждать не от кого.
— Но вы же меня родили.
— Да. Я думала, что справлюсь. Три года пыталась. Но жили мы в одной комнате, зарплаты не хватало даже на еду, мать постоянно упрекала... А потом познакомилась с Виктором. Он предложил замужество, но сказал, что детей не хочет. Чужих детей.
Лариса слушала и думала, что это самая банальная история в мире. Молодая мать, брошенная отцом ребёнка, новый мужчина, который не хочет чужих детей. Сколько таких историй? Тысячи? Миллионы?
— И вы выбрали его.
— Да, — голос у Елены Сергеевны стал ещё тише. — Я выбрала его. Отдала тебя в детский дом и вышла замуж.
— Были ли у вас ещё дети?
— Нет. Виктор оказался бесплодным. Ирония судьбы.
Лариса хотела сказать что-то злое, но слова не шли. Что толку? Прошлое не изменишь, а боль только усилится.
— Зачем вы меня искали?
— Виктор умер пять лет назад. Я осталась одна и поняла, что совершила ошибку. Огромную, непоправимую ошибку. Я потеряла дочь ради мужчины, который в итоге не дал мне ничего.
— Хотите искупить вину?
— Нет. Я понимаю, что вины искупить нельзя. Я просто хотела увидеть тебя. Узнать, что с тобой. Попросить прощения, хотя и не рассчитываю на него.
Лариса смотрела на эту женщину — свою мать — и не чувствовала ни злости, ни любви. Только опустошение. Как будто встретилась с соседкой, которую давно не видела.
— Я беременна, — сказала она вдруг.
Елена Сергеевна подняла глаза.
— Поздравляю.
— Мой сожитель хочет, чтобы я сделала аборт. Говорит, что мы не готовы.
— А ты что думаешь?
— Не знаю. Боюсь, что повторю вашу ошибку. Боюсь, что брошу ребёнка ради мужчины. Или что не справлюсь одна.
Елена Сергеевна долго молчала, глядя в окно.
— Знаешь, что я думала каждый день уже двадцать лет? Что если бы я тогда была смелее, если бы поверила в себя... Может быть, мы бы справились. Может быть, я бы стала хорошей матерью. Может быть, у нас была бы семья.
— Может быть, — согласилась Лариса.
— Я не имею права давать тебе советы. Но если ты хочешь этого ребёнка... не отказывайся от него ради мужчины. Потому что мужчины приходят и уходят, а дети — это навсегда.
— У меня нет денег. Нет своего жилья. Нет опыта.
— У меня тоже ничего не было. Но я могла бы научиться. Могла бы попытаться. Вместо этого я выбрала лёгкий путь. И жалею об этом каждый день.
Они допили чай молча. Елена Сергеевна достала из сумки конверт.
— Здесь мой адрес и телефон. Если захочешь поговорить или... не знаю, если понадобится помощь. Я понимаю, что не имею права на место в твоей жизни, но если ты когда-нибудь захочешь...
Лариса взяла конверт.
— Спасибо.
— Мне пора. Спасибо, что согласилась встретиться.
Елена Сергеевна встала, надела пальто.
— Елена Сергеевна, — окликнула её Лариса.
— Да?
— Как меня звали? В детстве, когда мы жили вместе?
— Лорочка. Я звала тебя Лорочкой.
Она ушла, а Лариса сидела и думала, что у неё было имя. Лорочка. Маленькая Лорочка, которая когда-то была любима. Хотя бы три года.
Домой она ехала в автобусе и смотрела в окно на вечерний город. Фонари, витрины, спешащие люди. У каждого своя история, свои радости и трагедии.
У кого-то есть мать, которая звонит каждый день и спрашивает, как дела. У кого-то есть отец, который приходит на школьные спектакли. А у неё есть конверт с адресом женщины, которая когда-то от неё отказалась.
Но теперь у неё есть выбор. Она может повторить материнскую ошибку, а может попытаться её исправить. Не для матери — для себя.
Для маленького человека, который пока не знает, что мир может быть жестоким.
Дмитрий сидел на диване с ноутбуком, когда она вернулась.
— Ну как? — спросил он.
— Нормально. Она извинилась. Объяснила, почему так поступила.
— И что ты теперь думаешь?
Лариса села рядом с ним.
— Думаю, что не хочу повторять её ошибки.
— То есть?
— То есть я оставлю ребёнка, Дим. С тобой или без тебя.
Он закрыл ноутбук, посмотрел на неё.
— Лара, я понимаю, что встреча с матерью на тебя повлияла, но...
— Не только встреча. Я всю жизнь мечтала о семье. О том, чтобы у меня был кто-то родной. Настоящий. И вот он появился.
— Но мы не готовы...
— Никто не готов, Дим. Готовность — это миф. Люди веками рожали детей, не будучи готовыми, и как-то справлялись.
— Но времена изменились. Сейчас всё сложнее...
— Сложнее стало оправдывать свои страхи. Раньше не было выбора — родился ребёнок, растишь. Сейчас есть миллион способов от него отказаться, и все они звучат разумно.
Дмитрий встал, прошёлся по комнате.
— Лара, я не могу. Я честно не могу. Я не чувствую себя готовым к отцовству.
— Тогда не чувствуй. Не будь отцом. Но и не мешай мне быть матерью.
Он остановился, как будто получил пощёчину.
— То есть ты хочешь, чтобы я просто исчез?
— Я хочу, чтобы ты был честен. С собой и со мной. Ты не хочешь этого ребёнка — не хочешь. Но не заставляй меня отказываться от него, чтобы тебе было удобнее.
— Лара, это же мой ребёнок тоже.
— Биологически — да. Но хочешь ли ты быть ему отцом? Настоящим отцом, который встаёт по ночам, меняет подгузники, читает сказки, ходит на утренники? Или ты хочешь быть папой по выходным, который дарит подарки и считает себя молодцом?
Дмитрий молчал. Потому что ответ был написан у него на лице.
— Видишь? — сказала Лариса. — А я хочу быть мамой каждый день. Даже когда будет тяжело. Особенно когда будет тяжело.
— Но как ты справишься одна?
— Не знаю. Но попробую. Моя мать не попробовала — и жалеет всю жизнь. Я попробую.
Он сел обратно на диван, опустил голову.
— Это конец нам?
— Наверное. Мы хотим разного, Дим. Ты хочешь контролируемое будущее, а я хочу просто жить. Это несовместимо.
— Я могу измениться...
— Нет, не можешь. И не должен. Ты хороший человек, просто мы не подходим друг другу.
Они сидели молча минут десять. За окном шумел вечерний город, где-то играла музыка, кто-то смеялся. Жизнь продолжалась, несмотря на их маленькую драму.
— Когда ты съедешь? — спросил он наконец.
— Через неделю найду что-нибудь. Не волнуйся, не буду висеть на шее.
— Лара, я не об этом...
— Знаю. Но лучше сразу всё обговорить.
Он кивнул.
— Если понадобится помощь...
— Спасибо.
Хотя они оба понимали, что помощи не будет. Дмитрий был человеком, который аккуратно стирал из жизни всё неудобное. Через месяц он найдёт новую девушку — удобную, понимающую, без детей и психологических травм.
Неделя прошла быстро. Лариса нашла комнату в коммуналке — недорого и близко к работе. Хозяйка, Галина Ивановна, была пенсионеркой, которая сдавала комнату, чтобы дотянуть до следующей пенсии. Когда Лариса сказала, что беременна, та только пожала плечами:
— Детей не боюсь. Сама троих воспитала. Главное, чтобы платила вовремя.
Практичная женщина. Лариса это оценила.
Дмитрий помог перевезти вещи — мало у неё было вещей, поместились в две сумки. Они попрощались сдержанно, как старые знакомые. Он даже не поцеловал её на прощание.
«Вот и всё, — подумала Лариса, стоя в своей новой комнате. — Новая жизнь началась».
Комната была маленькая, но светлая. Кровать, стол, шкаф — всё необходимое. Окно выходило во двор, где росла старая липа. Скоро весна, и она зацветёт.
В первый же вечер Лариса достала конверт, который дала ей мать. Елена Сергеевна жила на другом конце города, в хрущёвке. Лариса смотрела на адрес и думала, есть ли смысл пытаться построить отношения с человеком, который когда-то тебя предал?
Но потом подумала о ребёнке. У него будет бабушка. Не самая лучшая, со сложной историей, но всё-таки кровная. Может, это важно? Может, детям нужны корни, даже неидеальные?
Она позвонила.
— Елена Сергеевна? Это Лариса.
— Лариса! — голос у той стал тёплым. — Как дела? Как ты?
— Нормально. Решила оставить ребёнка.
Молчание.
— И как твой... сожитель?
— Мы расстались. Он не готов к отцовству.
— Прости...
— Не надо. Лучше так. А я хотела спросить... может, встретимся ещё раз? Поговорим?
— Конечно! Когда тебе удобно?
— Завтра? После работы?
— Приезжай ко мне. Адрес у тебя есть.
Лариса повесила трубку и подумала, что делает что-то очень важное. Или очень глупое. Время покажет.
Елена Сергеевна жила в обычной двушке на четвёртом этаже. Встретила в домашнем халате, с мокрыми от слёз глазами.
— Проходи, проходи. Чай? Кофе?
— Чай, спасибо.
Квартира была чистой, но скромной. Старая мебель, выгоревшие занавески, фотографии на комоде — Елена Сергеевна с мужчиной, видимо, тем самым Виктором.
— Красивый был, — заметила Лариса.
— Да. И умный. И заботливый. Только детей не хотел.
— Жалеете, что выбрали его?
Елена Сергеевна поставила чайник, обернулась. Лицо у неё было усталое, изрезанное морщинами.
— Каждый день. Но тогда мне казалось, что у меня нет выбора. Что без мужчины я пропаду.
— А оказалось?
— А оказалось, что и с мужчиной можно пропасть. По-другому, но тоже.
Они пили чай и говорили о всякой всячине — о работе, о погоде, о ценах в магазинах. Осторожно, как два кота, которые изучают друг друга.
— А твой отец... — начала Елена Сергеевна.
— Что отец?
— Хотела бы узнать о нём?
Лариса задумалась. Отец был абстракцией, тенью без лица. Нужен ли ей этот человек?
— Расскажите.
— Обращайся ко мне на ты. Его звали Андрей. Андрей Соколов. Работал инженером на том же заводе, что и я. Был на десять лет старше, женат, двое детей. Красивый, умный, обаятельный. Говорил, что жена его не понимает.
— Классика жанра.
— Да. Я была молодая, глупая, поверила. Три месяца мы встречались, а потом я сказала, что беременна. Он побледнел и сказал, что подумает. Больше я его не видела.
— Он ещё жив?
— Не знаю. После завода потерялись все связи.
— У меня есть сводные братья и сёстры?
— Были. Сын и дочь. Сейчас им под за сорок.
Лариса представила себе где-то живущих людей, которые и не подозревают о её существовании. Её кровь, её гены. Странно.
— Елена Сергеевна, можно личный вопрос?
— Конечно.
— Ты…Вы когда-нибудь любили меня? В те три года?
Елена Сергеевна поставила чашку, посмотрела в окно.
— Очень. Безумно. Ты была такая смешная, говорливая. Всё время что-то спрашивала, везде лезла. Я приходила с работы уставшая, а ты бежала навстречу и кричала: "Мама пришла!" И у меня сразу всё плохое из головы вылетало.
— Тогда зачем?..
— Потому что любить мало. Нужно ещё быть сильной. Нужно верить в себя. А я была слабая и трусливая. Думала, что любви недостаточно, что нужны ещё деньги, жильё, стабильность. Оказалось, что без любви всё это бессмысленно.
Лариса чувствовала, как что-то внутри оттаивает. Злость, которую она носила всю жизнь, медленно растворялась. Не исчезала совсем, но становилась мягче.
— А теперь что? — спросила она.
— А теперь я хочу быть бабушкой. Если вы позволишь. Хочу помогать вам, хочу быть рядом. Не для того, чтобы искупить вину — её не искупишь. Просто потому, что у меня есть шанс не совершить ошибку дважды.
— У тебя есть деньги? Возможности?
— Немного есть. Пенсия, плюс сдаю дачу летом. Немного, но на памперсы хватит.
Лариса улыбнулась. Первый раз за последние недели улыбнулась по-настоящему.
— Хорошо. Попробуем.
— Правда?
— Правда. Но с условиями. Я главная. Я принимаю решения. Ты можешь советовать, но не настаивать.
— Согласна.
— И никаких попыток меня контролировать. Никаких "я знаю, как лучше". Я сама разберусь.
— Согласна.
— Тогда договорились.
Они допили чай, и Елена Сергеевна проводила её до автобуса. На прощание обняла — осторожно, как будто боялась, что Лариса передумает.
— Спасибо, — сказала она.
— За что?
— За то, что дала мне шанс.
Дома Лариса села на кровать и положила руку на живот. Пока там ничего не чувствовалось, но она знала — кто-то есть. Кто-то маленький и беззащитный, кто целиком на неё рассчитывает.
«Ну что, малыш, — подумала она, — похоже, мы остались одни. Но не совсем одни. У нас есть бабушка, которая когда-то совершила ошибку и хочет её исправить. У нас есть я — твоя мама, которая понятия не имеет, что делает, но очень хочет всё сделать правильно. И у нас есть ты — наша общая надежда».
Она достала телефон, нашла номер женской консультации. Завтра пойдёт вставать на учёт. Начнёт новую жизнь — страшную, неопределённую, но свою.
За окном липа качала ветками, и Лариса подумала, что скоро весна. Скоро всё расцветёт, и мир станет немножко добрее. А осенью у неё будет ребёнок. Её ребёнок, который никогда не узнает, что такое детский дом. Который будет засыпать под мамины сказки и просыпаться от маминых поцелуев.
Это было страшно. Но это было правильно.
А правильное всегда страшно.