Входная дверь захлопнулась и наступила тишина. На потолке в углу копошились у отошедшей обоины тараканы. Снизу слышалась заставка очередного телешоу от бабы Кати. Где-то скулила собака. В опустевшей квартире Олега всё, казалось, замерло в напряжении. Что же будет дальше? Самое отвратительное заключалась в том, что он, оставшись единственным её обитателем, и сам словно потерял на неё права. Хотя с юридическими правами всё было в порядке. За жилплощадь он бился не на жизнь, а на смерть. Ленка с детьми теперь живут в квартире покойной свекрови. Зато им отошёл автомобиль и много чего ещё.
— Всё вышло очень хорошо, и никто не остался обиженным, – сказал бывшим супругам юрист, получая гонорар. В былые дни Олег с Леной переглянулись бы, услышав такую циничную ложь. Но то в былые дни...
Оставшись, в одиночестве, Олег снова припомнил старое своё наблюдение: он всю жизнь откуда-то уходит или от чего-то избавляется. Что это? Психологическая травма? Или просто совпадение? Развить мысль не удалось, в дверь постучали, и Олег пошёл открывать.
— Чего Вам, баб Кать?
Сморщенная, с короткой стрижкой, аккуратно одетая старушка держала в руках кастрюльку, накрытую полотенцем.
— Ой ты...– воскликнула она (видимо, в ответ на его грубое приветствие), — вот пирожков напекла, а внук уехал, мне одной много. Возьмите, вам с Леночкой и детками. А то пропадут.
«Ах ты язва престарелая», – подумал Олег, – «ломает комедию, типа ничего не знает».
— Развелись мы с Леночкой, баб Кать. Нет тут больше ни её, ни детей. – Сказав это, он посмотрел на старушку чуть не торжествующе, в предвкушении театральных ахов-вздохов. Но, к удивлению, баба Катя даже бровью не повела. Она пристально посмотрела на Олега, и он вспомнил, что, кажется, бабушка была совсем непростая. То ли преподавателем работала всю жизнь, то ли научным сотрудником. Ему стало совестно, и он протянул руку к кастрюльке.
– Спасибо, баб Кать. Я Ленке передам... если... за вещами заедет, – соврал он. Знал, что вещи все собраны, а Ленка его видеть больше не желает и считает скотиной.
«Ну и ладно, зато закуска есть».
Соседка молчала, но продолжала смотреть прямо в лицо, отчего становилось очень неловко.
– Баб Кать, ну я пойду.
– Иди, сынок, иди.
Она отдала Олегу кастрюльку (какая-то уж больно лёгкая!) и обернулась к лестнице.
Олег, подавил вздох облегчения, прикрыл дверь и вдруг снова услышал с лестницы голос:
– Отцу может передать чего?
У Олега ноги ослабели, он так и повис на дверной ручке. Не меньше десяти секунд он простоял, тупо уставившись на дверь. Надо было выйти и переспросить бабу Катю, что она имела ввиду, но мысли и тело отказывались слушаться. Посмотрел в глазок. Винтажная серая лестница старого дома уходила спиралью вниз. Лестничная клетка была пуста, очевидно, баба Катя решила не дожидаться ответа и ушла к себе. Да и что он ожидал там увидеть? Призрак отца?
Собственно, кончина его была не стопроцентным фактом. Но последнее время Олег всё чаще ловил себя на мысли, что старик если не уже, то скоро отдаст душу... кому – вопрос открытый. Сначала он успокаивался тем, что, по логике, тело бати обнаружат рано или поздно и с ним обязательно свяжутся. Но недавно звонила тётя Фёля, рассказала, что отца видели с бомжами, естественно, «в стельку». При таком образе жизни и таких друзьях смерть может наступить внезапно и где-нибудь на канаве. Найдут ли, сообщат ли? Неизвестно.
Пытаясь совладать с волнением, он прошлёпал босыми ногами в кухню, достал из холодильника запотевшую бутылку и присосался к ней. Прозрачная жидкость обожгла горло и пустой желудок. Но только когда последняя капля упала на язык, запоздало подумал: «Эх, плохо сейчас будет». Тут он обнаружил, что всё ещё держит в руке кастрюльку с пирожками. Скинул полотенце, кастрюля оказалась пуста. «Вот же... дура... кастрюли небось перепутала!» — с досадой подумал Олег.
Надо было срочно сгладить эффект от выпитой залпом бутылки. Он заглянул в чайник – пусто. Повернул вентиль и стал хлебать прямо из-под крана. Вода, ужасно невкусная, с резким запахом, напоминающим машинное масло, тем не менее сделала своё дело: разбавила «горькую» в желудке. Пошатываясь, Олег пошёл в комнату и упал на диван, привычно обогнув тазом выпирающую пружину. Алкоголь упростил все тяжёлые события этого дня и довольно скоро он уснул, прикрыв ноги сдёрнутым со спинки дивана покрывалом.
Ему снилось, что он сидит за столом в узком и тёмном помещении. Тёмном, даже не смотря на окно больше, чем в половину стены. Странно, но почти весь свет сошёлся на небольшом участке стола, еле-еле распространяясь за его пределы. На столе стояла давешняя бутылка «горькой» и гранёный стакан. В животе стало нелегко, к горлу подкатило. Чтобы только не смотреть на водку, Олег встал, огляделся и с удивлением обнаружил, что находится у себя на кухне. Правда форма её стала более вытянутой. Оконные стёкла, будто матовые, залитые равномерно утренним светом, притягивали взгляд. Ужасно захотелось открыть створку, вдохнуть утреннюю прохладу, услышать, как дворник метёт в тишине дорожку, птичий щебет... Живо представилось, как приятно оказаться сейчас на улице, просто постоять. Может быть, перекинуться словом с тем самым дворником. И таким сильным стало это желание, что Олег решил выйти сейчас же, самым коротким путём — через окно. Эта мысль его позабавила и вдохновила. С детским азартом он сделал шаг к свету, но тут же понял, что ничего не получится. Во-первых, из-за отсутствия каких-либо ручек и даже отверстий под них. Да и вообще вся рама представляла собой монолит, никаких открывающихся частей в ней не угадывалось. Во-вторых, окно вдруг оказалось ужасно высоко. «Я наверное сплю», – догадался Олег.
Послышался тихий стук. «О, баба Катя за кастрюлькой пришла», - сразу понял он и посмотрел на дверь. Та медленно приоткрылась и из проёма на пол легла длинная чёрная тень. Стало жутко. Сразу вспомнилось странное старухино поведение и тот последний её вопрос. Время шло, но по-прежнему никто не вошёл. Только слышалось какое-то копошение. Будто переминается человек с ноги на ногу, но войти не решается.
«Да входи уже», – крикнул Олег. Но голос прозвучал глухо, утонув тут же, как если бы он говорил в подушку. Олег разозлился и закричал изо всех сил: «Чего припёрлась, если не заходишь? Входи, говорят тебе!» Но как он не напрягался, громче голос не стал. Тогда он подбежал к двери и ударил по ней ногой. Дверь захлопнулась и Олегу сразу стало легче. Он накинул цепочку и дважды повернул замок, стараясь отгородиться от того, что было за ней и так постыдно напугало его, взрослого, сильного мужика.
Посмотрел в глазок: на площадке никого не было. Только большая полоска тени лежала на лестнице. Очень необычная то была тень: местами она бугрилась и торчала в стороны наподобие веток.
«Надо выйти и посмотреть», – сказал себе Олег. Сказал вслух, потому что все его чувства были настроены против. Он ещё раз посмотрел в глазок, осторожно, ожидая увидеть там всё, что угодно, даже толпу зомби. Потную спину неприятно холодило.
«А вообще-то, чего я туда пойду? Мне что, больше всех надо». Неизвестно, каких это «всех» он имел ввиду, но необязательность выходить на лестницу Олега очень успокоила. Под ногой хрустнула ветка. Ещё шаг и снова хруст. Он, щурясь, пытался разглядеть что у него под ногами. Это было действительно непросто, в коридор света проникало совсем немного. Казалось, все пространство ниже колен заполнило густой, непроглядной тьмой. Он наклонился и поднял с пола... еловую ветку... И сразу понял, на что была похожа странная тень на лестнице. Рывком отодвинул задвижку старого реечного замка и толкнул дверь, выходить по-прежнему опасался. Догадка оправдалась: вся лестница была усыпана еловыми ветками. Почти чёрные, будто обгорелые, они лежали плотно, полностью покрывая ступени.
– Олег Сергеич! Подъём! Слышишь?
Олег открыл глаза и уставился в стену. Спросонья мысли перепутались, часть оставалась ещё во сне, но чёткость уже потеряли. Другой частью сознания он пытался понять, как оказался в постели.
– Борода, подъём! – С этими словами диван пнули. Услышав своё прозвище (не для всех), он стряхнул остатки сна и сел.
– Ну слава Богу. Я уж думал, с горя снотворного наглотался. – Обладателем голоса и нервного темперамента был его сосед Ромыч.
Олег пробурчал что-то невнятное в ответ, так как его подташнивало.
– Ну-ну, – осклабился Рома. Ты в курсе, что у тебя дверь открыта?
– А-а.. понятно... – голова трещала и всё тело ломило от неудобного старого дивана.
Вдруг в памяти в подробностях всплыл его кошмарный сон, а следом и вчерашнее посещение бабы Кати. Всё вместе создавало ужасно неприятное чувство, подавить которое он не мог, хотя логики явно не прослеживалось никакой.
– Я с 4-го поднимался к себе, смотрю, открыто у тебя. Ну, думаю, точно что-то случилось.
— Нор... Да... Не...
— Да вижу, вижу, – Ромыча явно забавляло состояние друга. — Где у тебя аптечка, надо тебе чего-нибудь принять, а то два жмурика за утро, для меня, пожалуй многовато.
— Как это.. в смысле... почему два?
— Бабку Катю увезли.
— В больницу что ли?
— Ага, в палату к другим безнадёжно больным. Сейчас родственников соберут и что-то решат с ней. Кремируют скорее всего. Хоронить-то в городе негде.
— Померла, понятно, – запоздало сообразил Олег.
— А вчера больной не выглядела.
Рома удивился.
– А ты что, вчера к ней заходил?
– Она заходила, пирожки принесла. То есть пустую кастрюльку, видать, перепутала сослепу. – У Ромы глаза округлились.
– Олег, она месяца полтора в постели лежала, не могла она к тебе сама прийти, – проговорил он медленно, как для ненормального. – Рита моя иногда у неё убиралась, по просьбе её дочери. Бабуська руками еле шевелила. Канал на телеке переключит и лежит отдыхает, такая слабая была. А ты говоришь... Её медсестра с ложечки кормила и памперсы меняла.
Олегу вспомнилось странное старушкино поведение и снова стало не по себе.
— Значит, призрак старухин мне вчера явился! – Он натянуто хохотнул, пытаясь развеять чувство потустороннего.
— А помнишь, как раньше хоронили? — Спросил Ромыч, видимо желая переменить тему.
— Не помню, ты про что?
— Ну не так, как сейчас: приехала скорая с полицией, забрали в морг и дело с концом.
Раньше, помнишь, гроб в доме оставляли, попрощаться родственникам. А потом медленно выносили, торжественно так. Ёлки разбрасывали на пути.
— Ёлки? — Навострил уши Олег. — Слушай, а ведь правда, раскидывали ёлочные ветки. Я уже и забыл про эту традицию.
— Я и говорю. Если уж мы с тобой забыли, то молодым-то и узнать неоткуда.
— Ну и ладно. Подумаешь, великая вещь. Какая разница, таскают труп человека туда-сюда или сразу в печь?
— Не скажи. — Ромыч развалился в кресле, закинув ногу на ногу. — Это нас характеризует, наше мышление. Нам плевать стало на смерть. Нам вообще на всё стало плевать, говоря откровенно. Остались только базовые потребности, и мы все с ними, как с писаной торбой, носимся. Общество потребления. Забыли,
что носим всегда за плечами смертность свою.
«Так, включил философа, сейчас скажет, что похмелиться бы мне не помешало».
— А без неё весь пазл рушится. Раньше человек знал, для чего живёт, помнил, что время коротко... – Он сделал паузу, посмотрел на Олега с жалостью и сказал:
— А неплохо бы тебе, Олежек, похмелиться. Таблетка от головы, конечно, поможет, но в целом – это же полумеры.
Олег к тому времени поднялся, выпил на всякий случай сразу 3 цитрамона (ждать помощи от философствующего друга бесполезно).
— Я сначала чаю, – ответил он и двинулся на кухню.
— Чаю – это ты хорошо придумал! – Крикнул в спину Ромыч. – На меня тоже сделай и пожевать чего-нибудь!
Проходя коридором, Олег отметил: какой же он у него светлый и даже довольно чистый. Хотя квартира в целом запущенная. «Ну ничего. Теперь я за тебя возьмусь». Входная дверь была открыта. Ромыч не удосужился закрыть за собой. Олег выглянул на лестничную клетку: полы намыты, светло, на окне – цветы, плитка на полу новая, стены недавно покрашены. Управдом Палыч старался, нёс свою службу хорошо. Ничего общего с ночным кошмаром. Даже странно, почему это во сне любое искажение реальности кажется нормальным?
«В сущности, он прав», — думал Олег о словах Ромыча. Но обсуждать всё это ужасно не хотелось. Даже мысль о том, что надо мыслить о смерти, делала ему плохо, причём на физическом уровне: живот скручивало и к горлу подкатывал неприятный комок.
— Слышь, Ромыч, а ты просто будь отважным и дерзким, и тебя возьмут в вальгалу, — крикнул он с кухни, – хорошая стратегия: не можешь опровергнуть – высмеивай. За шутку он, правда, сразу поплатился острой болью в голове и решил покамест помолчать.
Роман ничего не ответил. Олег воспринял молчание по-своему и мстительно подумал: «Ага, съел! Отважным-то ты никогда не был».
Олег налил чай, срезал ножом верхушку с пачки чокопаев, попутно придумывая, как бы ему отделаться от незваного гостя, и с этим всем пошёл обратно в комнату.
Вдруг его осенило.
— Ром, слушай, мне надо к отцу съездить. — Соврал он. И тут же понял, какую чушь сказал. Ромыч прекрасно знает об их отношениях с отцом. Но на попятный было поздно и он продолжил:
— Давно у него не был, надо хоть посмотреть, как живёт старик. – Закончил он уже на пороге комнаты.
Роман всё так же сидел, развалившись в кресле, только взгляд его стал какой-то стеклянный. Он медленно повернул голову от окна к Олегу и сказал:
— Правильно, езжай.
Олег остановился в дверях, подходить к старому другу почему-то не хотелось.
– Ромыч, вот у тебя сейчас вид точно, как у бабы Кати вчера. Вы чего с ней вместе у зеркала репетировали?
Рома на миг стал прежним. Секунду он смотрел непонимающе, потом спросил:
— Ты давно с кухни вернулся?
— Чего?
Снова перемена: взгляд спокойный и как бы свысока.
— Если ты останешься здесь, то умрёшь. А главное, что даже не заметишь – как. – Сказал он. – Самое обидное в смерти души то, что она происходит без какого-либо перехода. Нет чёткой границы между жизнью и смертью, как, в случае с жизнью и смертью тела.Ты просто умираешь, а думаешь, что живёшь.
— Ну ты, Ромыч, заигрался уже в философа. Заканчивай давай, — Олегу стало откровенно страшно. Напротив него сидел всё тот же старый его дружок. С которым столько выпито, столько пересужено серьёзностей и глупостей. Но теперь он смотрел взглядом совсем не Ромычевым. И белки глаз как-то странно сверкают. Или то на контрасте с темнотой, окутавшей комнату… «Почему темно? Я же только что проснулся? Или ещё сплю? Тогда, пожалуй, ничего странного: кошмар продолжается. Но я теперь не поддамся. Это мой сон и я в нём хозяин».
— Рома, тебе пора, уходи, — сказал он вслух.
— Никуда мне не пора. И никакой ты здесь не хозяин. Давай, собирай вещи и дуй искать отца.
— Да что вы мне про него все заладили?! Нет у меня отца. Был, да кончился, когда мама погибла! Не хочу знать, что с ним, пусть спивается и пусть его другие из-под забора подбирают. Пусть его бабы по наркологам таскают! Если их, конечно, что-то не устраивает.
Рома молчал. За его спиной сгустилась тень, но его почему-то не поглощала. Тьма как бы окутала некий кокон вокруг его силуэта.
Вдруг наваждение закончилось. Олег поднялся с пола, где пролежал, видимо, несколько часов, судя по затёкшим и замёрзшим конечностям. Он встал и его тут же вырвало. Попытался побежать в туалет, но поскользнулся, упал, размазывая блевотину по полу, ударился локтями и носом. Отвратительно пахло кислым, но подниматься больше не хотелось, не было сил. Он уткнуться лбом в мокрый пол и стал считать до десяти с тем, чтобы после непременно встать. «Раз» — тук — послышался удар, словно в ответ из коридора, — «два» – тук — «три» — снова удар…
— Да что там! — Он сел на колени и посмотрел в прихожую, откуда исходил звук ударов… В прихожей было темно. Олег вглядывался и вдруг различил, а может показалось, низкий силуэт... обезьяны...
Олег встал, осторожно обошёл лужу рвоты и включил лампу вытяжки. Стуков больше не было, и он с надеждой подумал, что силуэт животного ему померещился. Намочил тряпку и стал тщательно протёрать пол. Когда мыл его в третий раз, подумал, что, похоже, просто не хочет идти проверять наличие обезьяны, а так бы уже бросил это занятие.
«Бред какой в голове. Конечно, там никого нет! И быть не может». Он выключил воду, вытер руки полотенцем и решительно пошёл по коридору в прихожую включать свет. Ещё на полпути он понял, что таки не померещилось. Сидит кто-то и глазами сверкает. Дыхание перехватило от страха, но инерции хватило дойти до выключателя и нажать кнопку.
У входной двери сидела и смотрела на него небольшая макака или мартышка — кто их разберёт.... Несколько секунд она спокойно, чуть исподлобья, смотрела на Олега, потом хлопнула ладошкой по кафельному полу. Выждала паузу и снова хлопнула. Олег намёк понял.
— И что мне теперь с тобой делать? — Спросил он мартышку, но та не ответила.
— Всё чудесатей и чудесатей. Неужели это снова сон? Но должен же я проснуться однажды по-настоящему... — Мартышка, похоже, потеряла интерес к Олегу и начала что-то выковыривать длинным пальцем из-под пуфа.
— Мне, пожалуй, на воздух надо. Да, точно. Пойду в парк подышу. — Он снова посмотрел на мартышку. Та, высунув язык, пыталась зацепить нечто в щели между пуфом и полом. Что-то металлическое звякало о кафель и никак не желало цепляться.
— Монетку нашла? — В этот момент макака вытащила наконец из под пуфа длинный гвоздь. Потом пошарила там снова и вытащила второй такой же.
— А ну отойди, я кроссовки возьму. Вот так. А это что ещё такое?! — Кроссовки оказались прибиты к полу, как, впрочем, и вся остальная обувь.
— Ты чего устроила, животное!? — Олег хотел пнуть глупую обезьяну, но та успела отбежать и проворно вскарабкалась на шкаф.
— Пусти козла в ... Ладно, это не подходит, — Олег улыбнулся несостоявшейся народной мудрости. Ужасно хотелось на воздух. Он сходил за отверткой и пассатижами, вытащил гвозди, обул дырявые кроссовки и вышел за дверь.
Солнце пекло так, что весь путь от парадной до парка, а это около двухсот метров, Олег чуть не бежал, щурясь и низко пригибая голову. Последнему способствовали ещё и дроны, как-то уж слишком низко летавшие в это утро. Впрочем, было тихо, только вдалеке за деревьями поднимался столб дыма. Но дрон-ли то, или вспыхнуло что-то, вконец иссушенное солнцем, неизвестно.
В парк он вошёл как в укрытие. Миновав природные ворота из двух склонившихся друг к другу деревьев, он остановился и перевёл дух. Обезьяна всё это время бежала сзади. Он не видел её, но слышал звяканье об асфальт гвоздей и изредка слышал взвизгивания, видимо, тоже не нравилась жара.
Олег обернулся и подождал мартышку. Хотя эта тварь и испортила ему всю обувь, но, странно, не мог он на неё злиться, злость полностью перекрывало сочувствие к этому глупому созданию. И, ещё более странно, он даже ощутил к ней некую привязанность. Точнее – привязанность пополам с отвращением. Он прекрасно осознавал нелепость всех этих противоречивых чувств, но решил подумать об этом позже, когда доберётся до озера.
Мартышке недалеко оставалось до тени деревьев, но она мешкала. Дело в том, что гвозди, раскалённые солнцем, обжигали ей лапки. Она бросала их, облизывала ладошки, но тут же снова кидалась собирать раскатившиеся железяки, чтобы, пробежав несколько метров и визжа от боли, снова их бросить.
— Да оставь ты их! — Крикнул Олег. — Вот же глупая макака (Неглубокое знание животного мира никак не давало остановиться на каком-то одном названии обезьяны). Чего ты в парке собралась с ними делать?
Но обезьяна продолжала возиться и Олег продолжил свой путь
Вид центральной аллеи был самый фантастический: по бокам поднимался пар от чёрной, как нефть, воды; солнечный свет, окрашенный густой листвой, казался зелёным, словно в каком-нибудь старом ужастике. Но больше всего удивляла Олега необыкновенная тишина – точно в вакууме. Так тихо, что слышно любой шорох. Вот, кажется, пробежал кто-то по стволу, цепляясь маленькими коготками. Сзади пыхтит обезьяна, снова слышится звяканье, хотя асфальтированная дорожка давно закончилась. Олег обернулся и увидел, что та уселась рядом со входом в парк и пересчитывает гвозди. Он даже подумал сначала, что показалось, но другого объяснения её действиям не нашёл. Мартышка сидела на земле и перекладывала аккуратно, как драгоценность, гвозди из одной кучки в другую. При этом на мордочке её застыло такое сосредоточенное выражение, что Олег невольно улыбнулся и умилительно сказал: «Ну и дура же ты».
Решив больше не ждать свою спутницу он пошёл быстрее, очень хотелось увидеть озеро. В детстве они с родителями часто гуляли по этому парку, сидели на берегу озера, ловили рыбу. А иногда, с отцом, сворачивали с тропинки и углублялись в лес, перешагивая выступающие корни и обходя топкие места. Олегу очень нравились эти их прогулки, он представлял себя хоббитом Бильбо, а папу – отважным Торином Дубощитом или мудрым Гендальфом. Как же давно это было...
Впереди на тропинке что-то блеснуло, что-то золотое. Олег ускорил шаг но, не дойдя пару метров, понял, что хорошо знает эту вещицу. Он нагнулся и поднял мамину золотую цепочку с кулоном. Этот кулон подарил ей папа ещё до свадьбы, а впервые его сняла она именно в тот день... Перебирая в пальцах цепочку, он во всех деталях вспомнил день, когда их семья раскололась.
Погружений в воспоминания, он и не заметил, как вышел на широкую поляну, посреди которой, словно огромное зеркало, отражало небесную синеву, озеро. Странно, но солнце больше не пекло, дышать стало легко.
— Привет, мама, — сказал он, подойдя к озеру. Олег нисколько не удивился, увидев её, сидящую на траве и кидающую хлеб двум лебедям у берега. Лебеди самые обыкновенные, в то же время казались сказочными: такой невероятной белизны были их перья, что, отражаясь в воде, подсвечивали их снизу.
— Держи, ты обронила.
— О, это же мой старый кулон, — мама улыбнулась и взяла украшение.
— Папин подарок.
— Да, папин подарок. — С этими словами, улыбка (широкая и очень искренняя, так могла улыбаться только мама) медленно сползла вниз, а уже через секунду по щекам покатились слёзы.
— Прости меня, мальчик мой, — она плакала, а Олег, чтобы не заплакать самому, отвернулся к воде. Оказалось, что лебеди уже куда-то уплыли.
— А я никогда и не винил тебя. Но всегда обвинял его и себя в том..., — гадкий ком подкатил к горлу, — в том..., что ты нас бросила! — Последние слова были сказаны почти шёпотом и сразу за ними сзади послышался жалобный птичий крик. Олег обернулся и увидел, как обезьяна, сидя на лебеде сверху, забила одним ударом ладони гвоздь ему в крыло. Рядом лежал второй лебедь, уже прибитый несколькими гвоздями к земле. Мама закричала и закрыла лицо руками. Олег, бледный от ужаса и нелепости происходящего, подпрыгнул к обезьяне и хотел ударить её ногой с размаху. Но почему-то не вышло. Нога, словно в воде, поднималась медленно и тяжело.
— Вот тварь! А ну пошла! — Закричал он. Обезьяна отбежала в сторону, но не слишком далеко.
Когда Олег попытался освободить птиц, она принялась истошно визжать и скалить зубы, но подходить боялась. Мама рыдала в стороне.
— Это мы с папой, — сказала она хрипло сквозь рыдания, — это то, что с нами произошло.
Олег вытащил гвозди один за другим и лебеди уковыляли к воде. Потом он поднял большой круглый камень и запустил им в макаку. Та отбежала довольно далеко, но снова остановилась и начала скалиться. Олег поднял второй камень и сделал вид, что кидает. Обезьяна убежала за деревья. Это Олега вполне устроило.
Лебеди снова скользили по водной глади бок о бок. Только сказочная их белизна теперь была нарушена кровавыми пятнами на крыльях.
— Нет, мам, это не вы. Видишь, они пережили испытание и остались вместе, а вы — нет.
Мама смотрела на него умоляющем о пощаде взглядом, но больше не плакала.
— Я люблю тебя, мам, — сказал он тихо, — Очень. И папу очень люблю. Вы сделали то, что сделали. И я жил так, как жил... Хотя жизнь и сломалась в тот день, когда ты ушла. Но я больше не хочу... Не хочу…
Темнота поглотила маму, озеро, лес и поляну в одну секунду, но уже в следующую он понял, что это темнота под его собственными веками и открыл глаза. Возле кровати кто-то сидел, но всё вокруг было размыто, зрение никак не хотело возвращаться. Олег чувствовал усталость, хотя понял, что лежит в постели и, видимо, уже довольно давно.
— Миша! Миша! Позови медсестру. — Голос Ленки как-то сразу всё поставил на свои места. Он вспомнил, как они ушли от юриста. И ещё он, кажется, напился в баре...
— Олег, ты меня слышишь? — Голос её был взволнованный, но она старалась сдерживаться.
— Слышу, Лен. Ты скажи, как я тут оказался, пока медсестра не пришла?
Лена выдохнула тяжело и сказала уже своим более естественным голосом.
— Как как! Напился и поехал куда-то на каршеринге.
— Далеко уехал? — Он не стал спрашивать, кто виноват. Наверняка ему отвечать.
— Недалеко. До первого перекрёстка. А там в тебя на скорости влетела шестёрка.
— Ясно. — Они помолчали.
— Медсестра что-то не идёт, где её носит? — Сказала Ленка, чтобы скрыть неловкость.
— А ты всё время со мной была тут?
— Я... была, да. И Миша сидел иногда. С работы меня отпустили. — Снова замолчали. Ленка нашла что-то на полу взглядом и теперь рассматривала.
— Ленк. Давай мы не будем разводиться, а?
Она затаила дыхание и не отвечала. Олег даже испугался на миг, что сейчас снова произойдёт какая-то странная перемена и всё окажется сном.
— Слышишь?
— Слышу. — Ленка взяла его за руку.
— Я тебя буду всегда любить и пить брошу. И перестану совсем с тобой ругаться, честно. Но ты меня ругай, я за 11 лет должен ещё получить. Слышишь? — В этот миг вошла медсестра, и бывшую супругу выпроводили. Но в последний момент, когда она уже скрылась за дверью, Олег окликнул:
— Лен!
— Так, пациент, не напряга...
— Подождите. Леен! — Лена заглянула в палату.
— Принеси мне потом телефон, хочу отцу позвонить.
— Пациент, я буду вынуждена к вам больше никого не пускать, если Вы...
— Простите. Больше не буду. — Олег улыбнулся и откинулся на подушку. Кажется, сон наконец закончился.
Автор: Анатолий Конкин
Источник: https://litclubbs.ru/articles/66552-vnutri-cheloveka.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: