— Такси остановилось прямо у подъезда, — рассказываю я, держась за тяжёлую сумку. — На два часа задержали рейс, и голова раскалывается, одну мысль кручу: вот доберусь, умоюсь, лягу в свою чистую постельку, закрою глаза… Потянулась к домофону: ни звука. Пробую ключ — не подходит. Сначала подумала, не ошиблась ли этажом: полгода меня не было, всё будто выветрилось из памяти. Потом понимаю, что-то не так — и дверь, и замок чужие. Стучу. Тишина.
Звоню соседке Валентине Сергеевне. — Наташ, что случилось? — Валентина Сергеевна… мой замок не открылся! — Замок? А… здесь кто-то ходит чужой, но я думала, вы сдали квартиру…
Сердце ушло в пятки. Ощутив себя тенью в чужой жизни, я мигом обошла подъезд, застучала по трубам — вдруг кто откроет. Никто. Через полчаса уже слесарь ковыряется у моей двери.
— Ещё бы две минуты — и милицию вызвали бы… — ворчит он, подмигнув Валентине Сергеевне, которая держала меня за руку: — Не переживай, девочка…
Я только вздохнула. Открыли. За порогом — мутная незнакомка в халате и какой-то парень в майке с ноутбуком. — А вы кто? — спросила я, а голос сразу стал чужим, каким-то хриплым. — А вы кто? — в ответ. — Это моя квартира. — Мы здесь снимаем, недели две как… У Светланы по договору.
Сумка отползла к ногам, я прижалась к косяку. В голове шумело. — Какой Светланы?! Какая аренда?! — Вот договор… — Мужик всучил мне бумажку с подписями. — Это… моя сестра, что ли? — Ну, позвоните — мы здесь ничего не понимаем!
Я, дрожа, раскладываю вещи по коридору, вижу перемешанные туфли, свои детские фото на полке рядом с какими-то чужими квитанциями… — Это кошмар, это сон… Нет, это мои документы! Вы зачем это всё трогали?!
Голова кружится. Ору, уже не стесняясь соседей и слесаря: — Вон из моего дома, немедленно! Сейчас сестре вашей позвоню — будем выяснять! — Сами-то не орите, женщина, нам Светлана сдала по договору… Мы здесь причём?!
В этот момент понимаю — мир рухнул. Ремонт заляпан, на диване пятно, кухня уставлена барахлом, будто после гулянки.
— Ограбили… сдали… унизили… — только и шиплю.
Стою, не верю глазам. Сердце в груди, кажется, вообще перестало биться. Всё моё — изуродовано, замарали. На кухне — чужой запах, грязные тарелки, коробка с чьими-то вещами на моём любимом стуле. Смотрю на прихожую — разваленный шкаф, в ванной полотенца — не мои. — Что вы здесь устроили?! — кричу, чувствуя, как внутри что-то обрывается.
Жильцы начинают оправдываться. — Мы честно! — женщина машет договором. — Я Светлану знаю только по телефону! Она уверяла, что владелица… — Вам не стыдно?! — не слушаю никого. — Как вы могли войти сюда? Как вещами моими пользовались?!
Позвонила Светлане. Рука дрожит, чуть не уронила телефон. Сестра взяла бодро: — А, Наташа! Привет. — Света, объясни мне, КАК ты могла сдать мою квартиру?! В трубке пауза. — Успокойся. Деньги нужны были… всё равно ты не живёшь — что простаивает столько месяцев? — Дура! — взвизгнула я. — Тебе кто разрешал?! Где ты взяла документы??! — Я хотела как лучше. Не начинай… Помогла и себе, и тебе — без толку пустовало бы.
Я реву. — Света, ты меня предала. Просто… украла у меня дом. Ты понимаешь, во что ты меня поставила?! — Не ори! Я твоя сестра, всегда помогала тебе, а здесь такая истерика! Что за характер у тебя?!
В этот момент я закричала в телефон: — Я тебя никогда не прощу. Если сейчас не закончишь это — вызову полицию!
Положила трубку. Громко. Хоть бы грохнуло её там этим звуком.
Тем временем квартиранты уже суетятся: — Нам бы вещи собрать, ночь где-то переночевать… — Убирайтесь! Немедленно! — Собирайте вещи — звоните своей Свете! Орать на нас не надо.
Пошла к соседке — она только разводит руками. — Наташ, милая, держись!
Через час приехала полиция. Молодой лейтенант, с серьёзным лицом осмотрел договор, записал объяснения. — Придётся оформлять заявление, — строго сказал он. — Здесь самоуправство. Сестра задавать вашу квартиру не имела права.
Слёзы по щекам. Я хлопаю себя по щекам, кричу: — Меня просто вычеркнули из дома! А Света — в ответ мне: — Всегда ты была эгоисткой! Ни разу никому не помогла…
Я взяла телефон, позвонила маме: — Мама, ты вообще знаешь, что твоя младшая дача устроила?! Слёзы душат. Мама — устало: — Наташа, что вы там опять не поделили… Лучше бы вместе жили, дружно. Да не дрались при всех, не позорьтесь.
В тот момент мне казалось, что задыхаюсь. Сильнее, чем в детстве, когда сестра ломала мои игрушки на спор. Только теперь — они разломали всю мою жизнь.
Я заорала в коридоре: — Больше никогда! Всё! — и назвала сестру последними словами. Она отвечала через слёзы, унижая меня в ответ. Родителей втянула — крики, скандалы, просто ад…
— Светлана, ты нормальная?! — орёт она. — Всем уже позвонила, мать довела до слёз! Что теперь делать?!
Я вскакиваю:
— Мне наплевать, Света! Ты в мою жизнь залезла и всё разломала! Вечно ты за спиной гадишь, а потом деловая — “помогала, хотела как лучше”!
Она наступает, едва не толкает меня плечом:
— Ты вечно строишь из себя царицу! Всё всегда себе, мне — ничего. С детства обижала. Только и ждёшь, когда мне хуже станет!
— Да что ты мелешь… — вскидываю руки, как на драку.
— Ты меня никогда не любила! Никогда! Я терпела, всё, что оставалось от тебя, все твои подачки! А здесь подумала — хоть немного заработаю, хоть чуть-чуть будет легче! А ты… — и здесь у неё срывается голос: — Ты меня бесишь.
Бегают жильцы с коробками, мимо нас, будто мы с ней просто две сорванные бури.
Я кидаюсь на сестру, хватаю за рукав:
— Ты мне ничего не объяснила! Ты украла у меня последний угол! Ты запомни, я тебе не прощу, никогда!
Она вырывается, визжит во всё горло:
— А я и не просила прощения! Я всю жизнь доедала твои крохи, дышала на задворках! Тебе хоть когда-нибудь было меня жаль?
Слёзы текут вместе с соплями, не могу успокоиться, руки дрожат.
— Я тебя ненавижу, Света, слышишь? Тебя и маму, и эту вашу “семью”, где меня всегда делали виноватой!
С обеих сторон крики — полиция разводит руками, жильцы молчат, скручивая свои пакеты.
Светлана роняет бумагу на пол и вытирает нос. Я плюхаюсь на стол, зарываю лицо в ладонях — сил нет. Память режет: маленькая я, делю яблоко с ней пополам, она вечно вредничает. Потом — как вторая мама — таскаешь её на горшок, за школьным хвостом. А теперь…
Мама звонила по видеосвязи и срывалась на крик:
— Что вы устроили?! Лучше бы помогали друг другу! Позор! Слава богу, отец не слышит это!
Но мне уже всё равно. Мне надоело быть доброй, надоело быть терпеливой и послушной. В груди всё ломается — и я вижу свои глазёнки маленькие где-то в воспоминаниях…
Света бросает:
— Вот и живи одна, раз тебе так удобно.
— Живу! — кричу.
Дверь захлопывается. Я, наконец, плачу по-настоящему — захлёбываясь, почти воя.
Осталась одна. Слёзы уже не текли — пустота, только тряска внутри, да равнодушие у стен. В квартире гуляет эхо, чужое, как будто это вовсе не мой дом, а чей-то оставшийся чулан после бойни. Пахнет тряпьём, сигаретами, жареным луком. На полу следы грязи — мои тапки валяются в коридоре, новые, но уже не мои.
Жильцы спешно выносят последние вещи. Молча. Боятся лишнего слова. Я даже не смотрю им в глаза. — Закройте за собой, — говорю сухим голосом.
Позвонила снова полицейскому. — Да, заявление оставляю. Всё — по закону. Пусть сестру привлекут. В трубке снова этот ровный голос: — Будем разбираться. — Доведём до суда, если не передумаете. — Понял, Наталья Николаевна.
Заперлась в ванной, плакала. Руки дрожат, плечи трясутся. Позвонила мама — я не взяла трубку. Не хочу совета, не хочу ни одного «надо помогать». Больше не хочу быть виноватой.
Прошло несколько дней. Тишина, будто заново учусь слышать свой собственный голос. Смотрю на ободранные стены и дырку на моём любимом кресле. Открываю шкаф — половина вещей исчезла, другая — перемятая, разбросана, перемешана с тряпьём.
Вызвала мастеров. Хожу по квартире, даю распоряжения: — Здесь выбросить всё. Кровать — новую. Кухню — перекрасить. Дверь — только железную.
Сестра звонила ещё раз. Я сбросила. Она написала СМС: «Извини, не хотела так, думала, будет лучше». Я стёрла. Одним движением.
Через неделю я купила новую кровать, поставила дверь с двойным замком — никогда больше никто сюда без меня не войдёт. Ни сестра, ни мать, никто.
Как-то ночью намываю полы, смотрю на отполированный подоконник. Дышу ровно, спокойно. Первое тихое утро — чайник свистит, и только мои руки держат чашку. Без слёз. Без стыда. Без страха.
Я изменилась. Теперь я сама себе родня, дом, крепость. Семьи нет. Есть я — и граница. И знаешь что? Мне вдруг становится так спокойно, так по-настоящему… Больше никогда. Ни слёз, ни жалости. Только вперёд, только для себя.