Наверное, прежде чем продолжать разговор о Рябове, надо вспомнить и о той, кто будет рядом с ним всю жизнь. Не раз и не два скажет она: «Сама себе такого выбрала!» И останется верной даже тогда, когда, казалось бы, никакой надежды на возвращение мужа нет. В «наисчастливый свой день» возвращения мужа с зимовки, потчуя жену Иевлева, она скажет: «Чтобы помереть нам вместе с ними! Чтобы не было нам иной судьбы! Коли уж придёт время - так вместе, не порознь!» И именно так, «вместе, не порознь», и будет рядом с мужем.
После первой встречи, узнавая всё о покорившей его девушке, Рябов услышит немало интересного: «дочка кормщика Антипа Тимофеева, звать Таисьей, горда не в меру, женихов всяких гоняет с пренебрежением и над ними насмехается, в церкву ходит редко, рукодельница искусная, хозяйка одна в доме», а когда нужно, то и в море «приглядывать за наёмным народом, бывает, отправляется и Таисья Антиповна...»
И мы действительно увидим её и за рукодельем, когда «только клюшки стучат в ловких Таисьиных пальцах», и в море: «Одна жёнка между покрутчиками, была она с ними как мужик, огрызалась на всякое слово, ела то же, что и все, спала на камнях, как спали другие. Как все покрутчики, она по двое, по трое суток не смыкала глаз, да и как уснёшь, когда шибко идёт на яруса рыба и трясут тряску по пять раз в день... Таисьино дело было отбирать для сала максу, руки у нее почернели, кожу саднило. По ночам за камнем-горбылём она плакала, словно маленькая». Но ведь это – по ночам, когда никто не видит…
Мы увидим, что не сразу ответит она взаимностью Рябову, пытающемуся всячески ублажить её. Заморскую птицу в подарок она примет и помощь пострадавшему кормщику окажет: «повела умыться, намазала ладони мазью, завязала чистыми тряпицами». А когда принесёт ей «жемчуга, перстни, подвески, цепочки», оттолкнёт…
Потом скажет, что люб он ей с тех пор, как «батюшке ревяка принёс», но признается, лишь когда они вместе спасутся от опасности, а окончательно – после травмы Рябова, видимо, почувствовав опасность потерять того, кого любит: «То и света мне, что ты. Ты един мне люб, и никого мне не надобно, и ничего мне не надобно...»
А в тяжёлые дни, когда отец будет гнать Рябова со двора, а приветит вдруг поручика Крыкова, Таисья проявит немалую решительность, сразу заявив Крыкову: «Богом прошу, господин, более сюда не бывать. Есть у меня наречённый, от него никуда я не пойду, а коли приневолят – утоплюсь». Размечтавшемуся было отцу она сразу заявит: «Не будет того!» «Глаза её зажглись, румянец сбежал со щёк. Антип смотрел на дочь сначала с изумлением, потом раскричался. Она стояла отворотившись, не слушала, словно и не на неё он кричал, словно бы ей и дела нет до всего этого крика в избе».
И продолжает бороться за свою любовь, не поддаваясь ни на побои («Антип совсем взбеленился, дважды побил Таисью, на третий она на него замахнулась скалкой, да так, что ударила бы, не увернись батюшка вовремя»), ни на уговоры («Для увещеваний был зван поп своего приходу, потом протопоп, потом игуменья. Таисья на все их добрые слова молчала, словно онемела»).
И именно она подсказывает кормщику выход – сначала посмеётся над робостью: «Напужался, я гляжу, на себя не похож стал, - видать, страшен батюшка-то мой? Беда мне, кормщик, ошиблась я: ранее думала - смелый у меня рыбак, смелого за себя мужика беру, а он тихий, тише воды ниже травы, пужливый, словно бы заинька али мышка». А затем «бесстрашно, возле крыльца, закинула тонкие руки ему за плечи, приказала строго:
- Увозом увезёшь!»
И ведь именно она найдёт выход, как устроить эту свадьбу. Нет, обвинять в нерешительности Рябова не приходится: хоть и невыносима для него мысль, что Таисья достанется поручику, он не считает возможным подвергнуть её тяжёлым испытаниям: «Меня не нынче завтра в монастырскую тюрьму упрячут, многие ли оттудова на своих ногах выходили? А не упрячут – на корабль сдадут, на "Золотое облако". За кого идти собралась?» А в ответ услышит: «За тебя!», «И я с тобой убегу», «Споймают - ждать тебя буду!»
Именно по её приказу Крыков находит попа, готового обвенчать без отцовского благословения, и попу будет отдан тот самый клад, от которого она отказалась когда-то. А потом, полная счастьем, даже отказывается задуматься о будущем: «Как не слышать: убежим - спрашиваешь, убежим – отвечаю», «Люб ты мне, более ни об чём не думаю».
И когда приближен будет муж к царю, она будет готова делиться своим счастьем с окружающими: недаром рыбацкие «детишки… таращили глазёнки… на весёлую тётечку Таичку, что всех их тискала и подкидывала лёгкими руками, что всех целовала и наделяла - кого цветастым лоскутом, кого пёстрой верёвочкой, кого ленточкой».
А когда мужа заберут «на царёву верфь», попытается вызволить его, но не получив помощи ни от Иевлева, ни от отца, смирится, и только станет, рукодельничая, зарабатывать, чтобы и самой «жить неголодно», и мужу посылать узелки с едой и отвары, спасающие от цинги…
И самые тяжёлые испытания не заставят её измениться. Иевлев встретит её после долгой разлуки, потерявшую мужа, живущую в бедности («Старик-то Тимофеев помер,.. ничего ей не оставил, всё на монастырь записал, на поминание. Одна только крыша над головой и есть»), по по-прежнему прекрасную: «За пролетевшие годы словно бы созрела гордая её красота…Теперь не было на ней ни серёжек, ни перстеньков, которым так радовалась она в былые годы, но и вдовьего, горького, сиротского не заметил Сильвестр Петрович во всем её облике. Если б не знать о смерти кормщика, - пожалуй, по виду Таисьи ни о чём не догадаться бы: глубоко бывает такое горе, не распознать его сразу, не разглядеть равнодушному взгляду».
И будет верна своей любви, хотя Крыков, для которого она остаётся единственной, умоляет: «Я не тороплю! Я, Таисья Антиповна, буду ждать, сколько ты велишь. Год, ещё два... Ты только оставь мне надеяться, окажи такую милость...» Её ответ прост: «Люб он мне навечно, до гроба моего, Афанасий Петрович. Как же быть-то?»
Как вынести всё? После счастливого возвращения мужа – новое испытание. О подвиге Рябова, естественно, речь впереди, но она… «Таисья стояла на выносном валу крепости,.. вытянув вперёд тонкую шею, ждала. Сердце её стучало громко, кровь отлила от лица. Всем своим существом она знала, что должно случиться какое-то удивительное событие, и в уме связывала это событие со своим вдруг исчезнувшим несколько дней назад мужем». И прекрасно понимая, что́ произошло, «она смотрела на корабль, где, наверное, в эти минуты озверелые шведы мучали, терзали и убивали дорогого ей человека, человека, которого столько раз теряла и опять находила». И позже «ни на единое мгновение не забывала от своём страшном несчастье, но горе её словно бы отдалялось, словно бы затихало, а сердце всё более и более наполнялось чувством светлой гордости, когда слышала она разговоры увечных пушкарей, матросов и солдат о кормщике, которого силой вынудили вести эскадру, а он поставил её под пушки крепости».
И когда чудом спасшийся муж решит сам явиться в «узилище», лишь на какой-то момент не выдержит: «Сколько ж так можно, Ванечка? Извелась я, Ванечка, измучилась вся. Голова мутится, нет более сил у меня… Сын у нас без отца растёт, Ванечка! Я всё одна да одна, вдова при живом муже...». Но, услышав от мужа «Выходит - оставаться?», - «не ответила, вдруг стихнув, глядя на него с испугом», понимая, что иначе нельзя, что будет тогда рядом с ней не тот человек, которого она любит.
И как же радуемся мы, увидев в конце романа счастливую Таисью, живущую в новой столице с мужем (а в эпилоге сообщат нам, что и внуки у неё есть), узнав, что у мужа от её улыбки «до сих пор падало сердце».
И очень тепло звучат авторские слова о Рябове, который «вышел из сеней, благодарно и счастливо думая о Таисье, с которой вместе ждать им теперь и старости...»
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Путеводитель по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь