Когда я увидела его на кладбище, сердце чуть не остановилось. Стоял, полол сорняки у могилы, в потертой куртке, худой как щепка. А я думаю — не может быть, не может... Двадцать два года искала, и вот он.
Хотя нет, по порядку расскажу. А то сама запутаюсь в этой истории, которая больше на бразильский сериал похожа.
Всё началось полтора месяца назад с того мужика в дорогом костюме. Приехал, говорит — вас просят приехать по важному делу. Я сразу поняла — это про Максима. Того самого, который когда-то отцом моего сына был. Вернее, биологически отцом, потому что воспитанием он не занимался. Да и не мог — сына-то у нас украли.
Приезжаю к Максиму в тот роскошный дом, где я когда-то полы мыла. Лежит он под капельницей, жёлтый весь, трубки в носу. Рак желудка, последняя стадия.
— Валя, — хрипит, — недолго мне осталось. Хочу покаяться.
И выкладывает всю правду. Как его мамаша организовала похищение моего малыша. Как наняла мою подругу Риту за большие деньги — чтобы та выкрала ребенка и отдала им на воспитание. Только план не сработал. Рита оказалась хитрее.
А я слушаю и думаю — надо же, двадцать два года прошло, а всё как вчера помню.
Было мне тогда девятнадцать, дура зеленая из глухой деревни. Пятый ребенок в семье, где на хлеб денег не хватало. В четырнадцать пошла в детский сад работать, чтобы родителям помочь. А в восемнадцать рванула в Москву — как все деревенские дурочки, которые думают, что в столице золото на улицах валяется.
Устроилась горничной к богатой вдове. Два сына у неё было — старший отцовский бизнес продолжал, младший только и делал, что папины деньги тратил. Вот с этим младшим, с Максимом, у меня роман и случился.
Тайный, естественно. Он всё просил — мол, маме пока не говори, рано ещё. А я, дурочка, верила. Думала — любовь это. Пока случайно не подслушала его разговор по телефону с невестой. Из такой же богатой семьи, мамой одобренной.
Беременность обнаружилась почти сразу после этого открытия. Пошла к Максиму — а он глаза делает круглые, мычит что-то про то, что надо подумать. А его мамаша была проще:
— Наша семья этого ребенка не признает. Внуки у меня от прислуги рождаться не будут.
Ушла я в тот же день. Гордо так, не взяв ни копейки. Сняла угол в коммуналке, устроилась на кухню в забегаловку. Там и познакомилась с Ритой.
Рита была постарше меня, тоже из провинции. Подружились мы крепко, прямо как сестры родные. Она даже предложила квартиру вместе снимать — дешевле получается. Я была ей так благодарна, особенно когда сын родился.
Артёмка был крепкий, здоровый малыш. Рита с ним нянчилась, пока я работала. Говорила, что детей обожает, сама мечтает родить. А я радовалась — какая подруга хорошая попалась.
В день, когда Артёму месяц исполнился, прихожу домой — пусто. Ни Риты, ни сына. Только записка: "Прости, по-другому нельзя было".
Я тогда чуть с ума не сошла. В полицию бегала, частных детективов нанимала, полстраны объездила. Каждый раз думала — вот он, вот мой мальчик. И каждый раз — пустота.
Потом жизнь как-то сама собой наладилась. Замуж вышла, дочку родила, дело своё открыли с мужем. Живём неплохо теперь. Но рана та так и не зажила. Лежу ночами и думаю — где он? Как выглядит? Помнит ли меня?
И вот звонок от Максима. Признание. И адрес могилы Риты.
Оказывается, она была бесплодная. Врачи ещё в молодости сказали — детей не будет никогда. Поэтому когда взяла моего Артёма, материнский инстинкт проснулся мгновенно. Не смогла отдать. Взяла деньги у богатеев за похищение — и сбежала с моим сыном в глушь. Там его и растила как своего.
Кладбище у нас почти как парк — старые липы, ухоженные дорожки, клумбы с цветами. Часто туда хожу, родители там похоронены. А теперь ещё и Риту проведать приходила. Стою у серого камня, читаю: "Маргарита Сергеевна Волкова. 1974-2019". И думаю — что же ты наделала, подруга? Зачем так со мной поступила?
Вдруг за спиной голос:
— Тётя, что вы тут плачете?
Обернулась — парень молодой, лет двадцати с небольшим. Худой, в застиранной рубашке, но глаза... Господи, эти глаза! Узнала бы из тысячи.
— Могилу, наверное, перепутали, — говорит он, перелезая через оградку. — Это моя мама тут лежит.
— Не перепутала, — отвечаю дрожащим голосом. — Я к ней приходила уже. За её душу молюсь.
Смотрит на меня с удивлением. А меня накрывает. Двадцать два года поисков — и вот он стоит передо мной. Мой сын.
— Спасибо, что за могилкой ухаживаете, — еле выговариваю. — Вам кто-то платит за это?
— Какие деньги? — он на меня как на сумасшедшую смотрит. — Это же моя мать.
И тут меня осенило — он не знает правды. Для него Рита — родная мать. А я — просто странная тётка, которая почему-то у чужой могилы слёзы льёт.
Сознание помутилось, подкосились ноги. Очнулась в сторожке, старый дедок водой из жестяной кружки поил. А рядом сидел он — мой найденный сын.
— Дедушка Семён, — говорит он сторожу, — может, её в больничку отвезти? Что-то странное говорит.
И я рассказала. Всё подряд. Про богатую семью, про беременность, про Риту и исчезновение. Про поиски, про детективов.
Сначала он слушал недоверчиво. Потом — с ужасом. А когда я до исчезновения дошла, побледнел и на лавочку сел.
— Не может такого быть, — бормотал. — Рита же мама моя была. Единственная.
— Я твоя настоящая мать, — говорю. — А та, что тут лежит, моя бывшая подруга. Которая тебя украла.
Слушал он с открытым ртом. Как Рита боялась встретить меня или заказчиков, поэтому с ним в глухую деревню уехала. Как растила одна, замуж не выходила. Как от рака умерла четыре года назад, когда ему восемнадцать стукнуло.
— После её смерти бездомным стал, — рассказывал тихо. — В детдомах жил, но сбегал постоянно. Не мог там — всё о ней напоминало. Последние годы на улице живу.
Сердце разрывается. Мой сын, единственный — бездомный. Голодал, мёрз, в подъездах ночевал. А я в достатке жила и не подозревала даже.
— Поехали к отцу твоему, — говорю. — Он очень хочет увидеть тебя. Боится, что умрёт, не встретившись.
— Я в таком виде... — на свою потрёпанную одежду посмотрел.
— Ерунда, сынок. Потом всё купим. А сейчас времени нет.
В хосписе тихо и грустно. Максим под капельницей лежит, дышать тяжело. Врач говорит — опухоль распадается, интоксикация сильная. Сердце может не выдержать.
— Папа, — говорит мой сын, к кровати подходя. — Это я, твой сын. Слышишь меня?
Максим с трудом глаза открыл, руки протянул. Встать уже не мог. Сын его осторожно поднял, обнял крепко.
— Это я, — повторял. — Слышишь?
Максим говорить не мог, только слёзы по щекам катились. Но видно было — всё понимает. Сын так и держал его, пока минут через пять сердце не остановилось.
Теперь прошёл месяц. Мы с сыном друг к другу привыкаем потихоньку. Он ко мне переехал, документы восстанавливает, на водительские права учится. В техникум поступать собирается — автомехаником хочет стать.
Иногда Риту всё ещё мамой называет. И я не обижаюсь. Двадцать лет она для него мамой была, а я только по крови. Доверие заработать нужно.
На кладбище вместе ездим. Он за Ритиной могилой ухаживает, я к Максиму цветы приношу. Странно, наверное, со стороны выглядит — но что поделать.
Ещё сын наследство от отца получил. Дом, бизнес, деньги. Но говорит — большую часть на благотворительность потратить хочет. Бездомным подросткам помогать, таким же, каким сам был.
— Знаешь, мам, — вчера говорит, — не жалею я о том, что случилось. Если б Рита меня тогда той богатой бабке отдала, вырос бы избалованным. А так нормальным человеком получился.
Может, и правда. Может, всё к лучшему случается. Даже такие жуткие вещи.
Вчера дочка моя спрашивает — а что теперь будет? Как с братом жить станем? Я говорю — увидим. Жизнь штука непредсказуемая. Думаешь, знаешь, как всё сложится, а она тебе раз — и сюрприз.
Сын пока осторожничает. Мамой меня не называет, по имени обращается. Да и ладно. Время есть. Главное — нашлись мы друг с другом. А остальное приложится.
Хотя знаете что странно? Я на Риту не сержусь. Понимаю её. Женщина была бесплодная, а тут младенец — живой, тёплый, беззащитный. Как тут устоять? Материнский инстинкт — штука сильная.
Конечно, поступила она неправильно. Но растила его с любовью, это видно. Сын добрый вырос, отзывчивый. Значит, не зря старалась.
А Максима жалко. Всю жизнь под маминой юбкой прожил, а под конец понял, что натворил. Поздно спохватился, но хоть признался, покаялся. Тоже что-то.
Теперь думаю — а сколько ещё таких историй? Сколько матерей детей потеряли, сколько детей родителей не знают? Жизнь сложная штука. Закручивает так, что не распутаешь.
Но всё-таки надеяться нужно. Искать, не сдаваться. Я двадцать два года искала и нашла. Значит, и другие найдут.
***
А у вас в жизни случались такие встречи, которые всё меняли? Или может, тоже кого-то ищете, не можете найти?
Расскажите в комментариях — иногда чужие истории помогают разобраться в своих. И не теряйте надежду — мир тесен, и судьба иногда преподносит невероятные сюрпризы.