Алина всегда знала, чего хочет. Квартира на третьем этаже с окнами, выходящими на сквер, шелест берёз под утро и ванная с матовыми светильниками. Всё в этом доме было по полочкам: кружки — по цвету, полотенца — аккуратно сложены, даже свечи в спальне — по сезонам. Эта «трешка» осталась ей от дедушки, и каждый угол здесь хранил тепло усилий, мечтаний, недосыпов.
С Павлом они сошлись легко: он — разговорчивый, с открытой улыбкой, она — тихая, но с характером. Разные, но вместе. Любовь — она ведь не всегда похожесть, иногда это просто — уважение к чужому миру.
Первое время всё было ладно. Павел работал из дома, играл в свои игрушки, Алина вела бухгалтерию на полставки и вечерами вышивала. Друзья приходили, пили чай с имбирным печеньем. Тихое, ровное счастье.
Однажды вечером, под звук кофемашины, Павел произнёс:
— У мамы ремонт. Она поживёт у нас полгода.
Алина замерла. Не спросил. А сообщил, бдуто это все в порядке вещей.
— Полгода?
— Ну да. Всего на шесть месяцев. Ты же понимаешь, мамочке тяжело сейчас одной...
«Ты же понимаешь» — эта фраза щёлкнула где-то внутри. Алина молча допила кофе и вымыла чашку.
Через неделю всё изменилось.
Тамара Ивановна переехала с тремя чемоданами, кофемолкой и укоризненным взглядом. На третий день она передвинула кресло в угол: «У вас тут не по фэншую». На четвёртый — выкинула Алинин блокнот с заметками: «Я подумала, это черновик». На пятый — заявила, что бухгалтерия это «несерьёзно, женское хобби».
Павел же отшучивался:
— Мам, ну не дави, дай Алёнке выдохнуть.
— Я просто хочу помочь, а вы сразу в негатив, — обижалась свекровь.
Алина не хотела ругаться, а терпела. Она стирала скатерть с пятном от кофе свекрови, вытирала пол от чая с липой и каждый вечер укладывала свою усталость в постель — рядом с пустотой.
В одну пятницу Тамара Ивановна сказала:
— Я вот всегда думала, что у женщины должна быть настоящая профессия. Не счёты считать, а людям помогать. Учить, лечить.
Павел промолчал. Он молчал всё чаще.
Алина подняла глаза:
— Ты так считаешь?
Он пожал плечами:
— Да брось, просто разговор...
В тот вечер она не смогла заснуть. Перестук клавиш Павла за ноутбуком. Шуршание газет в комнате свекрови. Алина встала, накинула халат и пошла в кухню.
На холодильнике — чужие заметки. В её доме.
Утром она сказала тихо:
— Уезжайте, вы мне надоели. Это моя квартира.
Сначала было молчание. Потом свекровь вспыхнула:
— Это ты нас выгоняешь?!
А Павел — он лишь развёл руками:
— Мама, давай пока к Максу. Алёна устала.
Они уехали через два часа. Без слёз, без обид. Просто собрались и ушли. Алина осталась одна. Целый месяц тишины. Пыль на подоконнике, книги на своих местах, чай без комментариев. Она стала чаще выходить на балкон, пить кофе с соседкой и, наконец, разобрала ящик с открытками.
Павел вернулся в дождливое воскресенье. С цветами и без обид.
— Прости. Я растерялся. Хотел всем угодить и потерял главное.
Он смотрел так, будто впервые по-настоящему видел её.
— Алина, я договорился: мы поможем маме с арендой. Она не будет больше жить у нас. Я всё понял.
Она долго молчала. Смотрела на него, потом на вазу с цветами.
— Этот дом — моя крепость. И пусть он будет в моём формате. Если ты с этим — оставайся. Если нет — не обманывай ни меня, ни себя.
Он остался. Теперь по вечерам они вдвоём пьют чай. Иногда молча, но чаще с уютными разговорами по душам. Она снова вышивает, он снова в наушниках. Только теперь — с дверью, которую всегда можно закрыть. И с уважением, которое уже не нужно просить.
Напишите, были ли у вас похожие ситуации? Сложно ли вам защищать свои границы в семье? Поделитесь в комментариях.