— Марина, я вот смотрю, ты опять макароны на ужин сварила, — Алексей стоял на пороге кухни, как прокурор перед присяжными. — А ты не подумала, что мужчине, может, мясо нужно? Силы восстанавливать. Я же целый день… ну, ты понимаешь.
Марина не отрывала взгляда от экрана ноутбука. В отделе был конец квартала, отчёт поджимал, а дома — всё тот же “конец терпения”.
— Лёш, ты без работы уже третий месяц. Что именно ты восстанавливаешь? Моральный дух после сериалов? Или пальцы после джойстика?
Сказано было не злобно, а буднично. Устало. Как если бы она каждый день выносила ведро мусора и ещё одно — с разбитыми иллюзиями.
Алексей фыркнул. Резко так, как будто она его в чём-то унизила. Хотя унизиться можно, только если есть гордость.
— Знаешь, я между прочим не по своей воле без работы остался. Оптимизация. Всех порезали. Не только меня.
— Конечно. “Оптимизация”. Просто ты был самым дорогим, наверное. Или самым неуловимым — приходил, когда все уже ушли.
Марина наконец закрыла ноутбук и посмотрела на него. Взгляд был не злобный, скорее разочарованный. Как у школьной училки, которая в десятый раз объясняет, почему нельзя списывать, а её снова ловят с той же шпаргалкой.
— Ты вообще планируешь что-то делать? — спросила она спокойно. — Работа, подработка, курсы хотя бы?
Алексей тяжело опустился на табурет. Пузо соскользнуло на колени, майка натянулась. Он выглядел как человек, от которого жизнь чего-то требует, но он, в принципе, не готов.
— А чего я один? — выдал он наконец. — У нас семья, между прочим. А ты — начальник. У тебя зарплата в два раза больше. Справедливо будет, если ты пока потянешь. Я потом наверстаю. Ну… когда всё наладится.
— Ага. Только вот “потом” у тебя наступает не в календаре, а в параллельной реальности.
Она встала, пошла к плите, помешала макароны, чтобы не слиплись, и добавила чуть масла. Дом пах не ужином, а тяжестью чужого присутствия. Таким... жирным ожиданием, что ты должна. Потому что женщина. Потому что успешная. Потому что, видимо, на челе написано: банкомат с борщом.
— Лёш… — начала она осторожно, — у меня ощущение, что ты… не то чтобы стараешься, понимаешь? Как будто тебе удобно.
— Неудобно мне! — взорвался он. — Ты думаешь, легко сидеть дома, когда жена начальник? Все смотрят, как на альфонса! Ты не понимаешь, каково это — быть без дела, когда все вокруг…
— Поддерживают тебя морально, за счёт моего счета? — тихо вставила она.
Он замер. Потом поднял голову и процедил сквозь зубы:
— Тебя кто-то науськивает, да? Мамка моя была права. Ты с гонором. Ты не про семью думаешь, а как бы повыше забраться и всем указывать. И мне, и ей.
Ах, вот и она. Слово-камень. Свекровь.
— Мамка твоя, между прочим, вчера мне звонила. Интересовалась, почему мы не поехали к ней на выходные. Говорит, что я “оторвала сына от корней”. Слышишь? Оторвала.
— Ну, она… она волнуется! — начал Алексей. — Её сыну тяжело, а ты… холодная, как бухгалтер на налоговой проверке.
Марина смотрела на него. И видела: вот он. Муж. Когда-то был стройный, смешной, с вечно перебинтованными пальцами — то ремонт делал, то машину чинил. Слова “люблю” и “я всё сам” были тогда его девизом. А теперь? Теперь — ложка, диван, мамкины советы, и жонглирование чувством вины.
— Лёш… — Она села напротив. — Я не холодная. Я просто устала. Я вкалываю, как лошадь. А ты с мамой решаете, что я должна быть ещё и… виноватой. За что? За то, что ты ничего не хочешь?
— Да я хочу! — Он вскочил. — Я просто… не вижу смысла рыпаться, если ты всё равно делаешь за двоих! У нас же нормально всё. Зачем что-то менять?
— Нормально? — Марина хмыкнула. — Это у тебя нормально — на мои деньги жить, и жаловаться, что макароны без мяса?
Тут зазвонил телефон. Она глянула на экран. “Тамара Павловна”.
— Вот и она, — пробормотала Марина. — Прямо по расписанию. Похоже, сегодня — пятничный инструктаж.
Алексей посмотрел с укором:
— Не бери трубку. У неё давление. Вдруг расстроится.
— Расстроится? — Марина прищурилась. — А я, по-твоему, из мрамора? У меня нет давления, нет эмоций? Ты хоть раз спросил, как я себя чувствую? Сколько я сплю? Что мне снится?
Он молчал.
Телефон замолчал.
Марина встала, взяла тарелку, положила макароны. Одну. Себе. Остальные остались в кастрюле.
— Ужин на плите. Но мясо — сам. Я сегодня директор. А не жена, домработница и психотерапевт в одном лице.
Алексей сел обратно. Плечи опущены. А в голове, вероятно, обида: “Она опять меня не поняла”.
А Марина ушла в спальню. Села на кровать. Открыла сообщения. Промотала вниз. Там, под рекламой доставки воды, — номер юриста, которого рекомендовала коллега.
“На всякий случай”, — тогда пошутила та.
А сейчас — не до шуток.
***
Субботнее утро началось с аромата старых духов и звона ключей в замке.
Марина в халате вышла в коридор и застыла. Перед ней, как мавзолей среди огорода, стояла Тамара Павловна. Пальто цвета заплесневелого шампанского, сумка как бухгалтерская папка из начала двухтысячных, взгляд — как у офицера, пришедшего проверять тыл.
— Ты чего, с ключом? — Марина поджала губы. — Опять от Алексея тайком дубликат сделала?
— Не тайком, — ответила свекровь, входя, будто ей сюда по завещанию положено. — Он сам дал. Чтобы не дергать по пустякам. Я же не каждый день!
— Второй раз за неделю, — пробормотала Марина, глядя, как та развешивает пальто на её крючок. — Прямо как рейды Роскомнадзора.
— Я чайку бы, если ты не занята, — сказала Тамара Павловна и прошла на кухню, будто домой вернулась после длительной командировки в реальность.
Марина прошла за ней, наливала воду в чайник и чувствовала, как всё внутри стягивается: от желудка до висков.
— Знаешь, Марина, — начала свекровь, усаживаясь за стол, — ты — женщина, да ещё и с должностью. Тебе трудно понять, как мужчине тяжело, когда он не работает. Это травма. Психологическая. Алексей мучается. Не ест почти. Только и делает, что переживает. А ты его добиваешь.
— Он вчера съел банку сгущенки и полпиццы. “Почти не ест”, это когда слёзы на хлеб капают, а не кетчуп от “четырёх сыров”.
— Ты всё в шутку. Всё с иронией. А у него — депрессия. Ты читала, что такое мужская депрессия? Там написано: “женщина должна поддерживать”.
— Я читала, — кивнула Марина, включая плиту. — Там ещё написано: “если поддержка превращается в эксплуатацию — женщина имеет полное право сказать “стоп”. Даже в caps lock.”
Тамара Павловна шумно вздохнула. Достала из сумки лист бумаги.
— Я тебе не враг. Я просто мать. Мать, которая хочет, чтобы её сыну не было стыдно. Поэтому я составила список. Чтобы было понятно — сколько вы тратите. И сколько ты можешь компенсировать.
Марина взяла лист.
Список начинался с “коммуналка, свет, вода, интернет”, продолжался “массаж Алексею для снятия напряжения” и завершался пунктом “карта в спортзал (чтобы отвлечься от стрессов)”.
— Массаж? Он что, олимпийский чемпион, которому плечо натирать надо?
— А что? Здоровье важнее всего, — спокойно сказала свекровь. — У тебя же есть деньги. Не обеднеешь. А если нам на карту сразу переводить будешь — так всем удобнее.
Марина не села. Она встала у окна и, глядя на унылый пейзаж двора, спросила, не оборачиваясь:
— Вы точно пришли сюда ради сына? Или вы просто нашли новый способ отыграться за то, что у самой в жизни ничего не вышло?
Молчание.
— Ты ничего не знаешь, — прошипела Тамара Павловна. — Я растила его одна! Без алиментов! Без помощи! Я по суткам работала, чтобы у него всё было. А ты… ты ему даже на ужин мясо не готовишь! Что это за жена?
Тут вошёл Алексей. В трениках. С чесалкой для спины.
Он остановился, увидев их обеих, и слегка побледнел.
— Мам, ты чего рано?
— Я пришла, чтобы навести порядок. Пока ты сидишь, как дитя божье, и ждёшь, что Марина станет человеком.
— О, не начинай, — вздохнул он. — Мы же договаривались — без сцены.
— Сцена? — фыркнула Марина. — А я думала, вы тут семейный совет устроили. Вы что, правда считаете, что мне по расписанию платить за вашу капризность? Это не ЖКХ, это мой брак!
Тамара Павловна вскочила.
— Ты неблагодарная! Я тебя никогда не одобряла, но молчала! Терпела! А ты… ты разрушила моего сына! Он теперь ничтожество!
— Я разрушила? — голос Марины задрожал, но она не сдалась. — Я строила всё — эту квартиру, карьеру, отношения! И вас обоих тащу на себе, как сломанный диван! А он… он даже не пытается подняться. Вы же его растили не как мужчину, а как комнатное растение!
— Прекрати! — заорал Алексей. — Это ты всё разрушила! Своей злостью, своими “таблицами расходов”, своей холодностью!
И тут произошло то, чего никто не ожидал.
Марина подошла к тумбочке. Открыла ящик. Вынула сберкнижку. Старую, завалявшуюся, бумажную. И спокойно, не глядя, порвала её на части.
— Тут были те деньги, что я откладывала “на нас”. Теперь это “на меня”.
Тамара Павловна открыла рот. Но слов не было. Только вздох, как у проигравшего генерала.
— И да, — добавила Марина. — Сегодня я закрываю общий счёт.
— Ты не имеешь права! — зашипела свекровь.
— Это мои деньги. А у вас с сыном — счёт общий на диван и жалобы. Можете там и остаться.
Алексей вышел в коридор. Босиком. Сел на пуфик. Глаза — стеклянные.
— Ты меня не любишь, да?
Марина подошла, села рядом.
— Я тебя… устала. Понимаешь? Устала в тебе любить то, чего нет. Ты когда-то был другой. А теперь ты просто — пассивная агрессия в трениках. Мне не нужен такой муж. И матери твоей — тоже.
Он опустил голову.
А Марина встала, подошла к двери, широко распахнула её.
— Выход здесь. А я сейчас — в банк.
***
Марина вышла из банка с лёгкой заторможенностью в голове — как после операции под местным наркозом. Всё прошло быстро: закрыли счёт, перевели остаток на личный. Даже улыбнулись на прощание. Она усмехнулась в ответ — как бы про себя. Чего только не бывает: в банке её уважают больше, чем дома.
По пути домой зашла в аптеку. Купила валерьянку. Не потому что верила, а потому что надо хоть что-то пить, когда начинается такое кино. Из автомата рядом купила кофе. Сладкий, растворимый, пластиковый — противно, но хоть не надо думать.
В квартире было пусто. Алексей ушёл. Или сбежал. Что, в принципе, одно и то же. Свекровь — слава небесам — исчезла. Может, пошла жаловаться в местную администрацию, а может — и в родительский чат “Мамы за своих сыночков”.
Марина включила телевизор — не глядя, просто чтобы не было тишины. Села на кухне. Взяла тетрадь, старую, с пометками “бюджет, отпуск, ремонт ванной”, пролистала. Каждая запись — как хроника её одиночного похода по этому браку.
И тут — звонок в дверь.
Она медленно встала. Проверила глазок.
На пороге стоял Валерий.
— Ну ни хрена себе, — пробормотала она и открыла.
Валера был бывшим. Тем самым, который ушёл в своё время “искать себя” в южные края и нашёл себя в форме пивного живота и какого-то полусъеденного самоуважения. Но лицо у него было светлое. Чрезмерно светлое, как будто в жизни он научился только одному — сиять, не зная зачем.
— Привет, — сказал он, почесав затылок. — Я… ехал мимо.
— Ты живёшь в Воронеже. Я живу в Подмосковье. Как ты… ехал мимо?
— Ладно, — вздохнул он. — Мне Лёшка позвонил. Сказал, что вы… ну… ты его выгнала. И вообще он в депрессии. Я подумал, надо поговорить.
— Поговорить с кем?
— С тобой. С ним я уже говорил. Но ты... ты всегда была мозгом. Ну, типа, у вас в семье.
Марина прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди.
— Проходи. Вижу, ты пришёл как дипломат, с миссией.
На кухне Валера сел, как дома. Марина поставила чайник. Валерьянку себе не налила — вдруг этот визит требует абсолютной трезвости ума.
— Слушай, Марин, — начал он, — я понимаю, вы ругались. Но ты ведь знаешь, Лёшка — он не злой. Он просто… мягкий.
— Он не мягкий. Он ватный. А вату мне в уши пихают, когда хотят, чтобы я не слышала, что происходит.
— Он любит тебя, — Валера говорил осторожно. — Просто он… не справляется.
— А я справляюсь? Думаешь, я с утра до вечера на работе для фана? Я когда последний раз смеялась, не помню. Хотя нет, вру. Когда он купил биткойны “на последние”. В 2022-м.
Валера усмехнулся.
— Ну ты же знала, что он такой. Почему замуж вышла?
— Потому что он тогда хотя бы старался. А потом… просто отдал меня своей матери, как авоську с продуктами. Мол, вот, смотри, мам, чего добыл.
Пауза.
— А я… я же тоже когда-то думал, что ты идеальная. Сильная, красивая, независимая.
— А потом ушёл от идеальной к худосочной с фрилансом?
— Слушай, ну и ты хороша, — улыбнулся он. — У тебя зубы почище, чем у стоматолога. Но язвишь ты так, что хочется плакать и извиняться одновременно.
— Не приписывай мне трагедий, Валера. У меня их своих полно.
Он наклонился ближе.
— А ты счастлива?
Она смотрела на него. Долго. Без выражения.
— Я... больше не обязана быть удобной. Это уже неплохо.
Он откинулся на спинку стула. Протёр лицо руками. Потом встал.
— Мне уходить?
— А ты зачем пришёл? Спасти мой брак? Или себя, старый ты спасатель?
Валера пожал плечами.
— Наверное, просто хотел убедиться, что ты не сломалась.
Марина встала и подошла к нему. Очень близко.
— Я не сломалась. Я устала. А теперь — восстанавливаюсь. Как старая кофемашина: хриплю, но работаю.
В этот момент в дверь снова позвонили.
Марина молча пошла и открыла.
На пороге стоял Алексей. С тёмными кругами под глазами. И… с розой. Красной. Как в дешёвом сериале.
— Прости, — выдохнул он. — Я был не прав. Я… я хочу всё исправить. Я был дураком.
Марина посмотрела на него, потом на Валеру за своей спиной, потом — внутрь себя. А там был такой усталый покой, которого не бывает в браке с вечными “прости”.
— Алексей, — сказала она, — ты пришёл с розой, а мне сейчас нужен не цветок, а дерево. Крепкое, надёжное. Под которым можно отдохнуть, а не колоть пальцы.
— Я… всё понял. Мамы больше не будет. Я найду работу. Только вернись.
— Я никуда не уходила, — сухо сказала она. — Это ты всё время был где-то между диваном и “ещё немного потерпим”. А я здесь. В жизни. В настоящем.
— Ты не дашь мне шанса? — прошептал он.
Марина посмотрела на него. Потом медленно, спокойно, открыла шкаф. Достала сумку. Сложила в неё рубашки Алексея. Носки. Бритву.
— Шанс — это когда оба играют. А у нас ты был в раздевалке всё это время.
Она протянула ему сумку.
— Иди. Начинай. Где хочешь. Только без меня.
Алексей стоял. Потом взял сумку. Опустил глаза. Ушёл.
Марина закрыла дверь. Обернулась. Валера стоял у стола. Молчал.
— Что, и ты сейчас скажешь, что я была слишком жестокой?
Он покачал головой.
— Нет. Ты была… взрослой. Это редкость, Марин.
Она присела на край стула.
— А теперь — тишина. Вот прям… глухая.
— Ну, если что, у меня есть контакт психотерапевта и два билета на “Сплин”. Вдруг решишься на новое.
Марина улыбнулась. Устало, но искренне.
— Спасибо. Но сначала — я сама с собой поговорю. Без антуража.
Финал.
Марина осталась одна. Не сломанная. Не потерянная.
С обрезанными якорями, но с новыми крыльями — пусть и уставшими.
Она поняла главное: любовь — это не дотация, а взаимное партнёрство.
Если ты постоянно тянешь другого — ты не в паре, ты в подвале.
Теперь её жизнь принадлежала ей. И в ней больше не было тех, кто считал её обязанных.