Все части повести здесь
И когда зацветет багульник... Повесть. Часть 96.
– Мы, Оленька, к сожалению ничего тут не поделаем – она ее мать, не наша...
– Илюш – Ольга склонилась над мужем и погладила рукой шрам на шее – слушай, а может в партком сообщить! Они вызовут ее и... поставят на вид...
– Нет, Оленька, сразу тебе скажу – пустое это... Ты забываешь, кто ее муж...
– Так ему это наоборот удар по репутации...
– Не думаю. Он сделает все, чтобы доказать, что это необходимо.
– Ты прав, пожалуй...
Она снова легла, и теперь уже Илья, приподнявшись на локте, смотрел в темноте ей в лицо.
Часть 96
Илья удрученно замолчал и посмотрел на Ольгу, а Ольга, не зная, что сказать, смотрела на Дуньку.
– Дунь... А ты откуда это узнала? Кто сказал? Может, все это неправда?
– Да все уже говорят на деревне об этом!
– Ну, а сестры ее что говорят, они что, согласны с этим?
– А что сестры? Они младше, не им решать. Наталья сказала, что ухаживать не будет за ней, на руках ребенок, Иннокентий на службе, да и скоро снова уезжають они – кто, мол, будеть смотреть за ей! Остальные ее девки, кто замужем – в мужний дом мать заберут? А к ней не находишься – у всех свои огороды, хозяйство, у кого уже детишки. Младшим тоже с ней нелегко будеть – она ж грузная, мыть ее в баню таскать – проблема одна, не звать же мужиков. Пролежни образуются – сгниеть заживо, а в доме том хоть уход медицинский будеть!
– Насколько я знаю – начал Илья – в дом-интернат не так-то просто попасть – нужна путевка от министерства и в первую очередь туда инвалидов принимают.
– Хм! – хмыкнула хмуро Дунька – Илья, ну, ты думаешь, что ее Иннокентий путевку для тещи в этот самый дом не выбьеть? С его-то положением и связями? Да раз плюнуть!
Все замолчали. Как-то не верилось в то, что Наталья способна на подобное, да и остальные дети Василисы Анисимовны тоже.
– А что же, разве младшие ее не могут и слова Наташе сказать против?
Дунька только с досадой рукой махнула:
– Оль, ну ты же знаешь прекрасно, как их Анисимовна воспитала! Слушать младшие должны того, кто старше! Вот и весь сказ... – на глазах у нее появились злые слезы – она на них здоровье положила, а они ее теперь – в интернат энтот!
– Да погоди ты, Дуня – спокойно сказал Илья – чего теперь реветь-то? Поговорить надо с Наташкой, убедить, что нельзя так поступать, она ж мать.
– Будто ты Наташку не знаешь! – ответила ему Дуня – упрямица еще та!
После ее ухода настроение заметно испортилось. Ольга все не верила, не хотела верить в то, что Наташка способна на подобное. Да, она изменилась, стала другой – высокомерной, немного заносчивой, да, курит, но сдать родную мать в интернат – Ольга считала, что на такое она неспособна. Потому решила дождаться, когда та снова приедет в Камышинки, и поговорить с ней, хотя, сама прекрасно знала – если Наташа что-то решила, она обязательно это сделает. Правильно сказала Дуня – упрямая она и пойдет в своих целях до конца.
Она решила оставить для Наташки записку у младших дочерей Василисы Анисимовны, а заодно и повидать ее. Но в дом ее не пустили, самая младшая из дочерей, Пистимея, хмуро глянув на Ольгу, сказала:
– Мамка спит сейчас, лучше не тревожить ее. И вообще, она не говорит у нас, мычит только и все...
– Пистя, ты Наташе передай мою записку, только обязательно, хорошо!
– Да конечно передам, только не знаю, когда она приедеть таперича, у нее же тоже маленький, и одна она, Кеша на службе постоянно... Но я не забуду, передам!
Ольга ждала, когда же бывшая подруга придет, хотя допускала и такое, что Наташа из вредности могла не пойти к ней. Зачем ей это теперь? Жизнью своей она перед Ольгой похвастала, Илью навестила, оставив свой городской адрес. Об этом он со смехом рассказывал Ольге и при этом добавил:
– Как-то она изменилась, только вот... в лучшую ли сторону... Такое ощущение, что Иннокентию с ней не сладко.
Пришла Наташа только через месяц, когда вовсю по улицам деревни гулял теплый ласковый апрель. Ольга уже и забыла, что записку оставила Пистимее. Наташа пришла в библиотеку, Ольга ненадолго, буквально на час вырвалась сюда – с малышкой остались Полинка и Верочка, уж на них-то можно было положиться, а Ольге надо было срочно проверить пришедшие книги. Владимир уехал в город к Марине,вся надежда была только на Ольгу – новые книги ждали.
Наташа вошла в библиотеку в сером добротном пальто и сером берете, кивнула Ольге и с места в карьер заявила:
– Мне Пистька записку передала, я к тебе пришла, а девчонки твои сказали, что ты в библиотеку ушла. Тебя можно поздравить? Говорят, ты дочку родила?
– Да. Спасибо. Я тоже тебя поздравляю.
– Ох, Ольга, везет тебе в том отношении, что помощников у тебя много. А я одна кручусь, как белка в колесе. Дочка беспокойная, орет постоянно, Кешу я стараюсь не тревожить, он на службе устает...
– Ребенку без матери нельзя, потому я тоже Дашку надолго не оставляю, да и девчонки, мало ли... Всякое может быть, и все же беспокоюсь я, хоть и когда на час ухожу. Скоро вот на работу выйду – у нас долго с ребенком не засидишься.
– Это точно... Ладно, ты чего звала-то меня? Явно же не для этого.
– Наташа, я с тобой о Василисе Анисимовне поговорить хотела. Слышала, что вы с Иннокентием Борисовичем хотите в интернат ее определить...
Наталья подняла подбородок, тон ее тут же сменился на холодный.
– Да, это так! Это общее наше решение. А что?
– Наташ... Нельзя так... Она же мать вам... Как же можно вот так в интернат?
Наталья недовольно поморщилась:
– Оль, ну вот что у тебя за привычка лезть не в свое дело?! Оля, она инвалид теперь – не встает, не ходит, да еще и инсульт пережила, речи нет, только мычит. В туалет – под себя, сесть не может, а лежа пролежни пойдут. Ну кто за ней смотреть станет? У девок свои семьи, младшие вон – вслед за остальной молодежью тянутся, в город после школы собираются, поступать в училища! С кем она останется? А Кеша для нее хороший интернат найдет, там за ней ухаживать будут как положено.
– Сомневаюсь я в этом, Наташа. Николай Маркович говорил, что денег таким домам выделяют мало, функция у них только медицинская.
– Так все одно там лучше, чем дома гнить!
– Наташ, не отдавайте ее в интернат, давай мы с девчонками ходить будем, смотреть за ней!
– Оля, да ты что? С ума сошла, что ли? У тебя дите маленькое, а ты старуху на свои плечи взгромоздить хочешь! И потом – мне не надо, чтобы по деревне трепались, что мы мать на чужих людей оставили, а сами живем припеваючи! Позору потом не оберешься!
– Наташ, ну а в интернат – не позор?!
– Оля, ну не на улицу же выкинем! А отдадим в учреждение, для должного ухода!
– Ну вот скажи – чем она такое заслужила, Наташа?!
– Ох, Ольга! Ну что ты из себя святошу строишь?!
– Если бы моя мать была жива – тихо ответила Ольга – я бы... ухаживала за ней так, чтобы жизнь ей подольше продлить...
– Твоя мать дезертира в погребе прятала! – напомнила Наташа громко.
Кто-то из присутствующих посмотрел на нее и укоризненно покачал головой.
– Это не мешало мне любить ее только потому, что она моя мама – снова заметила Ольга тихо – почему-то Василиса Анисимовна, хотя и без мужа была, в войну не отдала вас, многочисленных ее дочерей, по детдомам...
Глаза Натальи сверкнули молниями.
– Нет, Оля! Не стану я здесь ее оставлять. Еще раз скажу – нет у нас с девками возможности смотреть за ней. Ну нету! Была бы – я бы ее оставила, а так – нет! У нас своя жизнь есть, свои семьи, дети, в конце концов. А оставить ее на сельчан, это - еще раз повторюсь – позорно!
Она простучала каблучками по полу и вышла. После нее остался легкий шлейф духов, но Ольге почему-то стало тяжело от этого запаха. И почему она переживает за эту чужую ей женщину, словно она – ее мать? Наверное потому что видела, как тяжело было ей одной тащить столько детей в войну! Видела, как отдавала Василиса Анисимовна лучший кусок детям, как надрывалась по лету в поле, а по зиме – на деляне, как падала несколько раз в обмороки, и при этом не проронила ни одной слезинки! А сейчас... Сейчас дети собираются поступить с ней хуже самых мерзких гадов.
Она вернулась домой удрученная, и до самого вечера молчала, односложно отвечая на вопросы дочери и остальной ребятни.
– Матушка, тебе нездоровится? – спросила Верочка, внимательно глядя на Ольгу. Она села рядом с ней и положила голову на плечо, уткнувшись в него остреньким подбородком.
– Нет, моя хорошая – Оля погладила девочку – все в порядке, не обращай внимания.
А сама подумала вдруг – а если и она когда-то станет безразлична своей дочери – что тогда? Наверное, можно считать, что жизнь прожита зря... Ей показалось, что Василиса Анисимовна, даже если не говорит, все слышит и понимает, и наверняка ей сейчас горько осознавать, что все, что она делала для дочерей пошло прахом – они ни на какие жертвы ради матери не готовы.
Когда вечером легли спать, она рассказала Илье о разговоре с Наташей.
– Что же... Значит, ни на какую помощь Наташка не согласна, и все потому, что ей это кажется позорным... А скорее всего, все дело в элементарной гордыне, вот и все...
– Я тоже так думаю. Как же так – она, жена военного – и будет принимать помощь сельчан, которых считает убогими...
– Мы, Оленька, к сожалению ничего тут не поделаем – она ее мать, не наша...
– Илюш – Ольга склонилась над мужем и погладила рукой шрам на шее – слушай, а может в партком сообщить! Они вызовут ее и... поставят на вид...
– Нет, Оленька, сразу тебе скажу – пустое это... Ты забываешь, кто ее муж...
– Так ему это наоборот удар по репутации...
– Не думаю. Он сделает все, чтобы доказать, что это необходимо.
– Ты прав, пожалуй...
Она снова легла, и теперь уже Илья, приподнявшись на локте, смотрел в темноте ей в лицо.
– Ольга, слушай, мне тут мысль в голову пришла, точнее, в парткоме предложили... Учиться я тоже хочу. А то что же – жена у меня будет образованная, а я? Вот думаю – может быть, и мне в училище поступить?
– А это хорошая идея, Илья! Ты же в школе отлично учился! И сейчас все у тебя получится!
– Только как же мы... из дома на сессии уезжать будем?
– Придумаем что-нибудь! – улыбнулась Ольга – у нас вон сколько помощников, и Варвара Гордеевна с удовольствием помогает.
Уже подходила к концу вторая Ольгина сессия, уже начался май месяц, а у Наташи с Иннокентием Борисовичем пока ничего не получалось с домом-интернатом. Наталья становилась все более раздраженной и психованной, в Камышинки приезжала все с большей неохотой, и сельчане сквозь открытые окна слышали, как орала она на несчастную мать, которая не могла ей ответить.
– Мегера, сущая мегера! – судачили бабы – и чего на больного человека срывается, будто та в чем виновата?!
Дунька мрачнела при таких разговорах и говорила Ольге:
– Была б моя воля – я бы рожу ей начистила, горожанке этой! Тьху! И зачем только ее Василиса Анисимовна родила,это исчадие ада! Оль, ну почему мы должны о чужой матери думать, когда о ней ее родные дети не думают?
Ольга пожала плечом:
– Я не знаю, Дуня. Жалко мне Василису Анисимовну, я ведь ее с самого детства знаю, да и ты тоже. Наташка ни за что не соглашается оставить ее на наше попечение, с ней уже и Илья разговаривал, пригрозил, что сообщит по месту службы ее Кеши, но она только рассмеялась.
– Господи! Людского суда не боится, так хоть бы божьего боялась! – воровато оглянувшись, Дунька перекрестилась.
– Дунь, ну какой божий суд, о чем ты? Ну оглянись вокруг-то? Кто когда за свои грехи ответил? Да никто! Нет его, суда того божьего, которого вы все так боитесь!
– Ох, Ольга! Хорошо тебя в твоем институте по партийной-то линии таскают. Вот и ты заговорила, что нет божьего суда, вот и ты в него не веришь...
– Я в людской суд верю, Дуня...
Такие были времена... В институте, где училась Ольга, даже для заочников велась антирелигиозная пропаганда. Среди учеников она старалась это не распространять, но сама прислушивалась и делала выводы, что действительно не существует той высшей справедливости – человек ее сам должен добиваться.
Наконец Наташе и ее мужу удалось-таки выбить место в интернате для Василисы Анисимовны. Она пришла к Илье в сельсовет, чтобы получить от него справку-выписку для матери – без нее в интернат не возьмут.
Илья смотрел на Наталью и лицо его пылало от возмущения.
– Ты чего от меня требуешь, Наташка?! – говорил он гневно, повысив голос – не могу я тебе эту выписку дать! Хочешь, чтобы я на себя такой грех взял? Меня в свои сообщники приобщаешь?
– Не имеешь права не дать! – кричала в ответ Наталья – я жаловаться на тебя буду, в партком!
– Жалуйся! Я смогу объяснить, пошто не дал тебе сей документ!
Ссора их была в самом разгаре, – в открытые окна летели крики скандала, и проходящие мимо сельчане видели фигуры ругающихся – когда в кабинет, словно вихрь, влетела Пистимея. Илья и Наташка враз замолчали и уставились на нее. Отдышавшись, та сказала:
– Все, не надо никакой справки. Умерла мамка...
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.