— Сколько ты съела гречки?
Голос Егора звучал мягко, почти заботливо, как будто он и правда хотел помочь мне стать лучше. Но я уже знала: за тоном — холод, за улыбкой — отчёт.
Я сглотнула:
— Немного. Где-то полчашки.
Он вздохнул, словно я снова провалила тест.
— Сколько это в граммах?
Я замялась.
— Ну… граммов сто, наверное.
— Наверное? Ты же весила. Весила или нет?
Я виновато кивнула.
Он встал, молча взял мою тетрадку с кухни и открыл на последней записи.
— Вот: 27 мая. Завтрак: яйцо, 60 граммов. Обед: “суп из заморозки”, 220 граммов. Ты сегодня что добавила?
Я чувствовала, как будто сдаю экзамен, но в нём нет ни оценки, ни прощения — только штраф. Он не кричал. Он просто смотрел. Как аудитор, у которого не сходится отчёт.
Когда Егор впервые подарил мне кухонные весы, я улыбнулась. Это был наш третий месяц совместной жизни. Тогда он сказал:
— Понимаешь, Даш, всё в жизни — это баланс. Кто не считает — тот теряет.
Я подумала: ну, звучит логично.
Потом он купил контейнеры с мерками, наклеил на полки стикеры с ценами и датами покупки. На стене кухни появилась таблица — “Рекомендованные порции”. Там были:
- Мясо — 90 г
- Гарнир — 120 г
- Хлеб — максимум 30 г
А потом — тетрадь. “Мой вклад в семью”.
Он называл это не домашней бухгалтерией, а способом “видеть, как ты полезна”.
— Раз ты не работаешь, твоя задача — не тратить. Значит, ты — экономишь. А это, извини, целая профессия.
Вначале я старалась. Потом — боялась забыть. Потом — начала врать самой себе, что это нормально. Потому что легче притворяться, чем признаться: тебя считают расходной статьёй.
Шампунь стоил 320. Я купила его в аптеке — баночка маленькая, но запах… запах напоминал мне бабушкину ванну. Хотелось вернуться в то время, где всё было мягче. Без учёта. Без стикеров.
Когда он увидел чек, не кричал. Он просто выровнял плечи и сказал:
— Триста двадцать? В “Светофоре” — двести восемнадцать. Ты на себя лишние сто рублей потратила. А могла бы — на семью.
Я ответила:
— Я купила его на свои деньги. Мне мама перевела.
— Ты моешься в моей квартире. Пользуешься моей водой. А значит — это уже общий ресурс.
Он замолчал, потом добавил:
— Знаешь, я подумал… тебе на Новый год можно подарить гель — из “Светофора”. Будет вдвойне приятно. И экономно.
Я тогда впервые не ответила. Просто смотрела на окно. Снаружи кто-то смеялся, из открытой форточки доносился лай собаки. Там — жизнь. Здесь — контроль.
— Ты опять долго мылась, — сказал он, как только я вышла из душа.
— Пять минут.
— Семь сорок три. Я поставил таймер.
Я замерла. Он достал свой телефон:
— Один приём душа — шесть литров в минуту. Умножаем — почти пятьдесят литров. А теперь представь: если ты так каждый день…
Он говорил спокойно, но в его голосе слышалось: ты не заслужила этот комфорт.
Потом он начал ставить песочные часы. Потом — таймер отключения воды. А однажды просто сказал:
— Если ты сходила “по-маленькому”, не смывай. Это два литра. Подумай о воде. Подумай о счёте.
Потом началась тема с салфетками. Он ограничил:
— Три на день. Не больше. Привыкай. Это дисциплинирует.
Я мыла кружку и смотрела, как капля воды стекает по пальцу. Хотелось, чтобы и я могла стечь — в слив, в канаву, в тень. Лишь бы не быть здесь.
В тот день я действительно забыла купить хлеб. Он был в списке — но я забыла.
Утром у меня болела голова, потом надо было отнести справку, в аптеке была очередь… Всё навалилось.
Он молча посмотрел в пакет, потом — в глаза:
— Где хлеб?
Я опустила взгляд:
— Прости, забыла.
— Ты знаешь, что хлеб — основа? Что это общее? Это не про “хочу-не хочу”. Это правило.
Он достал листок:
— Хлеб — 26. Плюс штраф — 100. За забывчивость. За неучёт. За безответственность.
Я стояла, как перед начальником. Или палачом.
Он вписал сумму в “твой личный минус” — это была его новая таблица. Слово “минус” он подчёркивал красным.
В тот вечер я плакала в ванной, сидя на крышке унитаза. Свет не включала — зачем тратить электричество? И тогда я впервые подумала: я умираю здесь. По чуть-чуть. Каждый день.
Собиралась я молча. Не ночью, как в кино, и не с истерикой. Утром. Когда он уехал “в офис”. Я знала: у меня два часа.
Сумка — старая, с поломанной молнией. Документы, зарядка, упаковка прокладок. Куртка без капюшона. Всё.
Я не знала, куда иду. Только — откуда ухожу.
Соседка напротив смотрела, как я выхожу с рюкзаком.
— В гости? — спросила она.
— Нет, — ответила я. — На себя.
Я спустилась, не вызвав лифт — он пищит. А я боялась даже звука.
Вышла. Вдохнула. Ветер пах чем-то настоящим — грязью, сигаретами, свободой. И я шла, не оборачиваясь.
Но не знала тогда, что он не отпустит.
Через два дня мне пришло сообщение:
“Ты унесла фен. Верни. Это кража.”
Я заблокировала.
Он написал маме.
— Ваша дочь сбежала с техникой, — объяснял он. — У неё нестабильное поведение. Я волнуюсь. Она может навредить себе.
Мама смотрела на меня странно.
— Он переживает… может, стоит всё уладить?
Я не спорила. Просто ушла обратно — в кризисный центр, где пахло хлоркой и у всех глаза были одинаковые — опустошённые, но живые.
А потом начались настоящие атаки.
Через неделю мне отказали в подработке — уборка офиса.
— Ваш бывший приходил… — мямлила администратор. — Говорил, что вы… эмоционально нестабильны. Он показал переписку. Скрины.
Скрины были фальшивкой. Там “я” просила у него денег “на вино”, угрожала, писала бессвязный бред.
Потом был звонок из управляющей компании:
— К нам пришло письмо: якобы вы оставили долги по ЖКХ в его квартире. Мы сообщим в реестр.
Он создавал почты с моим именем. Писал в ТСЖ. Писал бывшим работодателям. Даже в фонд, где я начала волонтёрить.
— Девушка с расстройством. Будьте осторожны.
Это уже не было любовью. Не обидой. Это было охотой. Только вместо пули — сомнение.
Он продолжал писать. Сначала от своего имени. Потом от фейков.
— Я тебя найду. Ты думаешь, ты сможешь устроиться? У тебя нет ни квартиры, ни опоры. Ты даже грамотно тетрадку вести не умеешь. Ты — никто.
Он украл мои документы с госуслуг. Подал заявку на работу от моего имени — в охрану.
Потом — на микрозайм. На 8 тысяч. На мой паспорт.
Я узнала об этом, когда мне позвонили:
— Ваш платёж просрочен.
— Какой платёж?! — закричала я.
Я сидела на подоконнике. Передо мной — закат. За спиной — холод, усталость, страх.
А ещё — ярость. Тихая, как нож в кармане. Я не хотела больше скрываться. Я хотела его остановить.
Я обратилась в фонд помощи. Там сказали:
— У вас есть все признаки сталкинга. Давайте фиксировать. Записи, скрины, заявления.
Я боялась идти в полицию. Знала: откажут.
— Нет угрозы жизни. Развод — бытовой. Разбирайтесь сами.
Но в фонде нашли юриста.
Он помог составить досье:
- Скриншоты писем
- Записи звонков
- Поддельные заявки
- Свидетельства соседей
- Таблицу “Мой вклад”, где были штрафы, расчёты и пометка напротив моей фамилии: “Пассивный элемент, неэффективна”
Суд стал вопросом времени.
Я не хотела мести.
Я хотела, чтобы он больше не мог считать меня своей собственностью.