Алексей приехал в город рано утром. Туман ещё не рассеялся, а маршрутки уже гоняли по старым улицам, которые почему-то казались ему чужими. Всё вроде на месте — те же дома, те же перекрёстки, киоск у остановки, где раньше брали мороженое. Только внутри — пусто. Будто всё это не с ним было, а в каком-то другом фильме, чёрно-белом и без звука.
Он подошёл к подъезду, всмотрелся в облупленную дверь. Набрал код. Дверь жалобно пискнула, открылась. Пахло тем же — сыростью, пылью, и чем-то, что не выветривается годами. Мать умерла пару лет назад, отец — давно. Квартира осталась. Алексей приехал, чтобы продать. Быстро, без чувств. Но дом будто сопротивлялся. Половицы скрипели не просто так. Воздух был густым, как воспоминание.
Он кинул сумку на диван, прошёл на кухню. Открыл кран — журчание слабое, но вода пошла. Открыл окно. Посмотрел на двор. Всё как прежде. Только качели поржавели, и асфальт в трещинах.
На следующее утро он наткнулся на ящик. Старый, пыльный, с подбитым дном. В нём — открытка. Пожелтевшая, надорванная, с детским почерком: "Папа, прости. Я не знала, что нельзя". У него перехватило дыхание. Он не был отцом. Никогда. Или… так думал?
Сидел на подоконнике, долго. Держал эту открытку в руках, как бомбу замедленного действия. Сердце било в висках. Кто написал? Когда? Почему «папа»? Почему «прости»?
Он не знал, с чего начать. Просто вышел во двор, сел на скамейку. Рядом бабушка кормила голубей. Он глянул на неё, и вдруг спросил:
— А Людмила Петровна ещё здесь живёт? Пятый этаж, крайняя?
— Переехала давно. Вон, к дочери. А вы кто будете?
— Алексей. Сын Маргариты Николаевны.
Женщина долго на него смотрела.
— А… Тот самый? Вас всё искали. Тогда. После…
— После чего?
Она замялась, посмотрела на голубей.
— Не знаю точно. Но шептались. Мол, девочка одна — ваша. Только вас не было, и мать ваша ничего не говорила.
Он вернулся домой, сёл за кухонный стол, уставился в стену. Было чувство, будто мир вдруг стал шатким. Как лед на весенней реке.
Прошёл день. Он нашёл номер Людмилы. Позвонил. Она сперва молчала, потом узнала голос. Сказала только:
— Приезжай. Поговорим. Раз уж нашёл.
Дом был на окраине. Новый, блестящий. Никакой пыли, ни скрипа. Она открыла дверь — постарела, но глаза те же. Умные, колючие.
— Здравствуй, Лёша.
— Здравствуй. Я…
— Знаю. Про открытку. Я думала, ты никогда её не найдёшь.
— Кто это написал?
Она долго молчала. Потом:
— Моя дочь. Твоя. Мы тогда были… ну ты помнишь. Я не сказала. Побоялась. А потом мама твоя узнала. Сказала: "Не рушь ему жизнь. У него новая работа, всё налаживается". А я… согласилась. Слабая была.
Он сидел, сжав кулаки.
— И вы решили всё за меня.
— Мы думали — лучше так. Для всех.
Из соседней комнаты вышла девушка. Лет двадцать. Упрямая, сдержанная. Посмотрела на него. Что-то кольнуло в груди. Глаза. Его. Улыбка — как у бабушки.
— Это и есть…
— Аня, — сказала Людмила. — Поздоровайся.
Девушка кивнула. Села рядом. Молчали. Трое. Каждый — в своей тишине.
Он поехал в гостиницу. Не мог дышать. Казалось, стены давят. Открыл окно. Закурил, хотя бросил десять лет назад.
Утром снова поехал. Сел с Людмилой на кухне. Она наливала чай. Руки дрожали.
— Я не ждала тебя. Думала — ну нет, не найдёт. А теперь боюсь. Что скажешь? Что увезёшь? Или осудишь?
— А чего ты хочешь?
Она не ответила.
Вечером Аня подошла сама. На улице. Стояла, переминаясь с ноги на ногу.
— Мне мама всё рассказала. Я не сержусь. Просто… я не знаю, кто ты. И надо ли мне это.
Он опустил голову.
— Понимаю. Я сам не знаю. Но если вдруг… если захочешь — я рядом.
Она молча кивнула. И ушла.
Он нашёл того соседа, у кого девочка пыталась оставить открытку. Старик, полуслепой, сидел на лавке.
— Да… была такая. Маленькая. Просила. Я… побоялся. Подумал, ты не захочешь. Прости, сынок.
Алексей не ответил. Просто пожал плечами.
Потом было много разговоров. Не обвинений. Просто — разговоров. Он оставался. Ходил в парк с Аней. Она не звала его папой. Но однажды написала сообщение: "Ты поедешь домой? Или уже тут твой дом?"
Он ответил: "Наверное, здесь".
И в этой фразе было всё. Прощение. Начало. И — тишина. Но не та, что глушит. А та, в которой хочется говорить.