В тот вечер Лариса, как обычно, торопилась домой. День выдался тяжёлым: в офисе не работал кондиционер, на собрании начальство придиралось к каждому отчёту, а в маршрутке она простояла сорок минут, зажатая между полными сумками и грубым мужчиной с гарью на куртке. Всё, о чём она мечтала, это снять туфли, переодеться в мягкий халат и спокойно поужинать с Валерой.
Когда она вошла в квартиру, уже стемнело. В прихожей пахло жареным мясом и луком, значит, Валерий готовил ужин, как обещал. Это немного обнадёжило. Она сбросила туфли, поставила сумку с продуктами на стол и заглянула в комнату.
— Я пришла, — сказала она, устало улыбаясь.
Валера сидел на диване, вытянув ноги в тёмно-синем спортивном костюме, который носил по вечерам. В одной руке у него был пульт от телевизора, в другой телефон. Он не поднял головы, только кивнул чуть заметно и продолжил щёлкать по каналам, перебирая шумные шоу и рекламные паузы.
— Я купила курицу. Хочешь, сварю суп на завтра? Или запечь? — спросила Лариса, направляясь на кухню.
— Как хочешь, — отозвался он невнятно.
Что-то было не так. За шесть лет совместной жизни Лариса научилась распознавать по одному тону, когда у него менялось настроение. А этот тон, холодный, равнодушный, не сулил ничего хорошего.
Она налила себе немного воды, выпила и, постояв у раковины, вернулась в комнату.
— Валер, ты сегодня какой-то... замкнутый. Что-то случилось?
Он отложил пульт и медленно повернулся к ней. В глазах не было ни раздражения, ни усталости, только какая-то пустота, как у человека, который уже принял решение и теперь просто произносит заученные слова.
— Ларис, нам надо расстаться, — сказал он ровно, почти буднично.
— Что? — она даже шагнула вперёд, будто ослышалась.
— Ну… Всё. Надо заканчивать.
Лариса посмотрела на него широко раскрытыми глазами. На секунду у неё пропал голос, будто воздух в комнате разом исчез. Потом она прошептала:
— Валера, ты с ума сошёл? Мы вместе шесть лет.
Он встал, подошёл к окну, отдёрнул штору и, не глядя на неё, продолжил:
— Просто... не твоё и не моё. Я устал. Сколько можно? Мне кажется, я достоин лучшей женщины.
— Ты… что? — голос дрогнул, но она не позволила себе расплакаться.
— Ты хорошая, я не спорю, — продолжал он, глядя куда-то в темноту за окном. — Но вот у других, знаешь, как-то всё по-другому. А у нас как будто и не семья вовсе, одна привычка. А я больше не хочу привычку.
Лариса прижала ладони к груди, словно пыталась остановить дрожь.
— То есть ты думаешь, что где-то там, за углом, тебя ждёт идеальная женщина? Та, которая сразу поймёт тебя с полуслова, будет улыбаться по расписанию и готовить всё, что ты любишь?
Он пожал плечами.
— Возможно. Я просто хочу попробовать. Я не обязан всю жизнь быть с одной, если не уверен.
— А я рядом была и в болезни, и в долгах, и когда ты работу потерял. Где же я тогда была — неидеальная? — голос стал резче, но глаза оставались сухими.
— Вот именно. Ты рядом всегда, как старый диван. Удобно, привычно… но уже не радует, — сказал он, не оборачиваясь.
Наступила пауза. Такая долгая, что Лариса услышала, как в соседней квартире за стенкой завибрировал телефон.
Она подошла к креслу, села медленно, словно опускалась в воду.
— Значит, всё? — спросила она почти шепотом.
— Всё, — подтвердил он.
Больше слов не было. Лариса встала, прошла в спальню, закинула в сумку несколько вещей: халат, зубную щётку, расчёску, какие-то документы — и ушла.
Дверь закрылась тихо. Даже скрип не издала. Только лёгкий щелчок, будто кто-то выключил свет.
А в комнате по-прежнему мерцал телевизор, озаряя лицо Валерия мягким голубым светом. Он опустился на диван, взял пульт и вновь начал щёлкать по каналам.
Прошло три недели с тех пор, как Лариса ушла. В первые дни Валерий чувствовал необычную лёгкость. Никаких разговоров по вечерам, никаких «ну как прошёл день», никаких кастрюль на плите и мокрых полотенец на батарее. В квартире стало тихо, просторно, будто кто-то наконец открыл окно и выпустил застоявшийся воздух.
Он ел наспех, заказывал готовую еду из ближайшего кафе, а вечерами сидел в соцсетях, изучая профили женщин. Их там было сотни, ухоженные, яркие, с цветами, чашками кофе и губами в пол-лица. Одной написал, другой. Кто-то ответил вежливо, кто-то не удостоил даже «приветом». Но однажды, после длинной переписки, Валерий всё-таки договорился о встрече.
Звали её Инна. В кафе пришла красивая женщина с серьгами в виде листьев и глубоким взглядом. Она мило улыбалась, слушала его, иногда смеялась. Валера вышел с надеждой, что теперь-то всё и начнётся.
Но Инна пропала через два дня. Просто исчезла. На сообщения и звонки не отвечала. Валера попробовал другую. Снова пару вечеров, и пустота. Потом третью. Всё одно и то же.
На пятый случай он не выдержал и пробормотал, уставившись в монитор:
— Что со всеми бабами не так?
Ему казалось, что после шести лет «порядочной» жизни его будут ждать с распростёртыми объятиями. Но женщины будто чувствовали что-то. Отшатывались, даже если внешне всё шло идеально. Уходили, как только он начинал надеяться.
На второй месяц одиночества в его квартире появилась мать.
Надежда Петровна, женщина статная, с прямой спиной и недовольством, прочно закрепившимся в уголках губ, принесла целую сумку продуктов и сказала, не снимая пальто:
— Так дело не пойдёт. Посмотри на себя. Вон в раковине что творится! А постельное бельё в последний раз когда менял?
Валера отложил ноутбук, сжал челюсть и хмыкнул:
— Мама, я взрослый человек. Всё нормально.
— Нормально?! Сын, тебе тридцать семь. Ты один! Да кто ж так живёт?
Он хотел что-то возразить, но потом махнул рукой. Сопротивляться матери было бессмысленно, она всё равно делала по-своему.
С тех пор Надежда Петровна стала приходить каждую неделю с банками, салатами, куриными котлетами и недвусмысленными замечаниями.
— А я, между прочим, поговорила с Верой из соседнего подъезда. У неё племянница недавно развелась. Очень даже ничего. Хочешь, познакомлю?
— Не хочу, — проворчал Валера, глядя в экран телефона.
— Сынок, я же вижу. Ты не железный. Тебе же нужны тепло, забота. Вот только не такая, как та твоя… — она произнесла это с особой интонацией, словно речь шла о враге народа. — Шесть лет мучила тебя. А детей так и не родила.
— Она не мучила, — пробормотал он.
— Да-да, конечно. Просто ушла… и ни слова в ответ. А я, между прочим, с ней до конца и не поговорила. Вот воспитание.
Валера тяжело вздохнул, опуская голову. Его начинало раздражать, как легко все вокруг сделали Ларису виноватой. Будто она мебель, которую выкинули, а теперь ещё и поругивают: «пыльная была».
Но он не спорил, потому что в глубине души всё ещё считал, что сделал правильно. Неужели правда не имеет права искать «лучшее»?
Через две недели после той беседы мать снова явилась, на этот раз с яблочным пирогом и девушкой по имени Лидия. Худенькая, с мягким голосом, учительница начальных классов.
— Ну, познакомьтесь! — воскликнула Надежда Петровна, ставя пирог на стол. — Вот, Валерочка, посидите, попейте чайку.
Лидия улыбалась смущённо, поглаживая сумочку. Валера старался быть вежливым, расспрашивал её о школе, о детях, даже пошутил пару раз. Вроде бы вечер удался.
Но через четыре дня она написала короткое сообщение:
«Ты хороший, но мне показалось, что между нами нет того, что нужно. Удачи!»
Точно такие же слова он получал ещё дважды от других женщин, с которыми пытался начать хоть какие-то отношения. Все они исчезали внезапно, как будто что-то пугало их. Что-то невидимое, что кружилось вокруг него, как запах, которого сам не чувствуешь, но другие улавливают с порога.
Он начал нервничать. То и дело проверял свою страницу: не выложил ли кто-то фото, не написал ли чего. Но там пусто. Только это странное ощущение: его будто сторонятся.
В одну из суббот, сидя на кухне за остывшим кофе, он спросил у матери:
— Ты уверена, что не говорила им ничего… лишнего?
— Да что ты такое говоришь! — всплеснула руками Надежда Петровна. — Я только добра желаю. Я просто хочу, чтоб ты был не один. А женщины нынче, знаешь, капризные. Может, испугались ответственности. А может… — она вдруг наклонилась к нему и прошептала. — Может, ты просто слишком хорош для них?
Валера усмехнулся, не поднимая глаз.
Валерий уже перестал что-либо ждать. Всё происходило по кругу: новая встреча, натянутые улыбки, формальные разговоры, два-три звонка — и молчание. Он сидел вечерами в одиночестве, листал ленту в телефоне, злился на себя и на весь женский пол, пил чёрный чай без сахара и всё чаще ловил себя на мысли, что жизнь стала пустой, как сковорода после ужина.
Когда мать позвонила в очередной раз и с пафосом объявила:
— А вот теперь, сынок, у меня для тебя настоящий подарок! — он только тяжело выдохнул и даже не спросил, что за подарок.
— Агата, — сказала она с торжественной интонацией. — Женщина умная, с характером. Работает в управлении, руководит персоналом. В разводе, но без детей. Самодостаточная. Красавица. Вот с ней ты точно не заскучаешь.
Валерий уже ничего не ждал. Но на встречу всё-таки пошёл из вежливости.
Они встретились в кафе у парка, со стеклянной веранды открывался вид на аллею, где в тени деревьев катались дети на самокатах.
Агата пришла вовремя. Высокая, стройная, в светлой блузке и длинной юбке. Волосы собраны в хвост, на лице лёгкий макияж, никакой нарочитой женственности, только спокойствие и осознанность.
— Здравствуйте, Валерий, — сказала она, протягивая руку. — Я немного волновалась, если честно.
— И вам добрый вечер, — ответил он, стараясь не выдать свою хмурую усталость.
Они заказали чай с лимоном и чизкейк. Беседа пошла неожиданно легко. Агата не кокетничала, не играла. Она говорила о жизни, о работе, о том, как люди разучились слушать друг друга. Валера слушал её внимательно, кивал, иногда добавлял свои комментарии. Впервые за долгое время он почувствовал, что рядом человек, а не маска, не анкетное фото. И они стали встречаться.
Однажды вечером Валерий проводил её до машины, и уже собирался попрощаться, как вдруг она, остановившись, посмотрела на него пристально и неожиданно спросила:
— Валерий, можно я тебе задам один вопрос?
— Конечно, — он немного напрягся, но кивнул.
Агата открыла сумку, достала телефон, разблокировала экран и поднесла к нему. На фотографии была полная женщина, с уставшим, но добрым лицом, стоящая во дворе старой пятиэтажки. На руках она держала маленького мальчика лет трёх. Под фото чётко виднелась подпись:
«Этот недоотец и недомуж выгнал уже не первую жену с ребёнком. Это он с виду паинька. Бегите, девочки, пока не поздно.»
Валерий побледнел. Губы у него дрогнули. Он молча смотрел на фото, будто пытался разглядеть в женщине знакомые черты, но не узнавал её.
— Это… это кто? — наконец произнёс он.
Агата чуть сдвинула брови и спокойно ответила:
— Это то, что мне прислали на следующий день после того, как я согласилась с вами встретиться. С анонимного аккаунта. И, как я узнала позже, такое фото приходило всем женщинам, с кем вы пытались начать отношения. Вы об этом знали?
— Нет… — прошептал он, тяжело сглотнув. — Я… впервые это вижу.
Он отступил на шаг, будто от фото пахнуло гарью. На лбу у него выступил холодный пот.
— Это не моя женщина. Не мой ребёнок. Я вообще… я никого не выгонял. И детей у меня никогда не было и нет.
— Тогда кто это сделал? — спросила Агата, пристально глядя ему в лицо.
Он покачал головой, совершенно растерянный.
— Я не знаю. Честно. Я… может, кто-то из старых знакомых. Может… завистники. Я правда не знаю.
Агата молчала. Потом убрала телефон и сдержанно кивнула:
— Я верю, что вы не знали. Но факт остаётся фактом, эта информация гуляет по сети. И, как бы вы ни были хороши, она отталкивает. Мне было интересно, кто вы на самом деле. Поэтому я пришла. Но большинству достаточно одной фотографии.
Валера опустил глаза. Он впервые почувствовал не обиду и не раздражение, а настоящий, тягучий стыд, как будто оказался голым посреди улицы под взглядом сотен глаз.
— Вы... вы думаете, что я это заслужил? — спросил он, глухо.
Агата пожала плечами.
— Я не судья. Но знаете, Валерий, когда женщина с ребёнком остаётся одна, это не просто так. Это чья-то история. И вы, похоже, в какой-то из них сыграли главную роль.
Она села за руль, застегнула ремень и, не прощаясь, уехала.
А Валерий остался стоять на тротуаре, глядя на пустую дорогу. В его ушах всё ещё звучало то одно, единственное слово с фотографии — недомуж. Он не знал, кто и зачем начал эту охоту, но впервые за последние месяцы в нём поселилось не сомнение, а страх.
На следующее утро Валерий проснулся рано, хотя не ставил будильника. Ночью почти не спал, лежал с открытыми глазами, прислушивался к каждому звуку, ворочался, натягивал на себя одеяло и тут же скидывал его обратно. В голове всё крутилось одно и то же: фото, подпись, голос Агаты, её спокойный взгляд сквозь утро.
Он не понимал, как так вышло. Кто мог так тщательно и целенаправленно разрушать его попытки наладить личную жизнь? Почему именно он стал мишенью?
Но чем ближе было утро, тем яснее становилась одна мысль: за этим стояла Лариса, больше некому.
Он встал, умылся ледяной водой, наспех оделся и вышел из дома и поехал к ней.
Дом, в котором теперь жила Лариса, он знал. Квартира досталась ей от бабушки, двухкомнатная, на втором этаже, в старой кирпичной пятиэтажке, где с подъездной стены не спешили сдирать советские лозунги о дружбе и труде.
Он стоял у двери с минуту, прежде чем нажать кнопку звонка. Под пальцем чувствовалась дрожь.
Изнутри послышались лёгкие шаги. Замок щёлкнул, дверь приоткрылась. На пороге стояла Лариса, без макияжа, в домашнем свитере, с волосами, заколотыми шпилькой, и лёгкой тенью под глазами. Она удивлённо вскинула брови.
— Валера?.. Ты чего?
Он сглотнул, потом тяжело выдохнул, будто нёс на плечах мешок с камнями.
— Нам нужно поговорить. Это… срочно.
Она постояла секунду, оценивая его состояние, потом нехотя распахнула дверь шире.
— Проходи.
Квартира была чистой, аккуратной, пахло яблоками и корицей, видимо, пекла шарлотку. На подоконнике стоял кактус, в комнате торшер с тёплым светом. Всё какое-то домашнее, настоящее. Совсем не то, что их старая квартира, вылизанная, но холодная.
— Я чай поставлю? — спросила она, проходя на кухню.
— Нет, не надо. Я ненадолго, — ответил Валерий, присаживаясь на край дивана.
Лариса вернулась, опёрлась на косяк и скрестила руки на груди.
— Ну? Говори.
— Это ты рассылаешь фото? — спросил он сразу, глядя ей в лицо.
— Что за фото?
— Женщина с ребёнком. Подпись… — он на секунду замолчал, потом процитировал. — Подпись: «Этот недоотец и недомуж выгнал уже не первую жену с ребёнком. Это он с виду паинька.»
Лариса моргнула, потом приподняла брови.
— Ты серьёзно?.. — прошептала она, медленно подходя ближе. — Ты сейчас думаешь, что это я?
— Лар… Ты ведь злилась. Ты ушла… — Он сбился. — Я не говорю, что ты… просто... скажи честно, это не ты?
— Нет, Валера. Не я, — сказала она спокойно. — Ни я, ни мои друзья, ни кто-то из знакомых. Я сама бы такого никогда не сделала ни с тобой, ни с кем другим.
Он сжал губы, отвёл взгляд, как провинившийся школьник. В груди всё скручивалось, мешалось, будто внутри кто-то гремел кастрюлями.
— Прости, — пробормотал он. — Просто это фото… оно гуляет. Его все получают. Все женщины, к которым я хоть как-то приближаюсь. Я думал…
— Что я мстительная сте.рва, которая хочет отомстить за своё унижение? — перебила она, но не зло, а устало.
Он кивнул, не поднимая глаз. Лариса села напротив, положила руки на колени и посмотрела в окно.
— Я тебе не мстила. И униженной себя не чувствовала. Да, было больно. Я долго пыталась понять, что со мной не так. Почему шесть лет жизни оказались для тебя пустым местом. Но потом… отпустила. Просто отпустила. Ты хотел другой жизни, ты её получил, а я — свою. Ты был для меня важным этапом, но не концом.
Валерий молчал. Он чувствовал, как к глаза подступают слезы обиды: кому он сделал плохо? Его мать всегда говорила: мужчины не плачут. Но сейчас ему было всё равно.
— Прости, что подумал на тебя, — повторил он тише.
Лариса встала.
— Извини, Валер, но мне нужно работать. У меня скоро зум, я в проект вписалась. Надо кое-что подготовить.
Он понял: разговор окончен. Она больше не злилась, но и не жалела. Просто жила дальше без него.
На пороге Валерий остановился.
— А кто тогда? У тебя есть догадки?
Лариса задумалась, потом пожала плечами. Но в её глазах вдруг мелькнула тень, мимолётная, как искра.
— Есть одна мысль… — протянула она. — Но говорить не хочу, пока не уверена.
Он хотел спросить, на кого она подумала, но она лишь слабо улыбнулась:
— Пока сам не поймёшь, не поверишь.
Он вышел, не оборачиваясь.
А через пятнадцать минут, сидя в машине, он уже знал. У него перед глазами встал один-единственный человек, способный на такую упорную, холодную, методичную месть. Тот, кто считал себя вправе вмешиваться в любую часть его жизни.
Он ехал домой медленно. По жаркому, залитому июньским солнцем городу, будто в замедленной съёмке. Машины сновали по полосам, кто-то бежал на остановку, женщина с пакетом молока держала за руку ребёнка, а в голове Валерия крутилось только одно — голос Ларисы и её взгляд. Тот взгляд, в котором не было больше ни боли, ни любви, ни даже обиды. Там была только финальная точка, как в книге, которую прочли до конца и аккуратно закрыли.
Он почти не удивился, когда, поднявшись по лестнице, увидел мать. Надежда Петровна сидела на табурете в прихожей, в руках у неё был его свитер, который она аккуратно штопала.
— Ты почему трубку не берёшь? — спросила она, не поднимая глаз.
— Нам нужно поговорить, — сказал он, стоя на пороге и не проходя дальше.
— Поговорим, конечно. Я, между прочим, пирог испекла с малиной. Такой, какой ты любишь. Давай, иди умывайся…
— Мам, сядь, — перебил он, и голос его был без привычного послушания.
Надежда Петровна удивлённо подняла голову. Увидела его лицо и замерла. Швейная иголка повисла между пальцами.
— Что-то случилось? — спросила она настороженно.
— Это ты? — спросил он, подходя ближе. — Это ты рассылаешь то фото? С женщиной и ребёнком. С подписями про недоотца, про меня. Это ты?
Мать не ответила сразу. Смотрела в упор, долго, будто пыталась понять, стоит ли лгать. Потом отложила свитер и медленно поднялась с табурета. Повернулась к нему спиной и пошла на кухню. Валерий молча последовал за ней.
— А если я скажу да? — произнесла она наконец, поставив чайник на плиту. — Что изменится?
— Ты… ты это делала осознанно? — он почти задохнулся от напряжения. — Ты сознательно портила мне все знакомства?
Мать обернулась, и теперь её лицо было не маминым. Оно было каким-то острым, стальным, холодным.
— Я защищала свою кровь, свою совесть. И Ларису, между прочим. Ты думал, я так просто проглочу то, как ты выкинул её из жизни? Шесть лет, Валера. Шесть лет она была тебе как жена. Ухаживала, заботилась, жила по твоим правилам. А ты что? Посмотрел по сторонам, прикинул, что у других вроде получше, и сказал: «я достоин большего»? Ты достоин пинка под зад, сынок.
Он опустился на табурет, тяжело привалился к столу.
— Но это не твоё дело, — прошептал он. — Это… моя жизнь.
— Нет. Ты жил под моей крышей. Ты ел мои борщи, ты жаловался мне на своих женщин, ты позволил мне быть частью твоей жизни. А теперь удивляешься, что я там осталась. Да я бы повторила всё снова. И сделаю ещё раз, если понадобится. Потому что ты не муж, Валера. И не отец. Ты мямля, который мнёт чужие жизни и думает, что всё ему кто-то должен.
Он сидел молча. Руки сжаты в кулаки. На сердце обосновался ком.
— Ты сделала меня посмешищем, — глухо сказал он. — Ты оттолкнула от меня всех.
— А тебе не кажется, — с вызовом произнесла мать, — что они и не должны были к тебе липнуть, как ты ожидал? Ты ничего не даёшь, Валера. Ты только берёшь. Женщину, уют, заботу. А сам? Что ты можешь дать, кроме усталого взгляда и самолюбия?
Он встал, прошёлся по кухне, остановился у окна.
— Ты уничтожила мою репутацию. Ты превратила меня в… в карикатуру.
— Нет, сын. Это ты сделал сам. Я лишь показала, что под этой «паинькой» пустота. Фото — лишь повод задуматься. А то, что женщины бежали… Что ты им можешь дать? Ничего: ни тепла, ни искренности, ни мужского плеча.
Валера молчал, стоял, будто его вытолкнули на холодный воздух и оставили босиком.
Потом вышел, не попрощавшись. Спустился по лестнице, вышел на улицу. Мир был прежним. Солнце тем же. Люди всё так же спешили по своим делам.
Впервые за долгое время Валерий не знал, что делать дальше. У него не было плана. Не было женщины. Не было даже почвы под ногами.
Была только одна фраза, которой его обвинил незнакомый интернет-призрак. Фраза, которая эхом повторялась внутри:
«Недоотец. Недомуж.»