Помню, как-то зимой я включил телевизор — случайно, без цели. На экране — он. Лицо узнаваемое, но не отполированное до глянца. Грубоватое, неровное, с тем типом силы, который не показывают на обложках журналов. Александр Балуев. Снова в роли — на этот раз генерал, строгий, упрямый. Один из сотни таких же командующих, которых он играл за жизнь. Но вдруг подумалось: а что, если этот человек вообще не играет?
Про Балуева мы привыкли думать просто: актёр с мощным тембром, с военной выправкой, идеальный для кино про силу, власть и мужской конфликт. Но мало кто знает, как долго он добирался до этой “силы”. И какой ценой.
Он вырос в советской семье: отец — военный, мать — инженер. Всё по канонам эпохи: стабильность, дисциплина, никакой артистической вольницы. Отец хотел продолжения династии — чтобы сын носил форму, командовал, вписывался. А Саша… он стеснялся даже гостей в доме. Прятался, когда в квартире появлялись чужие. Ни тебе лидерства, ни амбиций — сплошная неловкость и какой-то внутренний холод.
Музыкальную школу он завалил: не потому, что не умел, а потому что не смог побороть волнение. Провалился. И всё — никаких больше нот, струн, сцен. Слишком больно. Слишком стыдно.
Но мама — мудрая женщина — продолжала водить сына в театр. И там, в этих пыльных креслах, под шелест занавеса, что-то в нём включалось. То, что не включалось ни в спорте, ни в школе. Он смотрел — и вдруг переставал быть застенчивым. Там, на сцене, были другие жизни. И он чувствовал: однажды — будет там.
Но сначала — холодные коридоры Щукинского училища. Он туда не поступил. Провалился. Опять.
Тут другой бы сломался. Ну подумаешь, не актёр — будешь военным, как отец. Но Балуев среагировал по-другому. Он устроился осветителем на «Мосфильм» — просто чтобы быть рядом. Нюхать этот запах грима, слышать команды режиссёров, быть в гуще — пусть даже с лестницей и фонарём в руках. И параллельно — как проклятый — тренировался в студии художественного слова при ДК. Часами. Днями. Готовил прослушку. Учился управлять голосом, мимикой, телом. Себя же и лепил.
Год спустя он уже был студентом Школы-студии МХАТ. Первый бой он всё-таки выиграл.
Годами в тени. Без главных ролей, без титров. Но с упрямством, как у зверя.
Многие думают, что после МХАТа дорога в кино открыта, как ворота на парад. Ты — молодой, дипломированный, в тебе — огонь. Жди, сейчас позовут, дадут крупную роль, заиграешь — и вот она, слава. Но с Балуевым всё было иначе.
Кастинги — один за другим. Отказы — пачками. Режиссёры морщились: губы тонкие, нос выдающийся, лицо не по канонам. Не “киногеничный”. Понимаете, да? Человек закончил МХАТ, тащил себя к мечте через отказ и пот, а ему — «непластичный типаж». Что ж, пластика — в глаза. Он не сдался.
Сцена спасла. В Театре Советской Армии Балуев оказался своим: фактура, сила, умение держать паузу. Но и там — в эпизодах, без соло. Главное — был в деле. Через шесть лет ушёл в Театр Ермоловой. И снова — не «звезда». А рабочий. Упрямый. Немного мрачный. Тот, кто точно знает, что громкие овации — это результат, а не цель.
В кино его стали звать по чуть-чуть. Эпизоды. Секунды. Иногда даже не указывали в титрах. Выходит — сыграл, а официально тебя будто не было. Призрак. Для актёра — хуже не придумать.
Но он выходил на съёмки всё равно. Не ждал "своего времени" на диване. Ходил, стучался, соглашался на роли, где можно было хотя бы шепнуть пару фраз в кадре. Почему? Потому что у него была одна цель: остаться в профессии. Ни карьера, ни славы, ни гонораров — просто возможность работать.
В 1988 году случился прорыв: фильм «Жена керосинщика». Первая главная роль. Не бестселлер, не блокбастер. Но заметили. И пошло.
Потом — «Мусульманин» Хотиненко. И вот тут сработало. Балуев сыграл вторую роль, но сделал это так мощно, так пронзительно, что его не просто заметили — ему вручили «Нику». А главное — в нём увидели: не просто образ, не просто мужественность. В нём увидели глубину. Уязвимость. Настоящесть.
Он засветился в Голливуде. Снялся в паре проектов. Но ушёл сам. Объяснил просто: скучно. Одни и те же роли. Сила, бездушие, фон. А он хотел быть — личностью.
В России его ждали десятки образов: Жуков, Ричард Львиное Сердце, Герасим, криминальный авторитет, художник, офицер. Один актёр — целая антология русской мужской боли и силы. Он не играл, он собирал их по кусочкам. Через взгляд. Через стиснутые губы. Через молчание.
Но вот что удивительно: при всей внешней «твёрдости» Балуев оказался человеком крайне личным. Закрытым. Уязвимым. Однолюбом.
Однолюб, который не удержал любовь. И всё ещё не даёт себя расспрашивать.
Балуев всегда говорил: «Я однолюб». Не с экрана, не на ток-шоу — в редких интервью, спокойно, без нажима. И казалось — веришь. Не по роли, а по глазам.
Свою единственную жену он встретил случайно — не на красной дорожке, не в тусовке, не на гастролях. В Крыму. Она — польская журналистка, Мария Урбановская. Старше, с двумя детьми. Сложная судьба. И не канонически красива — не та, что цепляет массовое внимание. Но он влюбился. Сразу. Без «но».
Мужчина, который играл генералов, вдруг превратился в мягкого, почти школьного влюблённого. Её семья тогда уже трещала по швам, и когда Балуев начал ухаживать, формальностей в её браке уже не осталось. Он не испугался ни детей, ни возраста, ни статуса. Женился. В 2003-м у них родилась дочь — Мария-Анна. Он не скрывал: это — его главная любовь. Не сцена. Не кино. Не карьера. А девочка, которую он называл солнечным пятном своей жизни.
Он таял рядом с ней. Мог отменить работу, чтобы быть рядом. Умел быть отцом — не «громким», не демонстративным, а настоящим. Тихим, заботливым. Говорил: «Она научила меня мягкости».
Но через 10 лет — развод. Тихий, без скандалов. Причина — банальна, как у многих: он слишком много работал. Постоянные съёмки, перелёты, театры. Она — устала. Уехала в Польшу. С дочерью.
И вот тут началась та часть жизни Балуева, о которой он почти не говорит. Он погрузился в молчание. Работал ещё больше. Спасался съёмками, режиссурой, продюсированием. И каждый раз, как только выдавалось несколько дней — летел в Варшаву. К дочери.
Они не прерывали связь. Он никогда не скрывал, как тяжело дался ему этот разрыв. «Однолюб» — это не красивая формулировка для интервью. Это его суть. И когда брак распался, он — осиротел. Не в бытовом, а в мужском, глубоком смысле.
Вот вам контраст: на экране — непоколебимый, решительный. В жизни — человек, который не может простить себе, что не удержал самое главное.
А дальше — тишина. Почти десять лет. Вокруг Балуева не было скандалов, громких романов, разоблачений. Только работа. Только сцена. Только дочь.
Но одна женщина всё же стала рядом. И это — отдельная история.
67 лет, красные дорожки и один мужчина в тени. Что на самом деле связывает Балуева и мать певца Матвейчука?
Когда о нём пишут, почти всегда говорят: «скрытный», «немногословный», «держится особняком». Это не маска. Это оборона.
Но рядом с Балуевым уже много лет — женщина, о которой почти ничего не говорят вслух, но знают все. Ольга Матвейчук. Художник по гриму, профессионал старой школы. Мать Глеба Матвейчука — того самого, певца, композитора. Ольга — человек из закулисья. Не звезда. Не публичная фигура. Но с тех пор, как в жизни Балуева случился развод, она была где-то рядом.
Познакомились они на съёмках. Не вспышка, не роман с огоньком и ресторанами. Работа, взаимное уважение, профессиональный ритм. Он — в роли, она — с кистями и пудрой. И, как говорят те, кто их видел вместе, что-то между ними случилось не по сценарию.
У неё тогда был муж — Алим Матвейчук, художник кино. Но при этом СМИ уже писали о близости с Балуевым. Никаких официальных заявлений, никаких признаний. Всё — между строк. Они летали вместе отдыхать, появлялись на мероприятиях. Когда Балуев болел — она ухаживала. Когда её муж был жив — он тоже был рядом. Парадокс? Возможно. Но бывает, что в жизни — не линейные сюжеты, а многослойные.
В 2021 году Ольга Матвейчук овдовела. После этого их стали видеть вместе чаще. На премьерах, фестивалях, за границей. Она теперь — не только художник, но и директор Балуева. Всё время рядом. И всё так же — ни одного комментария. Ни подтверждений, ни опровержений.
Некоторые называют это удобством: мол, возраст, опыт, уже не до страстей. Другие говорят о партнёрстве. Кто-то — о дружбе. А кто-то уверен — это и есть настоящая зрелая любовь, в которой нет нужды ничего доказывать.
Сам Балуев только усмехается, если его спрашивают. Молчит. И, кажется, даже в этом молчании — уважение. К себе. К ней. К тому, что за кадром.
Сегодня ему 65. Он по-прежнему снимается, работает, строит проекты. Он не выставляет напоказ своё счастье — потому что оно, возможно, слишком личное. Но в этих кадрах, где он идёт рядом с Ольгой, нет фальши. Там — тепло. Спокойствие. И, может быть, ответ на вопрос, почему тот самый «однолюб» всё-таки не один.
Он просто остался собой. А это сегодня редкость.
Я иногда думаю: что делает актёра настоящим? Талант? Известность? Призы на фестивалях? Всё это — шум. Настоящесть — в том, как человек живёт, когда на него не смотрят.
Александр Балуев — не герой эпохи в Instagram. Он не продаёт образы, не вещает из автомобилей бизнес-класса, не рассказывает о «проекте себя». Он просто делает своё дело. Тихо. Упорно. Уже сорок лет. И продолжает делать, когда многие сдаются, уходят, ломаются.
Он не стал жертвой клише. Не растворился в образах. Не растерял себя в кадре. Он — из тех, кто не прячется за ролью, а приходит в неё с чем-то своим. С опытом. С раной. С правдой. Иногда — с болью. Но всегда — живым.
Про него нельзя сказать, что он «идеальный». Он сложный. Иногда резкий. Иногда упрямый. Но таких людей больше не делают. Они — как редкий металл. Их не выковывают, они растут сквозь время. И выживают не потому, что легче всех, а потому что крепче.
Он не воюет за внимание. Он просто рядом. В каждом фильме. В каждом взгляде из темноты сцены. В каждом мужчине, который когда-то потерял и научился молчать.
И если вы когда-нибудь увидите его в аэропорту или на премьере — не подходите с вопросами про личную жизнь. Просто посмотрите, как он идёт. Спокойно. Уверенно. Без нужды что-то кому-то объяснять.
Это и есть тот самый редкий случай, когда человек — не герой, а опора. Не икона, а камень. Стоит. Молчит. Но держит.