Тётя Лиля всегда говорила: «Егор, милый, не приглашай этого Макара к себе. У него глаза волчьи». А я смеялся над соседкой, качал головой — что она понимает в мужской дружбе? Двадцать лет знаю Макара, со школьной скамьи. Брат родной почти.
— Что ты, бабушка, переживаешь? — отмахивался я тогда, поливая цветы у забора. — Макар — золотой человек.
Теперь бы послушал старушку.
***
— Егор! Макар приехал! — Анфиса радостно выбежала из дома, размахивая руками. Волосы рассыпались по плечам, щёки розовые от волнения. Она всегда любила гостей, наша хозяйка.
Макар вылез из потрёпанной «девятки», потянулся, оглядел наш участок. Дом двухэтажный, бассейн искрится на солнце, сауна отдельно стоит — красота. Я работал как проклятый, чтобы всё это построить.
— Ну ты и загнул, браток! — хлопнул он меня по спине. — Живёшь как царь!
— Заходи, заходи! — Анфиса взяла его под руку. — Покажу дом!
Что-то кольнуло меня тогда. Слишком быстро она его подхватила, слишком близко прижалась. Но я отогнал дурные мысли. Жена у меня общительная, всех любит.
— Остаюсь на две недели, — объявил Макар за ужином. — Если не возражаете.
— Конечно, оставайся! — Анфиса налила ему ещё вина. — Правда, Егор?
Я кивнул. А что оставалось?
Первую неделю мы жили как в раю. Каждый день шашлыки, пиво рекой, музыка до утра. Приглашали соседей, друзей. Макар оказался душой компании — анекдоты рассказывает, на гитаре играет, всех веселит.
— Какой у тебя друг интересный, — сказала Анфиса, убирая после очередной вечеринки. — Столько в нём энергии!
— Да, парень что надо, — согласился я, собирая пустые бутылки.
А она улыбалась какой-то особенной улыбкой. Мечтательной что ли. И на Макара засматривалась частенько. Он тоже не отводил от неё глаз.
«Дурак, что думаешь такое», — одёргивал я себя. Но червячок сомнения уже начал точить душу.
На второй неделе что-то изменилось. Анфиса стала краситься по утрам, хотя раньше дома ходила без макияжа. Новое платье надела — ярко-красное, обтягивающее. И смеялась она теперь звонче, игривее.
А Макар... Макар начал делать ей комплименты.
— Анфиска, ты сегодня просто огонь! — говорил он, когда я приходил с работы.
— Да ладно тебе, — отмахивалась она, но румянец выдавал удовольствие.
Они вместе готовили ужин, вместе убирались в доме. Смеялись над какими-то своими шутками. А когда я подходил, замолкали.
— О чём говорили? — спрашивал я.
— Да так, ерунда, — отвечал Макар. — О погоде.
И они переглядывались. Быстро, украдкой. Думали, я не замечаю.
Тётя Лиля заглянула как-то вечером за солью.
— Егор, а где твоя Анфиса? Что-то не видно её...
— Да в сауне они с Макаром, — ответил я рассеянно, листая газету. — Парятся.
Старушка замерла на пороге.
— Вместе парятся?
— Ну да. А что?
Она покачала седой головой, ничего не сказала. Но взгляд у неё был такой... сочувствующий что ли.
Тогда меня как током ударило. Вместе парятся! Как это — вместе?
Я рванул к сауне. Сердце колотилось как бешеное. «Не может быть, — твердил я себе. — Не может быть!»
Дверь была заперта изнутри. Я приложил ухо — слышны голоса. Шёпот. Смех.
Потом тишина.
Потом... звуки, которых не должно было быть.
Руки затряслись. Голова закружилась. Двадцать лет брака! Двадцать лет я этой женщине доверял как себе!
Я рванул дверь со всей силы. Замок треснул, дверь распахнулась.
И я увидел их.
— Егор! — Анфиса вскрикнула, хватаясь за полотенце.
Макар даже не пытался прикрыться. Сидел на полке, усмехался. Наглец!
— Ну что, браток, — сказал он спокойно. — Застукал.
Меня трясло от ярости. Кровь стучала в висках. Двадцать лет дружбы! Двадцать лет я этому человеку доверял! А он... он...
— Как ты мог?! — закричал я. — Как ты мог, сволочь!
— Да брось ты, — Макар встал, потянулся за одеждой. — Ничего особенного не случилось. Подумаешь...
Я набросился на него. Кулак сам нашёл его челюсть. Хрустнуло что-то. Макар упал на полку, застонал.
— Су..а! — завопил он, держась за лицо. — Спятил что ли?
— Спятил?! — Я готов был добить его. — Спятил?! Ты с моей женой, а я спятил?!
— Хватит! — Анфиса встала между нами. — Хватит, Егор!
— Хватит?! — Я не мог поверить собственным ушам. — Тебе хватит говорить?!
Она смотрела на меня чужими глазами. Холодными. Будто я был ей никем.
— Мы любим друг друга, — сказала она тихо.
Эти слова ударили больнее любого кулака. Мы любим друг друга. Просто. Спокойно. Как будто речь шла о погоде.
— Любите? — переспросил я. — А я что, чужой?
— Прости, Егор, — Макар вытирал кровь с разбитой губы. — Так получилось. Не планировали мы ничего.
— Не планировали? — Голос мой сорвался на крик. — Две недели под моей крышей живёшь, мой хлеб ешь — и не планировал?!
Он пожал плечами. Ему было всё равно. Двадцать лет дружбы — и всё равно!
— Я собираю вещи, — объявила Анфиса.
— Куда это?
— Уезжаю. С Макаром.
Вот так. Без объяснений, без извинений. Уезжаю с Макаром.
Она прошла мимо меня в дом. Я слышал, как она наверху открывает шкафы, кидает вещи в чемодан. Торопится. Боится, что я передумаю и не отпущу.
А я стоял в этой проклятой сауне и не мог поверить происходящему. Ещё утром мы завтракали втроём, шутили, планировали на выходные в лес съездить. Ещё утром у меня была жена, был лучший друг...
— Хорошо же ты меня подставил, — сказал я Макару.
— Я ничего не планировал, — повторил он. — Само как-то получилось.
— Само? — Я засмеялся горько. — Само в постель к моей жене залез?
Он не ответил. Одевался молча, старательно не глядя в мою сторону.
Через полчаса они грузили вещи в машину. Соседи выглядывали из окон — такого скандала наш тихий переулок давно не видел.
Тётя Лиля стояла у своего забора, качала головой.
— Говорила я тебе, Егор, — прошептала она. — Говорила — не пускай волка в дом.
Анфиса села в машину, даже не обернулась. Двадцать лет совместной жизни — и даже не обернулась на прощание.
Макар хлопнул дверцей, завёл мотор.
— Прости, братан, — крикнул он в окно. — Так вышло!
И они уехали. Увезли с собой мою жизнь, мою веру в людей, моё доверие.
А я остался один в этом большом доме. С бассейном, с сауной, со всем, что строил для семьи. Только семьи больше не было.
— Молодец, что выгнал, — сказала тётя Лиля, принося мне на следующий день горячих пирожков. — Такие люди счастья не принесут.
— Да уж, — вздохнул я. — Наивный я, тёть Лиль. Поверил в дружбу.
— Не наивный, — погладила она меня по плечу. — Добрый. А добрым в этом мире приходится туго.
Но я знал — она права была с самого начала. У Макара действительно глаза волчьи. Просто я не умел их читать.
Теперь умею.
Прошёл месяц
Я жил как в тумане — работа, дом, работа, дом. Соседи здоровались сочувственно, а некоторые и вовсе отводили глаза. Наверное, жалели. А может, боялись, что такое заразно.
Тётя Лиля приносила еду каждый день. Говорила, что худой стал, бледный. Сама садилась рядом, рассказывала новости из переулка — кто что купил, у кого внуки приехали. Простые, тёплые слова. Они помогали.
— Знаешь, Егор, — сказала она как-то вечером, — у меня тоже был такой Макар когда-то. Я поднял голову от тарелки с борщом. — Как это? — Да так же. Мужу доверяла, а лучшая подруга... — Старушка помолчала, глядя в окно. — Тридцать лет назад было. Думала, мир рухнул. А потом поняла — не мир рухнул, а иллюзии. — И что делали? — Жили дальше. А что ещё остаётся?
В начале второго месяца позвонил Макар. Голос пьяный, жалобный.
— Егор, братан, как дела? Давай встретимся, поговорим... — О чём говорить? — спросил я спокойно. — Да понимаешь... Анфиска... она... — Он замялся. — Короче, с другим ушла. Представляешь?
Я представлял. Ещё как представлял. — И что теперь? — Может, помиришься со мной? А? Двадцать лет же дружбы... — Было двадцать лет, — сказал я и повесил трубку.
Он звонил ещё несколько раз. Потом перестал.
Весной я затеял ремонт. Снёс сауну — не мог больше на неё смотреть. На этом месте посадил яблони. Тётя Лиля сказала: «Правильно, Егор. Пусть что-то хорошее растёт».
Дом покрасил заново, купил новую мебель. Старую, где сидели они, выбросил без сожаления. Пусть другие покупают со скидкой — мне она была не нужна.
Работать стал ещё больше. Принимал заказы, которые раньше отклонял. Деньги не были главным — главным было не думать. Руки заняты, голова занята, а сердце... сердце постепенно заживало.
Летом встретил в магазине одноклассницу — Наташу Кольцову. Помнил её тихой девочкой с косичками. А она выросла в красивую женщину — спокойную, с умными глазами.
— Егор! — обрадовалась она. — Не виделись сто лет! Разговорились. Оказалось, тоже недавно развелась. Муж ушёл к молоденькой секретарше.
— Знаешь, — сказала она, — сначала хотелось всех мужиков записать в козлы. А потом поняла — дело не в мужиках. Дело в том, что не всех людей можно узнать сразу. Некоторые показывают истинное лицо только через годы.
Мы стали встречаться. Не спеша, без спешки. Просто разговаривали, гуляли, ходили в кино. Наташа была другой — открытой, но не навязчивой. Рассудительной, но не холодной.
— А ты не боишься снова довериться? — спросил я как-то. — Боюсь, — ответила она честно. — Но что делать — жить-то надо. И любить тоже надо. Только теперь глаза открыты.
Тётя Лиля одобрила мой выбор. — Хорошая девочка эта Наташа, — сказала она. — Глаза у неё честные. Не то что у той... — Не надо, тёть Лиль. — А что не надо? Правду говорить? Ты теперь умный стал, Егор. Жизнь научила.
Да, научила. Научила не принимать слова на веру, а смотреть на поступки. Научила, что настоящая дружба не предаёт, а настоящая любовь не убегает при первой трудности. Научила различать волчьи глаза за улыбкой.
Осенью сделал Наташе предложение. Свадьбу играли скромно — только самые близкие. Тётя Лиля была свидетельницей. — Вот теперь правильно, — сказала она, обнимая нас обоих. — Вот теперь по-настоящему.
А в декабре пришло письмо от Анфисы. Странное, жалобное письмо. Писала, что жалеет о том, что натворила. Что поняла — совершила ошибку. Что хочет вернуться.
Я прочитал письмо дважды. Потом сжёг в камине. Наташа спросила что горит — сказал, что старые квитанции.
Некоторые двери, когда закрываются, больше не открываются. И это правильно.
Сейчас, когда прошло уже три года, я иногда думаю — а может, и хорошо, что так получилось? Если бы не та история, не встретил бы я Наташу. Не понял бы, что такое настоящая любовь. Не научился бы читать людей.
Тётя Лиля, дай Бог ей здоровья, всё так же приносит пирожки по выходным. Только теперь печёт для троих — у нас с Наташей родился сынишка. Назвали Максимом.
— Смотри, чтобы у твоего Максима глаза были добрые, — сказала старушка, качая малыша. — А то волчьих глаз в мире и так хватает.
Смотрю на сына — глаза у него ясные, как у матери. И пусть такими остаются. А уж я-то теперь точно научу его отличать друзей от врагов.
Волков от овец.