Есть в человеке что-то наивное и упрямое. Вера в то, что где-то — не здесь, но вот там — построили общество, где всё по-честному, по-людски, где нет богатых и бедных, угнетённых и угнетателей. Мечта о таком мире живуча, как тараканы в советской общаге: её травили фактами, она падала от разочарований, но каждый раз поднималась, прикрываясь новыми флагами. СССР. Куба. Китай. Северная Корея. Венесуэла. Везде звучало одно и то же: «Мы несем свободу!» А выносили — тела, пустые кастрюли и табу на выезд.
…подумай об этом — и загляни в мой Telegram-закоулок, если не боишься мыслей: там говорят шёпотом, но слышно всё.
Мечта как товар на экспорт
В середине XX века коммунизм стал похож на африканскую статую, которой поклонялись с серьёзными лицами, не замечая, что она вся в трещинах и мухах. И вот эту потрескавшуюся скульптуру пытались продавать как икону будущего.
СССР — первый в этой лавке чудес. С 1920-х годов Советский Союз активно занимался экспортом революции. Это не лозунг, это — технология. Деньги, оружие, тренировки, пропаганда. От Эфиопии до Чили, от Испании до Индонезии — везде можно было найти советских "советников", которые учили местных, как правильно сажать буржуазию и раскулачивать крестьянина.
Но экспорт мечты, как выяснилось, оборачивался импортом страха. Везде, где эта идея укоренялась, начиналось одно и то же: запрет на частную собственность, цензура, диктатура, голод. Буклеты говорили об эгалитаризме, а на деле всё сводилось к распределению нищеты. Сначала — добровольно, потом — под автоматом.
Советский эксперимент был не просто национальным. Он был глобальным провалом с рекламным бюджетом. В одном углу мира морили людей за колоски, а в другом — печатали брошюры о счастье трудового народа.
Северная Корея: пик революционного сюрреализма
Если Советский Союз был учителем, то КНДР стала его фанатиком. Маленькая, одержимая страхом страна, где социальная инженерия доведена до патологического абсурда.
Северная Корея тоже говорила о независимости, достоинстве, национальном возрождении. На деле — в голодные 90-е люди ели траву, кору деревьев и своих умерших родственников. Это не метафора, а доклады ООН и рассказы перебежчиков.
С 1950-х годов Пхеньян тоже пытался «экспортировать революцию» — в Непал, в Анголу, в Бирму. Только экспортировал он не идеологию, а протез тоталитаризма. Всё было как в СССР, только без водки — одни доносы, марши и портреты Кима.
Сегодня Северная Корея — страна, где мечта превратилась в концентрационный лагерь. И всё, чего действительно хотят её жители — это уехать. Сначала в Китай, потом — хоть куда. Перебежчики рискуют жизнью. Их ловят, пытают, убивают. Но они идут. Потому что умирать в свободе легче, чем жить в социализме по-корейски.
Куба: песня и пепел
Куба — особый случай. Там было солнце, музыка, сахар и Че Гевара, чьё лицо печатали на футболках, а не на приговорах. Но и там история развивалась по сценарию из Москвы.
После прихода к власти Кастро начал активно продавать мечту — через студентов, врачей, солдат. Кубинские войска воевали в Африке, кубинские врачи «лечили» Уго Чавеса, а кубинские учителя учили грамоте… заодно и доносить.
Но настоящая правда о Кубе — не в плакатах и не в сигарах. А в беженцах, которые с 1960-х годов пытались уплыть на что угодно — от холодильников до дверей от шкафа. По оценкам, около двух миллионов кубинцев бежали с острова.
Ты не побежишь с родины, если там мечта. Ты побежишь, если там голод, страх и слово «революция» произносится шёпотом — потому что оно может оказаться последним.
Китай времён Мао: смертельная арифметика
Маоизм — это не утопия. Это калькулятор с функцией геноцида.
Китайская «великая культурная революция» и «большой скачок вперёд» унесли, по разным оценкам, от 30 до 45 миллионов жизней. Это крупнейший невоенный массовый голод в истории человечества. Причина? Не засуха. А политика.
Маоистский Китай пытался экспортировать свою модель в Камбоджу, Албанию, Танзанию. И везде результат один: разрушенные деревни, преследования, истребление интеллигенции. В Камбодже под Пол Потом — ученик Мао — погиб каждый четвёртый житель страны.
Китайцы тоже бежали. Через Гонконг, через Вьетнам. Прятались, умирали в пути. Потом — адаптировались, открывали бизнесы. Потому что на свободе даже нищий — человек, а в диктатуре даже министр — марионетка с жетоном страха.
Венесуэла: социализм XXI века, бегство в XIX
Чавес и Мадуро взяли лучшее из СССР, Кубы и Китая — и выжали из этого тошнотворный коктейль. Национализация, ручное управление, уравниловка, нефть в залог лояльности. А потом — инфляция в миллионы процентов, нехватка туалетной бумаги и очереди за хлебом.
И снова — исход. По данным ООН, более 7 миллионов венесуэльцев покинули страну за последнее десятилетие. Это больше, чем во время любой войны в Латинской Америке.
Социализм, который обещал остаться с народом — первым убежал. А за ним — врачи, учителя, инженеры, все, кто мог думать и ходить. Остались — лозунги, портреты и картонные витрины магазинов.
Эмиграция как приговор мечте
Все эти страны — СССР, КНДР, Куба, Китай, Венесуэла — пытались убедить мир, что они строят будущее. Но у будущего есть простая примета: в него стремятся, а не бегут.
США стали супердержавой не потому, что они завоевали полмира, а потому, что туда ехали миллионы — добровольно. Франция, Германия, Япония, Южная Корея — туда стремятся. В социалистические утопии — бегут из. Не в.
Паспорт — главный тест на правду. Если за границу выпускают всех — значит, не боятся правды. Если за побег сажают — значит, правды боятся больше, чем диверсий. Потому что один убежавший — это молчаливый приговор всему строю.
…если хочется продолжения — ты знаешь, где меня найти: там, в моём Telegram-блокпосте. Без пафоса, но с фактами — записки для тех, кто больше не хочет верить в сказки.