Павел Сергеевич поправил шляпу, глядя в зеркало подъезда. Седина, морщины, очки в тонкой оправе — всё как положено в семьдесят два. Он усмехнулся своему отражению. Когда успел стать таким солидным? Кажется, еще вчера бегал по этому самому двору с рогаткой, а теперь вот — приехал на встречу выпускников спустя пятьдесят пять лет после окончания школы.
Он толкнул тяжелую дверь родной школы и сразу окунулся в гул голосов. Актовый зал был украшен шарами и старыми черно-белыми фотографиями. Павел Сергеевич невольно улыбнулся, увидев на стенде фото их десятого «Б» — серьезные лица, белые рубашки, банты у девочек. Он сам стоял во втором ряду, худой, с вихром на макушке, который никак не удавалось пригладить.
— Паша? Паша Воронин? — раздался за спиной женский голос.
Он обернулся. Перед ним стояла элегантная пожилая дама в синем платье с брошью, с аккуратно уложенными серебристыми волосами. В ее глазах плясали знакомые озорные искорки.
— Валя? Валентина Кузнецова? — неуверенно спросил он.
— Теперь Соколова, — улыбнулась она. — Уже пятьдесят лет как Соколова.
Они смотрели друг на друга, и время словно остановилось. Сколько воды утекло! Последний раз они виделись на выпускном вечере, а потом жизнь развела их по разным городам.
— Мы снова встретились, — тихо произнес Павел Сергеевич. — Только теперь ты бабушка, а я дедушка.
Валентина Михайловна рассмеялась, и в этом смехе он узнал ту самую Валю, которая когда-то сидела с ним за одной партой.
— А помнишь, как ты на уроке химии взорвал пробирку? — спросила она, и они оба расхохотались, словно им снова было по семнадцать.
Они отошли к окну, подальше от шумной толпы одноклассников, многих из которых они уже и не узнавали.
— Расскажи о себе, — попросил Павел Сергеевич. — Как сложилась твоя жизнь?
— Ой, да что рассказывать, — махнула рукой Валентина Михайловна. — Замуж вышла сразу после института. Муж военный был, помотались мы по гарнизонам. Двое детей, теперь вот трое внуков. Сын в Канаде живет, дочка в Петербурге. А я после смерти мужа в родной город вернулась. Квартиру купила недалеко отсюда, на Садовой. А ты как?
Павел Сергеевич вздохнул.
— Я в Москве обосновался. Инженером работал, потом своё дело открыл. Дважды женат был. От первого брака дочь, от второго сын. Внуков четверо. Год назад овдовел, — он помолчал. — Вот, решил в родные края наведаться, могилу родителей проведать. А тут как раз встреча выпускников...
— Надолго приехал? — спросила Валентина Михайловна.
— На неделю. Остановился в гостинице «Центральная».
— В гостинице? Что за глупости! У меня остановишься. Места полно, трёшка все-таки. Да и поговорим по душам, вспомним молодость.
Павел Сергеевич хотел было отказаться, но, глядя в эти знакомые глаза, понял, что не сможет.
Вечер пролетел незаметно. Они пели старые песни под гитару, рассматривали фотографии, смеялись над школьными историями. А потом Валентина Михайловна повела гостя к себе домой.
Квартира у неё оказалась уютной, с книжными полками вдоль стен и фотографиями внуков на комоде.
— Чай, кофе? — спросила хозяйка.
— Может, чего покрепче найдется? — подмигнул Павел Сергеевич. — За встречу-то надо выпить как следует.
Валентина Михайловна достала бутылку коньяка и две рюмки.
— За нас, — поднял рюмку Павел Сергеевич. — За то, что дожили до седых волос.
— За нас, — эхом отозвалась она.
Они сидели на кухне до глубокой ночи. Говорили о детях, о внуках, о болячках, о политике, о книгах. И с каждым часом, с каждой рюмкой коньяка становились всё моложе и моложе.
— А помнишь, как ты мне записки на уроках передавал? — спросила Валентина Михайловна, и глаза её блеснули.
— Помню, — кивнул Павел Сергеевич. — И как ты мне на выпускном призналась, что я тебе нравлюсь, тоже помню.
— Ой, да ладно тебе, — смутилась она. — Это ж столько лет прошло.
— А я ведь тоже в тебя влюблен был, — неожиданно признался он. — Только признаться боялся. Думал, такая красавица мне откажет.
— Дурак ты, Паша, — вздохнула Валентина Михайловна. — Был дураком и остался.
Они помолчали, глядя друг на друга через стол. Два пожилых человека, два одиночества, две жизни, прожитые порознь.
— Знаешь, — сказал вдруг Павел Сергеевич, — а давай завтра в парк пойдем. Там карусели были, помнишь? Интересно, остались ли они?
— Карусели? В нашем возрасте? — рассмеялась Валентина Михайловна. — Ты с ума сошел?
— А что такого? — пожал плечами он. — Кто сказал, что в семьдесят лет нельзя кататься на каруселях?
На следующее утро они действительно пошли в парк. Карусели там остались, только совсем другие — современные, яркие, с музыкой и спецэффектами.
— Боюсь, эти аттракционы не для наших старых костей, — покачала головой Валентина Михайловна, глядя на американские горки.
— Зато вон та вполне подойдет, — указал Павел Сергеевич на карусель с лошадками. — Как раз для солидных дедушек и бабушек.
Они купили билеты и, к изумлению молодой кассирши, взобрались на карусель. Павел Сергеевич галантно помог даме устроиться на лошадке, а сам сел на соседнюю.
— Я себя идиоткой чувствую, — призналась Валентина Михайловна, когда карусель тронулась с места.
— А по-моему, ты прекрасна, — ответил Павел Сергеевич. — Как в семнадцать лет.
Они катались на карусели, ели сладкую вату и хохотали, как дети. Прохожие оглядывались на странную пару, но им было всё равно.
После парка они зашли в кафе-мороженое, где Павел Сергеевич заказал огромный шоколадный пломбир с вишнями.
— У тебя же диабет, — напомнила Валентина Михайловна.
— Один раз живем, — отмахнулся он. — К тому же, я таблетки принял.
Вечером они сидели на балконе и смотрели на закат. Валентина Михайловна положила голову на плечо Павла Сергеевича, и он осторожно обнял её за плечи.
— Знаешь, о чем я жалею? — спросил он. — Что не набрался смелости тогда, в школе. Может, наша жизнь сложилась бы иначе.
— А я не жалею, — покачала головой Валентина Михайловна. — У меня был хороший муж, чудесные дети. Я прожила счастливую жизнь. И ты, надеюсь, тоже.
— Счастливую? Пожалуй, — кивнул он. — Но неполную. Всегда чего-то не хватало.
Дни полетели один за другим. Они ходили в музеи и театры, гуляли по набережной, сидели в кафе. Павел Сергеевич рассказывал о своих путешествиях, Валентина Михайловна — о своих внуках. Они словно пытались наверстать упущенное за пятьдесят пять лет разлуки.
На пятый день Павел Сергеевич предложил съездить за город, на озеро, где они когда-то купались всем классом.
— У меня машина арендованная, — сказал он. — Доедем с комфортом.
Озеро оказалось таким же красивым, как в их юности. Только вместо дикого пляжа теперь была благоустроенная зона отдыха с лежаками и кафе.
Они сидели на берегу, кидали камешки в воду и молчали. Иногда молчание красноречивее любых слов.
— Валя, — наконец произнес Павел Сергеевич. — Я должен тебе кое-что сказать.
— Говори, — улыбнулась она.
— Я... — он замялся. — Я возвращаюсь в Москву не один. Дочь настояла, чтобы я взял с собой сиделку. Говорит, мне нужен присмотр. После инсульта, сама понимаешь...
— Какого еще инсульта? — нахмурилась Валентина Михайловна. — Ты мне ничего не говорил.
— Не хотел тебя расстраивать, — вздохнул он. — Это было полгода назад. Легкий инсульт, но дети теперь трясутся надо мной, как над хрустальной вазой.
— И правильно делают! — воскликнула она. — А ты тут на карусели катаешься!
— Вот именно поэтому и не сказал, — усмехнулся Павел Сергеевич. — Знал, что начнешь кудахтать, как наседка.
Валентина Михайловна покачала головой.
— И что теперь? Уедешь со своей сиделкой и всё?
— Не всё, — он взял её за руку. — Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
— Куда? В Москву?
— Для начала в Москву, — кивнул он. — А потом, может быть, куда-нибудь еще. В Париж, например. Или в Венецию. Я давно хотел побывать в Венеции.
— Ты с ума сошел? — ахнула Валентина Михайловна. — Мне семьдесят лет! Какая Венеция?
— А что такого? — пожал плечами Павел Сергеевич. — Возраст — это всего лишь цифра. Главное, как ты себя чувствуешь внутри. А я вот рядом с тобой чувствую себя на семнадцать. Как тогда, в школе.
Валентина Михайловна молчала, глядя на воду.
— Я не могу так сразу, — наконец сказала она. — Мне нужно подумать.
— Конечно, — согласился Павел Сергеевич. — Думай. Я уезжаю послезавтра утром. Если решишься — буду ждать тебя на вокзале у девятого вагона. Если нет — что ж, значит, не судьба.
Вечером они вернулись в город, и Павел Сергеевич настоял на том, чтобы переночевать в гостинице.
— Тебе нужно всё обдумать, — сказал он. — Без меня.
Весь следующий день Валентина Михайловна провела в раздумьях. Она звонила дочери, советовалась с подругой, перебирала старые фотографии. А вечером достала с антресолей чемодан и начала складывать вещи.
Утро выдалось солнечным. Павел Сергеевич стоял у девятого вагона и нервно поглядывал на часы. До отправления оставалось десять минут, а Валентины Михайловны всё не было.
«Не приедет, — с горечью подумал он. — И правильно сделает. Куда нам, старикам, срываться с места? Сидели бы дома, пили чай с вареньем...»
— Паша! — раздался знакомый голос.
Он обернулся и увидел Валентину Михайловну, спешащую к нему с небольшим чемоданом на колесиках.
— Прости за опоздание, — запыхавшись, сказала она. — Такси попало в пробку.
Павел Сергеевич расплылся в улыбке.
— Значит, едешь?
— Еду, — кивнула она. — Только с одним условием.
— Каким?
— Никаких сиделок. Я сама за тобой присмотрю. Всё-таки медсестрой двадцать лет проработала.
— Договорились, — рассмеялся он. — Будешь моей персональной медсестрой.
Они поднялись в вагон, нашли свои места у окна и устроились поудобнее. Поезд тронулся, увозя их в новую, неизведанную жизнь.
— Знаешь, — задумчиво произнесла Валентина Михайловна, глядя в окно на удаляющийся родной город, — а ведь мы действительно снова встретились. Только теперь ты дедушка, а я бабушка. Но внутри мы всё те же Паша и Валя, которые когда-то сидели за одной партой.
— И это прекрасно, — улыбнулся Павел Сергеевич, накрывая её руку своей. — Это просто прекрасно.