Тот день начался как обычно. Я ехала по трассе домой после долгого рабочего дня, когда впереди замаячила пробка. Машин было столько, что конец затора терялся за горизонтом. Раздражённая, я решила схитрить и объехать пробку по обочине. Пыльная грунтовая полоса тянулась вдоль дороги, и я осторожно маневрировала, чтобы не застрять. Вдруг мой взгляд зацепился за что-то розовое в высокой траве. Я притормозила и пригляделась: на обочине сидела девочка, лет семи-восьми, в рваном платье с бантиком на боку. Она неподвижно смотрела в пустоту, обхватив колени руками.
Сердце сжалось от тревоги. Я остановила машину, вышла и направилась к ней. Подойдя ближе, я окликнула:
— Малышка, ты кто? Почему одна здесь сидишь? Где твои родители?
Девочка медленно подняла голову, и я замерла. Её лицо было ужасным: глаза заплыли, кожа покрыта кровоподтёками и ссадинами, а верхняя губа словно разорвана. Кровь запеклась на подбородке, а розовое платье, некогда нарядное, висело лохмотьями. Я невольно вскрикнула, отступив назад. Девочка молчала, лишь смотрела на меня пустым, нечеловеческим взглядом.
Паника накатывала волнами. Я развернулась и бросилась к машине, но наткнулась на мужчину в оранжевом жилете — видимо, дорожный рабочий. Он схватил меня за плечо и спросил:
— Эй, чего орёшь? Что случилось?
— Там… там девочка! — задыхаясь, выпалила я. — На обочине! Ей срочно нужна помощь, она вся в крови!
Мужчина нахмурился, пробормотал что-то вроде «обкурилась, что ли?» и посмотрел в сторону, куда я указывала. Я обернулась следом — и остолбенела. Девочки не было. Трава колыхалась под ветром, но никаких следов ребёнка.
— Ты всех тут задерживаешь! — рявкнул он. — Хватит выдумывать, поехала давай!
Я почувствовал себя полным дураком, но спорить не стал.
— Простите, — пробормотала я, чувствуя, как лицо горит от стыда.
Я села в машину и рванула домой, стараясь не думать о том, что видела. Но образ девочки преследовал меня. Дома я чувствовала себя разбитой. Её изуродованное лицо мелькало перед глазами: в отражении окон, в тёмных углах квартиры, даже в зеркале, когда я умывалась. Я пыталась убедить себя, что это был мираж, вызванный усталостью или игрой света, но сомнения грызли душу. Что это было? Галлюцинация? Или… нечто иное?
Ночью, свернувшись под одеялом, я наконец расслабилась и быстро заснула. Посреди ночи меня разбудило ощущение, что на меня кто-то смотрит. Я открыла глаза — и похолодела. У кровати стояла та самая девочка. Её рваное платье слегка колыхалось, будто от сквозняка, а лицо, освещённое лунным светом, выглядело ещё страшнее. Я хотела закричать, но голос застрял в горле. И вдруг я услышала нежный, почти мелодичный детский голос:
— Здравствуй. Зачем ты рассказала ему обо мне? Теперь мама с папой узнают, что я ухожу так далеко без спросу.
Я, к своему удивлению, смогла ответить, хоть язык заплетался от страха:
— Деточка, это ты? Как ты здесь оказалась? Тебе… тебе больно? — Я всё ещё пыталась осознать, что происходит. — Почему ты не дома? Как тебя зовут? Где ты живёшь?
Девочка покачала головой, и её голос стал чуть тише:
— Не-а. Не знаю.
Я смотрела на неё, и в груди росла странная смесь страха и жалости. Она казалась такой потерянной, что я заговорила, как с родным ребёнком:
— Горе ты моё! Давай так: ты останешься у меня на ночь, а утром мы пойдём в полицию, найдём твоих родителей, хорошо?
Девочка шагнула ближе, и её глаза, несмотря на заплывшие веки, словно впились в меня.
— Зачем ты мне нужна? — резко ответила она. — Я вообще не здесь живу! Отвяжись!
Я опешила от такой грубости. Не думая, я влепила ей пощёчину — и в тот же миг девочка исчезла. Просто растворилась в воздухе, оставив после себя лишь лёгкий холодок. Я сидела на кровати, тяжело дыша, не веря своим глазам. Рука всё ещё горела от удара, но девочки не было.
Утром я решила выяснить, что произошло. Позвонила знакомой Маше, которая работала в местной больнице и всегда знала городские сплетни. Я осторожно спросила, не было ли недавно аварий с участием детей. Маша помолчала, а потом ответила:
— Была одна, недели две назад. На той трассе, где ты ехала. Грузовик врезался в легковушку. Семья погибла: родители и девочка, лет восьми. Анечка Сорокина, так её звали. Зачем тебе это?
Я рассказала всё: про девочку на обочине, про ночной визит, про пощёчину. Маша слушала молча, а потом её голос стал серьёзным:
— Ты это… сходи в церковь. Поставь свечку за упокой Анечки. И попроси прощения. Ты, похоже, её душу потревожила.
Я последовала совету. В тот же день поехала в ближайший храм, поставила свечку и, стоя перед иконой, шептала слова прощения, чувствуя, как слёзы катятся по щекам. Ночью я спала тревожно, ожидая, что девочка вернётся. И она пришла. Но на этот раз она не пугала. Анечка стояла у кровати, её лицо было спокойным, почти умиротворённым. Она наклонилась и коснулась моей щеки холодными губами, словно поцеловала. Я вздрогнула, но не проснулась. Утром я почувствовала странное облегчение, будто тяжёлый груз спал с плеч.
С тех пор Анечка больше не появлялась. Но каждый раз, проезжая по той трассе, я невольно смотрю на обочину, ожидая увидеть розовое платье с бантиком. И каждый раз молюсь, чтобы её душа наконец обрела покой.