— Валечка, тебе письмо! — тётя Галя с соседнего балкона размахивает конвертом так, будто в нём как минимум золотой билет на счастье. — Из нотариальной конторы!
Валентина автоматически вытирает руки о кухонное полотенце, в голову лезет только одно: какая ещё нотариальная контора? Она же ничего не покупала, не продавала, не переписывала ни на кого завещаний… Нелепость какая-то. Спускается вниз, забирает письмо у тёти Гали. Конверт — строгий, официальный, с внушительной печатью. Сдержаться невозможно, Валя вскрывает его прямо в подъезде — дотерпеть до квартиры нет никаких сил.
«Уважаемая Валентина Сергеевна! Сообщаем Вам, что согласно завещанию Зинаиды Михайловны Крюковой, умершей 15 октября, Вы являетесь наследницей…»
Валя перечитывает строчку раз за разом. Тётя Зина? Та самая тётя Зина, мамина двоюродная сестра, c которой виделись-то раз в год, разве что открытками обменивались на Новый год?
Домой поднимается словно не на своих ногах. В комнате Серёжа уставился в телевизор, Машка на кухне корпит над домашкой.
— Серёж, представляешь… — Валя протягивает письмо. — Мне тётя Зина квартиру оставила.
— Какая тётя Зина? — даже пульт от телевизора выпал из рук.
— Ну, мамина родственница. Помнишь, я рассказывала — жила одна, детей не было…
— А-а, в Химках которая? — припоминает наконец. — Вот дела… А сколько стоит квартира?
— Да откуда мне знать… В Химках, по слухам, жильё недешёвое сейчас.
На следующий день Валя берёт за свой счёт пару дней отпуска и едет к нотариусу. Анна Владимировна — женщина строгая, лет шестидесяти, очки на тонкой цепочке.
— Вот все документы, — аккуратно выкладывает. — Однушка в Химках, сорок два квадрата. И банковский счёт — семьдесят три тысячи рублей.
— А других наследников нет? — Валя неуверенно.
— По завещанию — только вы. Но есть нюанс… — нотариус снимает очки, протирает их задумчиво. — К нам уже приходила Людмила Семёновна Григорьева. Говорит, что она племянница покойной.
— И что ей нужно?
— Оспорить завещание. Утверждает, что Зинаида Михайловна была невменяема, когда писала документ.
У Вали внутри всё опрокидывается. Только что узнала про наследство — и сразу проблемы.
— А мне что делать теперь?
— Ждать. Если дело дойдёт до суда — будем разбираться.
Дома Валя рассказывает обо всём Серёже. Тот хмурится, ворочает в голове:
— Может, ну его? Нервы тратить, суды эти… У тебя работа и так нервная.
Валя машет рукой — медсестра, в поликлинике, людям помогает… Деньги не лишние, но главное — это же по праву её.
— Серёж, но тётя Зина на меня всё и оставила.
— Я понимаю… А если Григорьева подаст в суд?
— Значит, буду защищаться. А что прикажешь?
Проходит неделя, звонит нотариус:
— Валентина Сергеевна, Григорьева подала иск. Говорит, ухаживала за покойной последние годы, а вы не навещали.
— Я же не знала, что она болела… Мы редко общались…
— Всё это теперь — в суде доказывать.
Вечером семейный совет. Серёжа разводит руками:
— Валь, может, махнём рукой? Квартира у нас есть, работа — тоже…
— Папа, а если тётя сама маме всё оставила? — не выдерживает Машка с кухни. — Значит, так и хотела.
Валентина гладит дочку по голове:
— Ты у меня умница. Ладно, ребята, поеду к тёте Зине домой. Посмотрю, что там и как.
Квартира в Химках — пятый этаж хрущёвки. Ни консьержки, ни домофона — подъезд темноватый, ключи, выданные нотариусом, весело звякают в кармане…
Открывает дверь — и замирает на пороге. В квартире тихо, всё аккуратно, будто хозяйка вот-вот выйдет из кухни. На полках — книги, на подоконнике засохшие, но всё ещё стоящие в ряд цветы. На столе — аккуратная стопка писем.
Валя берёт верхнее письмо — взгляд сразу цепляется за знакомый адрес. Да это же её почерк! Открытка, которую она отправляла на Новый год три года назад… Следующее письмо — снова её. И ещё одно, и ещё. За десять лет — все открытки, все поздравления, всё от неё… Тётя Зина хранила каждое.
Тут же, на тумбочке, лежит старая фотография: Валя — маленькая, лет пяти, смешно уместилась на коленях у молодой женщины. Это тётя Зина. Валя не помнит даже, что такой снимок был. На обороте аккуратно подписано карандашом: «Моя дорогая Валечка. 1987 год».
Садится на диван, окидывает взглядом комнату. В углу притулилась швейная машинка, возле неё коробка с цветными нитками, пуговицы россыпью. На кухне — банки с классическими заготовками, каждая подписана ровным почерком.
Звонок — Валя вздрагивает, на мгновение не понимая, где она. Лишь потом осознаёт: это телефон.
— Алло?
— Девушка, вы… простите, это Анна Петровна, соседка Зинаиды Михайловны. Вы сейчас у неё?
— Да, я… я племянница…
— Ах, Валечка, так это вы! — голос у Анны Петровны живой, тёплый. — Зинка всё про вас рассказывала. Можно зайду на минутку?
Вскоре в квартиру входит Анна Петровна — пожилая, но бодрая, с палочкой, глазами внимательно смотрит по сторонам.
— Зина всё о вас знала, — усаживается она в кресло у окна. — Где работаете, как у дочки дела… Прямо гордилась вами.
— Но откуда? Мы ведь редко общались…
— Так вы же открытки присылали! Она показывала мне каждую. — Вот, говорит, Валечка пишет, с праздником поздравляет. Работает в поликлинике — людям помогает.
— А эта… Людмила… Она правда помогала ухаживать?
Анна Петровна кривится:
— Ухаживала? Да Людка только в последний месяц появилась. Как узнала — Зина заболела. До этого и не звонила годами.
— А кто с тётей был тогда?
— Мы, соседи. Помогали чем могли: и продукты, и лекарства… А Зина всё говорила: не хочу Валечку тревожить, у неё и так забот полно.
Валю накрывает волна стыда — почему не звонила чаще, не приезжала?
— Зинаида очень вас любила, — вздыхает Анна Петровна. — Говорила, что вы ей как дочь, настоящий человек.
Вечером Валя набирает маму в Тверь:
— Мам, расскажи… А какая тётя Зина была?
Мама надолго замолкает, потом вздыхает в трубку:
— Зиночка… Жизнь у неё тяжёлая. Замуж не вышла, детей не было, всё одна. В школе работала, детей обожала.
— А почему редко общались?
— Да она стеснялась нас тревожить, гордая была. Всё повторяла: у Валечки семья, свои заботы.
— Мам, а мы в гости часто ездили? Как я маленькая была…
— Конечно! Помнишь, ты тогда заболела. Зина всю ночь с тобой сидела, компрессы делала — как настоящая бабушка.
На следующий день — суд. Валентина волнуется, руки леденеют. Григорьева приходит в дорогом костюме, с адвокатом под руку.
— Я прошу признать завещание недействительным, — с нажимом декларирует Людмила. — Покойная была уже не в себе, когда его писала. А истица даже не навещала её!
Адвокат вынимает целую папку бумаг:
— Вот справки, подтверждающие, что моя доверительница ухаживала за Зинаидой Михайловной последние годы…
Валя поднимается:
— Ваша честь, можно мне сказать?
Судья кивает.
— Я действительно редко общалась с тётей, и мне это стыдно. Но она сама не хотела беспокоить… Вот — письма, — Валя разворачивает стопку открыток. — За десять лет она сохранила каждое моё поздравление.
Показывает фотографию:
— А вот мы с ней, когда мне было пять лет. Она меня тогда лечила — я заболела, и всю ночь сидела со мной...
Судья берёт фотографию, внимательно рассматривает, потом долго листает открытки.
— А что вы можете сказать о последних годах жизни вашей тёти?
— У меня есть свидетель, — Валя чуть волнуется. — Это соседка тёти Зины.
Анна Петровна, поддерживаясь на палочку, подходит ближе и начинает свой рассказ:
— Зинаида Михайловна была в здравом уме до последнего дня. Людмила? Да она только месяц назад появилась — как узнала, что Зина болеет, так и объявилась. До того годами ни слуху, ни духу!
Людмила сердито вспыхивает:
— Это неправда! Я ведь звонила ей постоянно!
Судья спокойно смотрит на неё:
— А где же были ваши звонки пять лет назад? Или хотя бы три года назад?
— Я... ну... была занята...
— А Валентина поздравляла регулярно. Вот все открытки — доказательства.
Суд длится почти два часа. Наконец судья произносит решение:
— В иске отказать. Завещание признать действительным. Наследство присвоить Валентине Сергеевне.
После заседания Людмила подходит к Вале, зло выдыхает:
— Думаешь, выиграла? Я буду ещё бороться!
Валя смотрит на неё спокойно, устало:
— Не надо бороться. Ответьте честно: вы тётю Зину правда любили? Или вам просто нужна была её квартира?
Людмила отворачивается, молчит. Ничего не отвечает.
Проходит месяц. Валя снова открывает дверь той самой квартиры — теперь уже своей, официально. Но продавать её не планирует. Скорее наоборот: звонит мужу, голос весёлый и лёгкий:
— Серёжа, а может, давай дачу здесь сделаем? По выходным приезжать всей семьёй...
— Неплохо придумала! А деньги со счёта куда? — интересуется Серёжа.
— На памятник тёте Зине. И — знаешь что? — я ещё хочу стипендию учредить. В той школе, где она работала. Для ребят, у кого с деньгами трудно.
— Валь, ты серьёзно?
— Конечно серьёзно. Тётя Зина всю жизнь детям отдала… Пусть добро от неё не закончится.
Вечером Валя впервые садится в старенькое кресло тёти Зины, берёт наугад дневник, который нашла у неё в тумбочке. Листает, читает, спотыкаясь о знакомые имена. Открывает последнюю запись:
«Сегодня получила открытку от Валечки. Поздравляет с 8 Марта. Пишет, что Машенька в школе хорошо учится. Хорошо, что у меня есть такая племянница… Пусть она никогда не узнает, как я её люблю…»
Валя тихо закрывает дневник, шмыгает носом, вытирает слёзы.
Теперь она точно знает: ничего дороже этой любви быть не может. Деньги уйдут, квартира со временем станет просто местом. А вот память — останется.
Потому что главное наследство — это память о тех, кто нас любил. И ответственность за эту любовь.